Конец пути
Шрифт:
– Позволь, я объясню тебе мою позицию, Джейк, – начал он.
– Господи, Джо, твоя позиция, наверное, единственная из всех не нуждается ни в каких объяснениях!
– Ничего подобного. И то, что ты не понимаешь, почему она нуждается в объяснении, есть часть твоего неверного понимания нашей с Ренни ситуации.
– Джо, я прекрасно понимаю, что ты имеешь полное моральное право изметелить меня по самое мое… или даже вовсе вышибить мне мозги. Я сознаю свою вину.
– А мне до твоей вины нет дела, – сказал он. – И вообще вся эта песенка насчет твоей виновности и моего права ссать кипятком есть не что иное, как попытка упростить проблему. Ты делаешь вид, будто весь сыр-бор у нас горит из-за нарушенных заповедей, и потому позволяешь себе не воспринимать все это всерьез
– ведь
– Да уж, дорого бы я дал, – сказал я с жаром.
– Не говори глупостей. Единственный плюс в этой ситуации, если можно говорить о плюсах, -то, что реальные проблемы, о существовании которых я даже и не догадывался, вышли на поверхность. Ты только не забывай, что ни сам ты, ни твои трудности меня теперь совершенно не трогают. Если это задевает твое чувство собственного достоинства, я могу тебе сказать одно: твое чувство собственного достоинства не есть предмет моей наипервейшей заботы. Если я смогу объяснить тебе суть проблемы, нашей с Ренни проблемы, может быть, ты поймешь, что имеет отношение к делу, а что нет.
И он объяснил:
– Самая важная в мире вещь для меня – можно, наверное, сказать, один из моих абсолютов – это отношения между Ренни и мной. Ренни уже рассказала мне все, что могла вспомнить из того, что рассказывала тебе о нас во время ваших верховых прогулок. То, что она тебе это рассказывала, тоже одна из моих проблем, но поскольку уж она все равно это сделала, наверное, будет лучше, если ты услышишь и мою версию тоже.
Ты знаешь, что я встретил Ренни в Нью-Йорке, когда учился в Меня привлекало в ней то, что она была самая самодостаточная девушка из всех, кого я когда-либо видел; а может быть, и вообще единственная – наша культура не слишком часто производит таких на свет. Она многим нравилась, но было такое впечатление, что ни популярность, ли даже дружба ей совсем не нужны. Если она когда-нибудь и чувствовала себя одинокой в те времена, то просто потому, что не всякий раз осознавала эту свою самодостаточность, – и к тому же ей наверняка не слишком часто бывало одиноко. Это меня в ней и привлекало. До Колумбийского я был в армии, а до армии, в колледже еще – в студенческом братстве, и в достаточной степени наскакался по бабам, чтобы не путать один вид влечения с другим. А ты – ты многих успел осчастливить, а, Джейк?
– Не так чтобы слишком, – честно ответил я.
– Я спросил только для того, чтобы уточнить, не относится ли к делу – в твоем случае – эта путаница разных видов влечения. Возможно, это скорее относится к Ренни: она ведь до меня ни с кем не спала.
Меня так и передернуло от стыда и раскаяния.
– Вот из-за этой ее самодостаточности, которую, как мне показалось, я в ней углядел, я и решил, что смогу выстроить с ней те самые отношения, она тебе о них рассказывала, – более или менее постоянную связь. Они были бы возможны только между двумя независимыми людьми, каждый из которых уважал бы в должной мере самодостаточность другого. Тот факт, что мы не были нужны друг другу с точки зрения обычных "основных" инстинктов, как раз и означал, казалось мне, возможность чертовски хорошо состыковаться в иных, более важных для меня плоскостях. Но ты, я думаю, уже все это слышал. Тут, кстати, и объяснение, почему я был удивлен и встревожен, когда узнал, что Ренни тебе все это рассказывала, там, в сосновой роще – не потому, что интимность сама по себе чего-то там стоит: интимность была мерой той свободы, которую мы с ней, как нам казалось, делили вдвоем.
Только постарайся понять, что я не придерживаюсь каких-то там строгих теорий насчет сексуальной морали, упаси бог. Но мы вроде как оба молча уговорились, что секс на стороне так же исключен для нас, как, скажем, ложь или гомосексуальные связи: нам они просто были без надобности. И у меня не только нет и не было четкой философской позиции в вопросе о сексуальной
Таков был мой идеальный портрет Ренни: самодостаточность, сила (я многое мог бы тебе порассказать о том, какая она сильная) и ориентация на интимность. Согласно моему представлению о Ренни, того, что случилось, произойти не могло никак. Согласно ее представлению о себе самой – тоже. Однако все-таки произошло. Поэтому даже сейчас нам трудно поверить в реальность случившегося: ведь мы вынуждены признать не только сам факт ее поступка, но и тот факт, что она этого хотела, – ты же не думаешь, что я стану обвинять тебя в изнасиловании. А признание этих фактов требует скорректировать наше общее представление о том, кто такая Ренни, и сейчас мы не понимаем, как любой из возможных вариантов совместить с теми отношениями, которые, казалось нам, между нами существуют.
А эти отношения именно и определяли ценность всех остальных аспектов наших с ней жизней – всего, что бы мы ни делали. Это куда важнее для меня, чем стать великим ученым или еще кем угодно, столь же великим. Если нам придется от этого отказаться, все остальное теряет смысл. И я тут не в эмоции играю – это самая последовательная и полная картина, которую я только могу сейчас себе представить, исходя из того, что мы с Ренни делали все это время, и из того, что на данный момент все остается в подвешенном состоянии, покуда мы не решим, как нам оценить случившееся. И Ренни считает так же. Именно об этом мы и говорили все три дня напролет, и нам об этом еще говорить и говорить, если, конечно, она не покончит жизнь самоубийством, пока я тут с тобой беседую. Я был весь перед ним как на ладони.
– Джо, мне так жаль.
– Но к делу-то этого не подошьешь! – рассмеялся он не то чтобы слишком весело. – Единственная причина, по которой меня интересует твоя доля участия во всей этой истории, причина, по которой я, собственно, и спрашиваю тебя, почему ты это сделал и что такого ты увидел в нас с Ренни, что дало тебе повод попробовать ее на прочность, – я просто хочу знать, в какой степени твои действия повлияли на ее действия.
– Джо, клянусь, я принимаю на себя всю ответственность, в полной мере, за все, что случилось.
– Но помочь мне, я вижу, ты не хочешь. Ты в полной мере принимаешь ответственность за тот факт, что ей в первый раз в жизни было с тобой до конца? Ты что, сам себе поставил засос на плечо? Твою мать, я же тебе говорю, Ренни в невинную овечку играть не собирается! То, чего мы с ней друг от друга хотим, невозможно до тех пор, пока мы, каждый из нас, не будет действовать совершенно свободно – или не притворимся, что действуем свободно, даже если и подозреваем, что на самом деле это не так. Почему ты с таким упорством продолжаешь играть в эти игры, Джейк? Ведь я же откровенен с тобой настолько, насколько это вообще возможно. Один раз в жизни, бога ради, брось ты все свое актерство и поговори со мной честно и просто!
– Я стараюсь как могу, Джо, – сказал я и почувствовал себя еще хуже прежнего.
– Но ты же отказываешься забыть о себе хоть на минуту! Чего ты хочешь? Если ты пытаешься вызвать во мне сочувствие, понимание, клянусь тебе, ты выбрал не тот способ. Я не знаю, какой способ тот, но знаю, что единственный твой шанс – быть со мной сейчас абсолютно искренним.
– Думаю, тебе сейчас все покажется неискренним – кроме того, что ты хочешь услышать, а я не знаю, что ты хочешь услышать, иначе давно бы сказал. Задавай вопросы, а я буду на них отвечать.