Кондотьер Богданов
Шрифт:
После той ночи Аня ожила. Негорад, устав ждать просьбы богатыря, сам прислал портниху. Аня загорелась, чему Богданов только радовался. Пусть шьет! Пусть носит свое платье! Лишь бы стала прежней…
Сладостное безделье в постели прервал постучавший в дверь гридень. К богатырю просится какой-то купец, сообщил отрок. Богданов оделся и велел звать.
Это был Конрад! Богданов понял, почему ошибся гридень. Швейцарец облачился в русское платье: порты, свиту, нахлобучил шапку с меховой отделкой. Ни дать ни взять — купец с торга! Только лицо вытянутое,
— Рад видеть тебя, кондотьер! — сказал Конрад. — Зрав ли ты?
— Зрав! — засмеялся Богданов, обнимая швейцарца. — С чего вырядился?
— Привыкаю! — сообщил наемник. — Я теперь русский и звать меня Кондрат.
— С каких пор? — изумился Богданов.
— Боярская старшина решила. Постановила принять меня в Плесков купцом, но не немцем, а русским. Посему и писать меня везде Кондратом. В награду за оказанную услугу дать мне в Плескове лавку и дом и освободить от податей.
— Ну и ну! — покачал головой Богданов. — Вот это дар!
— Я не ждал его! — сказал Конрад, он же Кондрат, смущенно. — Мы не так много побили немцев. Даже растерялся… Ульяна обрадовалась. Хочет перебраться в Плесков, я не против.
— А парни?
— Их звали остаться, но они сомневаются. Русские воюют конными, мы — пешими. К тому же здесь наделяют землями, парни привыкли к серебру. Думают идти в Ригу. Тамошний архиепископ с радостью примет победителей ордена, к тому же добрых католиков.
Богданов кивнул.
— Наша кондотта в силе! — напомнил Конрад.
— Побудьте, пока воротится дружина Довмонта! — попросил Богданов. — В Плескове мало воинов. Придут, можете уходить.
Конрад поклонился.
— Пойдешь с ними или останешься?
— Остаюсь! — сказал наемник. — Надоела война, с четырнадцати в латах. К тому же Ульяна беременна. Мы решили венчаться…
— Пускаешь корни? — обрадовался Богданов.
— Совет был добрым! — согласился Конрад.
— Приду на свадьбу! — пообещал Богданов, разгадав невысказанную просьбу.
— И Анна?
— Разумеется! Ульяну каждый день поминает!
— А Ульяна Анну!
— Судьба… — задумчиво произнес Богданов. — Думаю, ни ты, ни я не представляли, что так выйдет.
— Почему? — возразил Конрад. — У вас с Анной было видно…
Богданов поднял брови домиком.
— Вы так смотрели друг на друга! Украдкой, когда другой отворачивался. Но я-то видел! Мне много лет, кондотьер…
— Перестань звать меня кондотьером! — сказал Богданов. — Уговор с тобой кончается, и не в нем суть. У нас люди, воевавшие вместе, обращаются по имени.
— Постараюсь привыкнуть! — пообещал Конрад.
Прощаясь, они снова обнялись. Теперь Андрей сидел у окна, наблюдая за княжьим двором. Терем, где их разместили, занимал третий этаж, вид с высоты открывался замечательный. Ничего интересного внизу, впрочем, не происходило. Бегали слуги, проскакал конный гридень, видимо, посланный с поручением, поварята тащили к кухне откормленную свинью. Предчувствуя свою участь, свинья
«Это они чего? — удивился Богданов. — К кому?… Наверное, к сыну Довмонта, звать на княжество! — догадался он, но тут же засомневался: — Наследовать полагается старшему, а тот ушел с дружиной. В Плескове — младший. Избрали младшего? Конрад говорил про боярскую старшину, — вспомнил лейтенант. — Ясное дело, собиралась она не ради швейцарца, с ним решили попутно. Значит, к княжичу… Интересно, швейцарец знал? Мог бы сказать, купец новокрещенный!..»
Неожиданно воздух перед Богдановым уплотнился, прозрачная, но прочная на вид перегородка встала за окном. Летчик с изумлением заметил, что внизу все замерло. Остановились, подняв ноги для шага, Негорад и настоятель, застыли с веревками в руках поварята, так и не дотащившие свинью к кухне, да и сама свинья лежала на спине, вытянув кверху ноги, которыми только что брыкалась. «Это что?» — изумился Богданов.
— Заждался меня? — спросили за спиной.
Богданов стремительно обернулся. На лавке в отдалении сидел старик в рясе. Полузабытое, моложавое лицо… Старик смотрел на него сурово.
— Привет!.. — растерянно сказал Богданов.
— И я тебя приветствую! — звучным голосом сказал гость. — Так заждался?
Богданов кивнул.
— Ругал меня? Поносил словами срамными? — спросил старик. Ощущалось, гость намерен закатить нотацию. Только Богданов не собирался выслушивать.
— Зачем людей обманываешь? — спросил хмуро.
— Кого? — удивился старик.
— Княжну! Пообещал, что выйдет за меня!
— Я такого не обещал!
— Отроковица передала: «Прилетит Богдан, поцелуй его троекратно! Обретешь себе мужа!» Говорил?
— Говорил.
— Обманул!
— В чем? Я сказал: «Обретешь себе мужа!» Я не сказал: «Обретешь его мужем».
— Зачем тогда целовать?
— Ты намеревался ее убить. Забыл? Поцеловав тебя, княжна дала знать: она друг…
— Так! — перебил Богданов. — Не юли! Сделал девушку несчастной!
Гость заерзал на лавке.
— Еще неизвестно, с кем счастье?! — пробормотал, насупясь. — Думаешь, ты так хорош?
— Обнадежил Прошу! Она плакала!
— Женские слезы как вода! — сказал старик. — Покапают и высохнут. Сам-то чего не женился? Звала ведь? И по нраву была?
Пришла очередь смутиться Богданову.
— Ты виноват! — сказал, поразмыслив. — Обнадежил, она потребовала, а я не привык так…
— Я ни причем! — заверил гость.
— Ага! — не поверил Богданов.
— Если хочешь знать, — рассердился старик, — сам надеялся, что княжну выберешь! Моя вина, что ты испугался? Чего попрекать? Пути Господни неисповедимы: пока ты медлил, тебя выпросили…