Концерт Чайковского в предгорьях Пиренеев. Полет шмеля
Шрифт:
— А второй, — подхватил я. — Просто смотреть на него. Выпили, посмотрели на помидор. И так далее. Второй вариант даже лучше, мне кажется. Помидор все равно маленький. Съедим и все. А смотреть можно долго.
— Пожалуй, — согласился Боря и убрал со стола нож. Мы выпили по стопке.
— И что у вас за вопросы ко мне? — спросил Боря мрачно, пыхтя сигаретой.
— Нет, — ответил я. — Еще по одной. А потом будут вопросы.
— Кажется вы сегодня, что называется «в форме», — заметил Борис, наливая нам по второй.
Я не отреагировал на его слова.
— Прежде всего, расскажите мне вот что, — сказал я, проглотив содержимое второй стопки. — Вы ее видели?
— Ларису? — уточнил Борис.
— Да.
— Я ее видел, — сказал он. — Когда вскрывали дверь, я уже догадывался о том, что мы там можем увидеть. Вернее, не догадывался, а просто чувствовал. Интуиция. Потому я и участвовал в открывании двери. А когда мы все вошли в квартиру, то Ларису увидели сразу. Она лежала прямо в прихожей. На шее у нее был затянут мужской галстук. Длинный и тонкий, теперь такие не в моде… Она была полностью одета, словно принимала кого-то, или собиралась выходить на улицу. Вот и все. Что вас еще интересует?
Я задумался. Оставался главный вопрос. Мне было не очень удобно его задавать, но последние события уже успели научить меня осторожности. Например, перед тем как зайти в Борину парадную, я минуты три озирался по сторонам, не идет ли за мной кто-то…
— Скажите, Борис, а почему вы вообще принимаете такое живое участие во всем этом? Что вам до всего?
Мой собеседник напрягся. Его лицо сделалось сначала каменным, потом как бы обмякло. Он внимательно посмотрел на меня, но я не стал отводить свой взгляд и не скрывал, что я за ним наблюдаю.
— Я понимаю, что вы не напрасно спрашиваете, — сказал он наконец. — В конце концов у вас есть все основания задать мне этот вопрос. Какое мое дело и чего это я лезу, да?
Он опять помолчал. Было видно, что ему очень не хочется говорить на эту тему.
— Знаете, я довольно одинокий человек, — сказал он, наконец. — И они — ваш брат и Лариса, были моими единственными друзьями. И я у них — тоже. Это уже потом появился Шмелев с его назойливостью… Все равно я считаю, что именно я был их ближайшим другом. Вот меня и беспокоит то, что произошло.
— А как вы относились к Ларисе? — спросил я. — Вы ведь с самого убийства Васи стали ее подозревать…
— Ну, вы же знаете, я вам рассказывал, — сказал Боря. — У меня были все основания для подозрений. Даже для уверенности в том, что она виновата. Потому я и пошел в конце концов в прокуратуру.
Боря налил по третьей стопке.
— Честно говоря, сейчас уже можно об этом сказать, — продолжал он спокойным голосом. — Теперь, когда Лариса все равно мертва и я сам видел ее распухшее синее лицо и вывалившийся язык… — Боря помолчал, как бы переваривая сказанные им самим слова и как бы заново воскрешая недавно увиденное. — Когда я видел все это. Когда ее больше нет, как бы виновна она ни была в гибели Васи…
Я видел, что Борис теряется в словах, бормочет. Он что-то
Я собрал всею свою фантазию, самую безумную и произнес, глядя Боре в глаза:
— Вы ее любили.
Я сказал это тоном обвинителя в судебном процессе.
— Вы ее любили, — повторил я для пущей убедительности.
И тут произошло невероятное, то, во что я не верил. Боря посмотрел на меня, и не отводя взгляда, сказал просто:
— Да, любил.
Наступила тишина.
— По-моему, нам пора выпить по четвертой, — сказал я, разливая водку недрогнувшей рукой.
— Я любил их обоих одинаково, — сказал Борис. — И Васю и Ларису. Просто Ларису я любил как женщину… Нет, вы не подумайте, ничего такого я себе не позволял. Да она даже и не догадывалась наверняка. Это точно. Я слишком любил Васю, чтобы сделать что-то в этом роде. Даже намекнуть. Просто я боготворил ее, преклонялся перед ней… Нет, я не говорю, что она когда-либо была святой. Нет, конечно. Просто я уже сказал вам, что я — одинокий человек. А как поется в старенькой песне:
Мне нужно на кого-нибудь молиться…Вот я и молился на Ларису. Может быть, просто потому что она была всегда близко и всегда перед глазами.
Это ведь только в юности кажется, что весь мир открыт для тебя. И что ты можешь выбрать свой идеал среди женщин. Потом понимаешь, что это совсем не так. У человека — очень узкий выбор. Твой идеал, может быть, живет где-нибудь в Бразилии и в Малайзии, или еще в какой-нибудь стране, названия которой ты даже никогда не слышал…
А влюбляемся мы в тех женщин, которые есть вокруг нас. Рядом с нами. Независимо от наших вкусов и желания. Рядом со мной была только одна женщина — Лариса. Вот я и полюбил ее. Тем более полюбил, что она не была мне женой. Наоборот, она принадлежала моему другу. Это всегда только усиливает желание, — Боря замолчал, потом спохватился и добавил. — Только вы не подумайте. Она не была моей любовницей.
— Я и не думаю, — ответил я. — Она была любовницей другого.
Борю как будто ужалили. Он сжался и мрачно посмотрел на меня. Потом спрятал глаза. Вероятно, он действительно любил ее, потому что даже все последующие события не изменили его отношения к ней. Он все равно продолжал любить ее и не стал равнодушным.
Он пошел в милицию делать на нее заявление и обвинять ее в причастности к убийству мужа, но он не остался равнодушным к ней, как к женщине. Сейчас, когда я поймал его несчастный взгляд, я в этом убедился.
— А поскольку я всегда наблюдал за предметом моей страсти, — продолжал Боря, — то от меня не могли укрыться и изменения, которые произошли с Ларисой в последнее время. Я сразу их заметил и они смутили меня. Можно сказать, что я очень болезненно на это реагировал.
— Что вы имеете в виду?