Конец всех песен
Шрифт:
– Я просил тебя научить меня этим вещам.
– Ты не знал, что просишь.
Он протянул к ней руку, и она взяла ее, хотя и осталась стоять. Ее рука была холодной и немного дрожала.
– Я все еще не могу понять, что ты говоришь, - сказал он ей.
– Я молю, чтобы никогда не понял, мой дорогой.
– Ты любишь меня? Боялся, что сделал что-то, уничтожившее твою любовь.
– Я люблю тебя, Джерек.
– Я хочу только измениться, ради тебя, стать тем, кем ты желаешь, я должен быть...
– Я не хотела бы, чтобы ты изменился,
– Хотя ты сказала...
– Ты обвинил меня ранее, что ты не похожа на себя, - вздохнув, она присела на край его постели. На ней все еще было одето истрепанное восточное платье, но она убрала перья из своих волос, которым был возвращен их первоначальный вид. Большая часть краски исчезла с ее лица. Ему было очевидно, что она спала не больше, чем он. Он сжал ее руку, и она вздохнула во второй раз.
– Не обвинил... но я был сбит с толку...
– Я пыталась, полагаю, доставить тебе удовольствие, но не смогла доставить его себе. Все казалось таким ненужным...
– ее улыбка стала шире.
– Я очень старалась, Джерек, порадоваться твоему миру, каким он есть. Хотя меня постоянно преследовало сначала мое собственное чувство долга, которое я не имела средств выразить, а потом сознание, что твой мир - это пародия, искусственно поддерживаемая, отрицающая мораль и, следовательно, противопоставляющая себя судьбе.
– Это явно только одна его сторона, Амелия.
– Я полностью согласна. Я описала мою эмоциональную реакцию. Разумом я могу видеть много сторон, много аргументов. Но я, Джерек, прежде всего дитя Бромли. Ты дал мне эти кольца власти и научил, как пользоваться ими хотя я полна желания выращивать цветы, испечь пирог, сшить платье - о, я чувствую, что я запуталась. Кажется, просто глупо, если я имею власть бога с Олимпа в своем распоряжении. Мои слова звучат просто сентиментально для моих собственных ушей. Я не могу думать, что ты должен чувствовать...
– Я не уверен, что такое сентиментальность, Амелия. Я хочу, чтобы ты была счастлива, вот и все. Если тебе хочется, делай эти вещи. Они восхитят меня. Ты можешь научить меня этим искусствам.
– Они вряд ли искусства. В действительности они желанны только когда ты лишен возможности использовать их, - ее смех был сейчас более естественным, хотя голос иногда подрагивал.
– Ты можешь присоединиться, если хочешь, но лучше, если ты продолжишь выражать себя, как тебе нравиться, теми путями, которые отвечают твоим инстинктам.
– Пока я могу выражать себя, средства не имеют значения, Амелия. Я боюсь того замораживающего чувства. Это правда, что я живу для тебя, поэтому - то, что доставляет удовольствие тебе, радует и меня.
– Я слишком много требую, - сказала она, отодвигаясь дальше.
– Я ничего не предлагаю.
– Снова ты ставишь меня в тупик.
– Это плохая сделка, Джерек, мой дорогой.
– Я не уверен, что мы меняем, Амелия. На что?
– О...
– она казалась неспособной ответить, - возможно, на саму жизнь. На что-нибудь...
– она задохнулась, будто от боли, но затем снова улыбнулась, сжав сильнее его ладонь.
– Как если бы портной пришел в рай и увидел возможность для своего ремесла. Нет, я слишком сурова к себе. У меня не хватает слов...
– Как и мне, Амелия. Если бы только я мог найти подходящие фразы и рассказать тебе, что я чувствую. Но в одном ты можешь быть уверена. Я люблю тебя абсолютно, - он откинул одеяло и вскочил на ноги, прижав ее руку к своей груди.
– Амелия, в этом ты можешь быть уверена!
Он заметил, что она покраснела, попыталась заговорить и проглотила слова.
– Что с тобой, моя дорогая?
– Мистер Корнелиан... Джерек... вы... вы...
– Да, моя любовь, - сочувственно произнес он.
Она вырвалась направившись к двери.
– Вы кажется не осознаете, что... О, небеса!
– Амелия!
– Ты совсем голый, мой дорогой, - она достигла двери и быстро вышла, - я люблю тебя, Джерек, я люблю тебя! Увидимся утром. Спокойной ночи!
Он сел на постель, почесал колено и покачал головой, улыбаясь (но несколько рассеянно), потом лег снова, натянул на себя одеяло и глубоко заснул.
Утром они завтракали и были счастливы. Оба спали хорошо, оба решили не обсуждать события предыдущего дня, хотя Амелия выразила желание попытаться выяснить, есть ли в каком-нибудь старом музее в городах сохранившиеся семена, которые она могла бы посадить. Джерек считал, что имеется пара мест, где они могли бы поискать. Сразу после завтрака, когда она вскипятила воду, чтобы вымыть посуду, прибыло двое гостей. Железная Орхидея - в удивительно скромном платье из темно-голубого шелка, на котором хлопали крыльями живые бабочки, - под руку с бородатым путешественником во времени, одетым, как обычно, в свой костюм из твида.
То, что Амелия ввела более чем одну моду, было очевидно из того, как Железная Орхидея с серьезным видом постучала в дверь и подождала, пока Амелия быстро вытерев руки, улыбаясь впустила их в гостиную.
– Я так сожалею Железная Орхидея, за вчерашнюю нетактичность, начала Амелия.
– Инстинкт, я полагаю. Я беспокоилась о Гарольде. Мы посетили город и задержались дольше чем рассчитывали.
Железная Орхидея слушала терпеливо, с видом иронического удовольствия.
– Мои дорогие, я ничего им не сказала. Твое таинственное исчезновение только придало больше пряности чудесному творению. Я смотрю, ты еще не уничтожила его...
– О, дорогая, я сделаю это скоро.
– Возможно, его следует оставить? Вроде памятника...
– Так близко к саду? Я считаю, нет.
– Твой вкус выше вопросов. Я просто предложила...
– Вы очень добры. Не хотите ли чаю?
– Прекрасно!
– сказал путешественник во времени. Он казался в прекрасном настроении, потирая рука об руку.
– Приличная чашка английского чая будет очень кстати, милая леди.
– Я поставлю чайник на огонь.
– Чайник?
– Железная Орхидея вопросительно посмотрела на путешественника во времени.