Конец лета (др. перевод)
Шрифт:
Водитель курил галльские сигареты и напевал старинную песенку. Он был настолько доволен собой, что не замечал хмурого вида пассажирки на заднем сиденье. Прибыв по указанному адресу, он вовсю улыбнулся Дине, никак не прореагировавшей на улыбку. Она просто протянула ему деньги и вышла. Водитель пожал плечами и сразу уехал, пока она с трудом добиралась до двери. От ее внимания не ускользнуло, что свекрови не было в больнице весь вечер. Сестра сказала, что она пробыла с Пилар два часа утром. Всего два часа? И только? Оставить Пилар одну в таком ужасном состоянии?! То, о чем Дина всегда догадывалась, оказалось правдой: мадам
Дина нажала дважды быстро и резко на кнопку звонка. Переступив через высокий порог, она закрыла за собой дверь и направилась к небольшой изящной «клетке». Ей всегда казалось, что в этом лифте должна находиться канарейка, а не люди, но сегодня ей было не до шуток; она нажала на кнопку седьмого этажа, который был самым верхним. Мадам Дьюрас занимала там целый этаж с надстройкой.
Безликая горничная в форменной одежде ждала у двери, когда Дина переступила через порог.
— Oui, madam? [48] — Она с неудовольствием и даже неприязнью взглянула на Дину.
48
Да, мадам? (фр.).
— Je suis madame Duras [49] . — Ее французский звучал ужасно, но ей было наплевать.
— Ah, bon [50] . Мадам ждет вас в гостиной.
Как мило. Разливает чай? Дина стиснула зубы, шагая вслед за горничной в гостиную. Все было как всегда, все на своем месте. Никто бы не поверил, что внучка мадам Эдуард Дьюрас почти умирала в больнице в двух милях от ее дома. Когда горничная привела наконец Дину в комнату, все было в безукоризненном порядке, включая саму мадам Дьюрас. На свекрови был темно-зеленый шелковый халат, прическа ее была безукоризненна, а шаг вполне твердый, когда она направилась навстречу Дине с вытянутой рукой. И только глаза ее были неспокойны. Она поздоровалась с Диной за руку, поцеловала в обе щеки, посмотрев с неудовольствием на выражение лица невестки.
49
Я мадам Дьюрас (фр.).
50
Хорошо (фр.).
— Ты только что приехала? — Глазами она показала горничной на дверь, и та в мгновение ока удалилась.
— Нет. Я пробыла с Пилар весь вечер. И мне еще надо повидать доктора. — Дина сняла жакет и почти упала в кресло.
— У тебя очень усталый вид. — Пожилая дама смотрела на Дину с каменным лицом. И только выражение лукавых, много повидавших на своем веку глаз давало понять, что в них, несмотря на всю твердокаменность, была жизнь.
— Устала я или нет — неважно. Кто, черт подери, этот Киршманн и где он?
— Он хирург и пользуется известностью во Франции. Он был с Пилар до полудня и снова будет у нее через несколько часов. Дина… — Она заколебалась, а затем несколько мягче сказала: — Он сделал все, что мог. По крайней мере, на данный момент больше сделать ничего нельзя.
—
— Теперь нужно ждать. Она должна набраться сил. Она должна… жить. — При этом слове она заметила выражение боли у нее на лице. Дина провела рукой по глазам.
— Не хочешь ли перекусить?
Дина покачала головой.
— Мне нужно принять душ и немного отдохнуть… И… — с выражением мучительной тревоги на лице она произнесла: — Я извиняюсь за свое появление таким образом. Я не сказала вам ни одного слова, приличествующего приходу, ни «рада видеть вас», ни «как вы поживаете», но, мама, я прошу прощения, я просто была не в том состоянии, чтобы их вымолвить.
— Я понимаю.
— Неужели? — Дина не могла скрыть удивления, Но так ли важно сейчас, поняла она это или нет.
— Я действительно полагаю, что тебе нужно поесть, моя дорогая. — И мадам Дьюрас продолжала: — Ты очень бледна.
Она и вправду чувствовала себя неважно, но она просто не ощущала голода. Она не смогла бы есть, несмотря ни на что. Не сегодня. И не после того, как она увидела Пилар в кровати такой безжизненной и разбитой, спрашивающей о любимой игрушке, и настолько слабой, что не смогла подержать в своей руке руку матери.
— Я только приму душ, переоденусь и обратно в больницу. Предстоит очень длинная ночь. Кстати, что слышно о Марке? — Спрашивая, она приподняла брови. Свекровь кивнула.
— Он будет здесь через час.
Через час… Всего один час. После более чем двухмесячного отсутствия у Дины не осталось внутри никаких ощущений, кроме тех, которые она испытывала по отношению к Пилар.
— Он прилетает из Афин. Он очень расстроен.
— Еще бы. — Дина посмотрела свекрови прямо в глаза. — Он купил ей мотоцикл, хотя я умоляла его не делать этого.
Мадам Дьюрас моментально отреагировала.
— Дина, его нельзя винить. Я уверена, что он и так чувствует себя отвратительно.
— Не сомневаюсь. — Дина отвернулась и приподнялась со стула. — Его самолет прибывает через час?
— Да. Ты поедешь встретить его?
Дина хотела было сказать нет, но что-то внутри у нее дрогнуло. Она подумала о Пилар и о том, какой у нее был вид… Как тяжело будет Марку войти в палату, как это случилось с ней, и увидеть ее впервые в таком состоянии. Было бы жестоко оставлять его с ней наедине. Пилар была его бэби, его сокровищем, его ребенком. Тем же она была и для Дины, но для Марка Пилар была почти богиней. Она не могла поступить с ним так, как поступили с ней. Она должна встретить его в аэропорту.
— Знаете ли вы номер его рейса? — Свекровь кивнула. — Тогда я поеду. Я только умоюсь. И даже не буду переодеваться. Вы можете вызвать такси?
— Конечно. — Почтенная мадам Дьюрас была довольна. — Я с удовольствием это сделаю. Флёрет приготовит тебе сандвич. — Флёрет, маленький цветок. Одно упоминание имени этой невероятно толстой кухарки, которая работала у мадам Дьюрас, всегда забавляло Дину, но только не сейчас. Теперь не осталось ничего забавного. Слегка кивнув свекрови, она заторопилась вниз. Проходя поворот к комнате для гостей, она заметила в темном проходе картину, которая была брошена там и забыта, лишенная любви и восхищения. Это был портрет ее и Пилар. Мадам Дьюрас никогда особенно не любила ее. Теперь, не задумываясь, с ходу, Дина решила забрать ее к себе домой, где и было ее настоящее место.