Кому в раю жить хорошо...
Шрифт:
Но затем пришло прозрение: вампиры читали ее, как открытую книгу. Тогда как она до последнего времени даже не подозревала об их существовании. Разве что по наитию и по некоторым передвижениям превосходящего по силе противника, не оставляющего ее ни на минуту. С тех пор она боялась каждой своей мысли, которая могла бы выдать ее слабые места. И когда узнала, что не сами вампиры, а стражи следят за нею, обращая внимание вампиров лишь тогда, когда сами не могут усмирить проклятого, ей стало легче. Авось и проглядят предупреждения стражей. Не так уж они были сильны в чтении информационного поля. Даст Бог, спишут страхи и подозрения на кого-нибудь другого. Если не слишком долго, немного подумать о себе было можно: вампир, который носил ее матричную память, не мог говорить о ней, не мог помнить, что они связаны, поднимая
Уже после битвы с оборотнями, однажды она заметила, как засветились на опушке красные глаза, и после нашла на траве кровавые следы. Манька улыбнулась, вспомнив про тот случай. Стрелы Дьявола не могли пронзить пришельца, чьи мысли не искали ее смерти, только ранить, чтобы остановить, если он молился об этом. Стрела достала оборотня и не убила. Значит, он пришел не по своей воле. Как-то бы найти его и дать укрыться. Дьяволу ничего не стоило вылечить его. Дьявол не верил, что оборотень может перемениться, но не отрицал исцеления. В его долгой жизни случалось всякое, бывало и такое, что человек превозмогал зверя, убивая его. Манька смотрела на оборотней несколько иначе, чем Дьявол, и не могла испытывать к ним неприязнь, понимая, что и они жертва обстоятельств. Радовало, что вампиры давно не посылают верных шакалов.
И сразу же вернулось тяжелое настроение. Отчаяние снова сжало сердце, пробирая до костей холодом. Змеи испытывали ее внутренность, а она не могла сопротивляться. Каждое слово достигало цели, и возразить усадившим себя на престоле произведениям человека и ментальной земли было нечем.
— Мы сами с усами, сказал бы я тебе, — Дьявол поправил одеяло, сжимая ее руку. — Кому как не мне причинить тебе боль, что б ты знала, что я?! Да, и ты можешь умыться кровью. Разве кто-то запрещает? Но ты знаешь, что радость, когда происки врагов не сделают дни твоего ближнего счастливыми, лишь на несколько дней опередит твою мечту — жить. Или я ошибаюсь, и ради мести ты готова умереть? Ну что с тобой, Манька, поделаешь?! Беги домой, если у тебя нет желания бить и быть битой, попробуй найти завистников вампира, чтобы сделать их союзниками. Ты много знаешь о вампирах и о земле, и, может быть, тебе не хватает знаний сделать себя счастливой, но сделать менее счастливым царя своей земли, хватит с избытком. Дорога назад не займет и десяти дней. Но я не стал бы умножать горе на синее море. Все в руке Бога, а Бога человек выбирает сам.
— Вот ты о чем, о доме… — Манька хмыкнула, натягивая на себя одеяло. — А если бы он и был, кто ждет меня там? Прошлое не вернешь, разве что вернуться в прошлое. Я не хочу снова стать той Манькой. Ведь если я оставлю все здесь, там ничего не изменится. Ведь не изменится?
— Нет. И я, и Борзеевич, и избы, и все, кто пришел в эту землю — уйдем из твоей жизни. Мы твое настоящее. Избы не пустят, кого попало, и будет у тебя завистников и врагов еще больше. Тем более, в миру они имущество Благодетельницы. Думаю, она их вернет себе. Борзеевич плохо переносит черное безмолвие, расстроится, понесет околесицу, пойдет по миру нагим и нищим… Водяные, лесные — те точно отравятся, не так много осталось на земле мест, где они могли бы жить. Они же духи земли и неба. Меня попросту никто не увидит. Да и что нам там делать с тобой? Помогать плакать в подушку? Это, Маня, скучно. Мы все достойны лучшего, и никто не считает тебя Богом, чтобы терпеть ради тебя серость и убожество.
— И мне снова захочется уйти, куда глаза глядят. Мне нравится здесь и сейчас. Но ведь здесь я тоже серая и убогая.
— Ты. Но не мы. Мы приняли тебя в свою стаю и понимаем, что тебе нужно время, чтобы к нам привыкнуть. А ты предлагаешь нам упасть до серости и убогости твоей стаи, которая, к тому же, изгнала тебя. Ты думаешь, вот, ты приведешь нас всех, и для тебя снова откроются двери. Не откроются. Человек изгнал нас еще раньше. И мы пошли своей дорогой, а он своей. Мы не жалеем о человеке, а он, иногда, дорогу к нам ищет мучительно. Тебе повезло, но если плохо — иди назад.
— Моя боль — это моя боль! Даже если это змея, которая терзает мою плоть. Значит, она была, она прошлась по моей земле, она оставила след, она есть. Возможно, мне даже больно оттого, что она есть, а я плетусь за ней, как вол на привязи. Ты — это ты. Ты можешь уважать врага, можешь убить, или посмеиваться над ним — мы так мало занимаем в тебе места. А я только я! Я ничего не могу сделать, мне больно не от боли, а оттого, что огнем горит моя земля. Они такие же, как я, они больше, чем я, они и есть я! — Манька не удержалась и легонько всхлипнула. — Я все-таки училась твоей философии потихоньку. И пришла к выводу, что сильным надо быть, как они, или как ты. И нет другого способа, разве что поступать, как они.
— Вот, значит, как училась! — разочарованно развел Дьявол руками. — И когда это я размахивал кулаками и кричал: ах вы, негодники, немедленно прекратите безобразничать!? — он замолчал, поправил одеяло, открывая ей лицо, и продолжил, переменив тон. — Не позволяя себя связать эмоционально, я Бог. И Палач. А ты копаешь себе могилу, оставляя им возможность стать твоими палачами. Тогда умри, доставь радость врагам…
Манька тяжело вздохнула. На этот раз она не спорила, она соглашалась. Но верное средство от всех хворей доказало, смерть — не выход. В Аду было еще хуже, чем здесь. По крайней мере, тут ее никто так не бил, кровь пили, но не травмируя части тела.
— Конец — настолько незначительный факт биографии, что приближать его не имеет смысла. Разве не так? — она вопросительно взглянула на Дьявола. — Обстоятельства не зависят от меня. Так получается. Но я не собираюсь умирать, и поэтому думаю об этом. Я рада, что у меня хоть кто-то есть. Но, честное слово, я хотела бы поменяться с вампирами местами и сделать им так больно, как не бывает в Аду. Но чтобы не преступить Закон. Твой Закон. Но ведь это невозможно?
— Это я-то кто-то?! — с минуту Дьявол обескуражено взирал на Маньку, смешавшись. — М-да… Пусть буду, — он смиренно согласился, но продолжил, убрав руку с ее спины: — Каждый день слышу, как ненавидят и проклинают мое имя. Не потому, что человек знает или встречал меня. Но потому, что страх так силен, что каждый помнит обо мне. Вампиры не учат бояться человека. Страх перед человеком непременно обернется против них самих. Но что их учение без врага? Кому нужны Спасители, если не будет Дьявола, который голым своим сознанием может обласкать человека или отравить ему существование?
Без меня любое их учение теряет всякий смысл!
И проклят человек, и покарал бы меня, да имени моего в нем нет. Когда человек хочет поднять истину, он преклоняет ухо к вампиру и находит ее. Есть истина для вампира, есть для оборотня, для проклятого, и для человека, который ни то и не другое. И как бы ни жил человек, истина вампира всегда перед ним. И только вампир — Свят, а человек поднимется и упадет, если вампир пожелает. Маня, вампир — он таков, он все и ничто. Он мучимый мучитель, тот же Йеся, наивный мудрец (чего стоит описание модели вселенной и Отца Небесного!), руководимый руководитель. Благодетельница, к примеру — Спасенный Спаситель, твоя душа-вампир — судимый Судный День, бедствующий богач, наводящий страх Божий и взирающий на страх Божий со страхом. Вампир имеет в себе все, к чему бы захотел склониться человек, чтобы ни один не проскользнул между пальцев его руки.
Но ты-то! Ты-то! Как можешь искать истину там, где ее сроду не было? Подстраиваться, подлаживаться, поворачивать на свою сторону? Скоро год, как ходим мы с тобой, помаленьку пьем кровушку вампира и не даем себя в обиду — и все еще ходим!
Я никогда не был пешкой в чужой игре, не искал человека сделать рабом, чтобы получить от него то, что он имеет, не завидовал ему и не настраивал человека против человека. И всегда говорил: вот я, вот ближний ваш. И будет око за око, зуб за зуб, если подниметесь против меня и ближнего, потому что два ближних имеют одно пространство и борются у меня на глазах. И всякая тварь из земли должна быть принесена в жертву, чтобы достаток был в доме, и ярость врагов не истребила человека с земли. И начатки земли вашей, чтобы не нищему Богу поклонялся человек.