Конец эпохи "Благоденствия"
Шрифт:
– Так, - задумчиво протянул Бруно. – Да, это было бы прекрасно. И дать кому-то из свиты короля спастись, чтобы он потом мог подтвердить, что к смерти его сюзерена с сыновьями мы не имеем никакого отношения.
– И это еще не все, - несколько возбужденно от пришедшей ей в голову мысли продолжила Гизельда. – Орки убивают Эдварда и старших сыновей. Мы, Вы – батюшка, чтобы не допустить, чтобы обезглавленный Элторен с помощью Мелисину захватили эльфы, посылаете войско. Оно занимает замок, вы устанавливаете порядок в королевстве и обеспечиваете, чтобы оно не стало еще одной провинцией Эльфары. Этого всегда боялись во всех королевствах и потому и запрещали браки с эльфийками. Эдвард эту договоренность нарушил, и вот как все едва не обернулось. Но вы были начеку и ситуацию исправили.
– Мне кажется,
– Эту проблему я возьму на себя, - ответил на этот вопрос Строкс. – Эдгар, как минимум, раз в неделю ездит в Приют для молитвенных бдений в компании своей тетки Амалии, - на этих словах разведчик ухмыльнулся. – Ездит всегда без охраны. У меня есть пара ребят, отлично владеющих оркскими луками, да и сами луки со стрелами имеются. Вот принца и постигнет печальная судьба. А то, что это произойдет далеко от места гибели его отца и братьев, не так и важно. Все знают, что орки всегда рассыпаются мелкими отрядами по всему королевству, чтобы побольше награбить. Вот с одним из таких отрядов Эдгару и не повезет встретиться.
– А что вы, батюшка, планируете сделать с Мелисиной?
– посчитав предыдущий вопрос решенным, обратилась к королю Гизельда. – Все дамы пяти королевств будут вам бесконечно признательны, если она погибнет при штурме или просто пропадет, но эльфы такого не поймут и не простят. Вы же знаете, как трепетно они относятся к гибели кого-то из своих. А тут еще и племянница верховного правителя…
– Когда элторенцы отправили в иной мир брата Мелисины, тоже, естественно, племянника верховного правителя, это не помешало эльфам не только заключить мир с Элтореном, но и выдать за короля родную сестру убитого. Так что не так уж эльфы и мстительны, - ответил король. – Но Мелисину мы ни в коем случае не тронем. Ни один волос с ее головы не должен упасть. Это понятно, Расмус? Втолкуешь потом своим подчиненным. А вот захватить ее в плен очень не помешало бы. Подержим какое-то время у себя, а потом, в знак доброй воли и ради налаживания дружеских отношений передадим Люминасу его любимую племянницу. Может быть, даже часть ее казны ей отдадим.
– Пожалуй, это я тоже смогу взять на себя, - подал голос Строкс.
– Что именно? – уточнил король.
– Захват Мелисины, - ответил разведчик. – Есть у меня на эту тему соображения. Они пока еще не обрели четких очертаний, но, тем не менее, я почти уверен, что мне удастся захватить королеву прямо в замке. Ну, а если не получится, то пусть тогда воины Расмуса внимательнее смотрят, в кого посылают стрелы.
– Тогда будем считать, что план утвержден, - подвел итог король. – Осталось только привлечь или нанять орков. Это задание поручается тебе, Гизельда. Ваш с Вальтером домен на границе со степью, и ситуацию там вы знаете лучше всех. Пусть эти узкоглазые дикари будут готовы через три недели. Дольше мы ждать не сможем.
– С этим проблем не будет, - уверенно ответила Гизельда. – У орков подросло новое поколение юношей, которым не терпится показать свою удаль и вернуться в кочевья с богатой добычей, чтобы заплатить калым за невест. Сегодня же я вернусь домой, а завтра Вальтер отправит в степь караван и нашего лучшего разведчика, чтобы договориться с орками. Да за возможность разграбить королевский лагерь они ухватятся обеими руками. А если им еще подкинуть несколько десятков плохоньких мечей, то уже через неделю они будут здесь.
Глава 34. Королевство Элторен. Бертольд. Страсть.
Бертольд сам не понимал, как его отношение к Мелисине, самой красивой и мудрой королеве, перед которой он преклонялся, начало меняться. И когда это произошло? Но вот уже почти год, как его обожание из платонического стало постепенно превращаться во вполне чувственное. Теперь он уже не мог заснуть, не представляя себе в мечтах, как в один волшебный день прекрасная эльфийка откроет для него свои объятья, и он сможет ощутить своими губами нежность ее белоснежной кожи. От таких мыслей советник потел и, даже находясь
И еще Бертольд со всей ясностью вдруг осознал, что невообразимо красивая эльфийка просто с ним играет и расчетливо использует его страсть и преданность в своих целях. И делала это Мелисина виртуозно – то она была милостива и разговаривала с ним, как с самым доверенным и близким ей человеком, то моментально превращалась в холодную и жесткую повелительницу, которую было невозможно не бояться.
Но самым сначала желанным, а теперь мучительным испытанием было другое. Иногда, очень редко, но Мелисина проводила свое ежедневное совещание с Бертольдом не в рабочих покоях, а в своем будуаре, где, слушая доклад советника, одевалась за ширмой. И вот тут и крылось то, что заставляло советника терять голос и сбиваться с рассказа. Ширма стояла напротив окна, и, если утро выдавалось солнечным, а Мелисина почему-то всегда выбирала для этой сладостной пытки именно ясные дни, сквозь ее ткань угадывались все изгибы потрясающего тела королевы. Поначалу Бертольд даже хотел каким-то образом дать своей властительнице понять, что он видит то, на что не имеет права смотреть. Но потом, так и не найдя нужных слов, чтобы донести до королевы столь оскорбительную для нее информацию, начал воспринимать такие моменты, как величайшую награду за свои труды. Награду, которую он с вожделением ждал и которой боялся.
И вот в последний раз, когда Бертольд доложил, что встретился с Амалией, передал ей деньги на Приют и смог убедить ее не мешать планам женить Эдгара на одной из дочерей короля Наймюра, истончившаяся уже до предела струна в душе советника лопнула.
Тогда Мелисина выставила из-за края ширмы свою безупречную ножку и сказала: «Ты молодец, Бертольд, и достоин награды. Разрешаю поцеловать ногу твоей королевы!»
Услышав эти столь давно желанные слова, Бертольд буквально рухнул на пол и пополз к ширме, чтобы коснуться губами своего приза. Но Мелисина со смехом убрала ногу, а на то место, где она только что находилась, упал кошель с лирами.
«Я пошутила, - рассмеялась королева. – Возьми кошель, с тебя и этого довольно. Оставь меня!».
В этот момент безгранично преданный и платонически обожающий свою хозяйку слуга умер, а родился до безумия вожделеющий близости с любимой женщиной мужчина, готовый ради достижения своей цели на все.
Глава 35. Кора. Хранитель.
От Хранителя Кора вышла в смешанных чувствах. И дело было не в том прежде ей неизвестном и, видимо, тщательно скрываемом на протяжении веков факте, что все нынешние королевские семьи, так кичившиеся своим аристократизмом, были не просто потомками безродных. Нет. Они были потомками самых бесправных рабов-каторжников, лишь благодаря удивительному стечению обстоятельств и невероятной удаче сумевшими влезть на свои троны. И не история гибели империи магов вызывал у принцессы легкий румянец, и даже не та угроза, которая, как рассказал Хранитель, нависла над всей Неронией.
Смущение девушки вызывало то, что она впервые в своей жизни почувствовала пусть и очень легкую, неуверенную тень влечения к мужчине. Не как к другу, интересному собеседнику или брату, а именно как к мужчине. На вид не очень молодой, магу, если бы он был обычным человеком, можно было бы дать лет сорок, не впечатляющий какой-то особой красотой или рыцарским телосложением, что Кора привыкла ценить в молодых людях, он, тем не менее, привлекал и подавлял своей внутренней силой и властностью.
Да, именно эта излучаемая им сила власти и привлекла ее, подумала девушка. Все-таки она была воспитана принцессой, и власть над окружающими всегда была тем, что она видела и чем восхищалась в своем отце, брате, а потом увидела ее еще в большей степени в Эльмире. Но по сравнению с той ВЛАСТЬЮ, аура которой исходила от мага, это были не более, чем ничтожные ее отголоски. И при этом маг вроде бы ничего не делал такого, чтобы это свое право повелевать продемонстрировать. Наоборот, он был спокоен и благожелателен, но это были спокойствие и благожелательность человека, стоящего неизмеримо выше собеседника. И это каким-то непонятным образом чувствовалось, что бы маг ни делал или ни говорил.