Конец всех песен
Шрифт:
– Мы не должны попытаться спасти его?
– Только Джеггет достаточно квалифицирован сделать это, Джерек. Если мы попытаемся помочь, мы тоже сможем оказаться в петле.
Джерек понаблюдал как конус появился в третий раз, и фигуры выполнили установившийся ритуал. Он попытался засмеяться, но не смог найти картину такой же забавной, какой ее нашел его друг.
– Интересно, знал ли Джеггет об этом?
– продолжал Епископ Касл.
– И поймал ли он Браннарта в такую ситуацию? Что за красивая месть, а?
Все, казалось, подозревали его отца в
Епископ Касл подвел колесницу ближе к локомотиву Джерека.
– Между прочим, Джерек, ты видел последнее произведение Доктора Велоспиона? Оно называется "История мира в миниатюре" - вся история человечества от начала до конца, все делается крошечными репродукциями на невероятной скорости, которая может быть снижена, чтобы рассмотреть детали любого тысячелетия. Весь цикл длится целую неделю!
– Это напоминает работу Джеггета, не правда ли?
– Разве? Что ж, Велоспион всегда считал себя соперником Джеггета и, возможно, надеется занять его место сейчас, Инкардинал, между прочим, был оживлен и потерял интерес к внешности козла. Он стал своего рода левиафаном в собственном озере, копии озера Амелии. Ладно, прости меня, мне нужно поторопиться. Другие захотят посмотреть на это.
Вращающийся конус появился в четвертый раз, из него вышел Браннарт и латы. Епископ Касл улетел, Джерек спустился ближе. Он все еще не мог понять их.
– Хрунг!
– кричал капитан Мабберс.
– Феркит!
– отвечал Браннарт Морфейл.
Произошел обмен ударами, затем они исчезли в машине.
Джерек подумал не отправиться ли ему в замок Канарии и не рассказать ли Лорду Джеггету, что случилось, но зрелище произвело на него слишком гнетущее впечатление, и он не захотел второй встречи с отцом и матерью сегодня. Он решил вернуться с новостями к Амелии.
Были уже почти сумерки, когда он направил локомотив домой. Темнота наступила казалось быстрее, чем обычно, и ему пришлось искать дом уже под беззвездным и безлунным небом по единственному огоньку, горевшему в единственном окошке.
К его удивлению, когда он приземлился, окно оказалось его собственным, а не Амелии. Он не помнил, чтобы оставлял там свет. Он чувствовал тревогу, когда вошел в дом и взбежал вверх по лестнице.
– Амелия! Амелия!
– ответа не было.
Озадаченный, он открыл свою дверь и вошел. Лампа горела тускло, но света было достаточно, чтобы видеть Амелию, занявшую постель, ее лицо было отвернуто от него, большое соболиное покрывало было плотно обернуто вокруг ее тела так, что виднелась только голова.
– Амелия?
Она повернулась, хотя он понял, что она не спит. Ему ничего не оставалось, как только ждать.
В конце концов, она заговорила тихим дрожащим голосом:
– Как женщина, я всегда буду твоя.
– Мы... Это женитьба?
Она посмотрела на него, в ее глазах были слезы, выражение лица серьезное.
Он встал коленями на постель, взял в руки ее голову и по целовал глаза. Она конвульсивно дернулась, и он подумал, что потревожил ее, пока не догадался, что она хочет освободиться от покрывала, обнять и прижать его руками, будто боясь упасть. Он обнял ее голые плечи, погладил щеку, испытывая ощущение одновременно неистовое и нежное - ощущение, которого никогда не испытывал раньше. Запах ее тела был теплым и сладким.
– Я люблю тебя, - сказал он.
– Я буду любить тебя вечность, мой дорогой, - ответила она.
– Верь мне.
– Я верю.
Ее слова казались несколько странными, и старое предчувствие беды возникло и исчезло в нем. Он поцеловал ее. Она судорожно вздохнула, и ее руки оказались у него под блузой, он почувствовал ее ногти на своем теле. Джерек поцеловал ее в плечо. Она прижала его к себе.
– Это все, что я могу дать тебе...
– казалось, она плакала.
Коснувшись кольца власти, он уничтожил свою одежду, вытирая слезы на ее глазах и целуя дрожащее плечо, пока, наконец, не откинул покрывало и не прижался к ней телом.
– Лампа, - сказала она.
Он заставил лампу исчезнуть, и они оказались в полной темноте.
– Всегда, Джерек...
– О, моя дорогая.
Она обняла его. Он коснулся ее талии.
– Вы так это делаете?
– спросил он.
– Или так?
Потом они любили друг друга и заснули в полноте чувств.
Солнце поднялось. Джерек почувствовал его на веках и улыбнулся. Наконец-то будущее с его неясностью и страхами было изгнано, ничто не разделяло их. Он повернулся, чтобы она была его первым зрелищем этого утра, но даже при движении предчувствие беды вернулось к нему. Ее не было в постели, которая хранила остатки ее тепла. Ее не было в комнате. Он понял, что ее нет и в доме.
– Амелия!
Значит вот что она решила. Он вспомнил ее рассказ о молодом человеке, который осмелился признаться в своей любви только когда знал, что никогда не увидит ее снова. Все его инстинкты говорили ему, с того момента у фонтана, что ее намерением было уступить своей викторианской совести, вернуться с Гарольдом Ундервудом в 1896 год и выполнить свой долг. Вот почему она так говорила с ним этой ночью. Как женщина, она всегда будет принадлежать ему, но как жена, она последует за своим мужем.
Он выскочил из постели, открыл окно и, обнаженным взлетел в небо. Каждое ощущение, каждая мысль повторилась в его голове, а воздух обжигал его тело скоростью полета. Он уже рассчитывал, как будет искать ее в Бромли.
Он достиг города. Город казался спящим - таким он был спокойным. И около края ямы, Джерек увидел большую открытую машину времени, хронобус. И на ее борту уже находились путешественники во времени, сам хозяин машины за рукоятками управления, полицейские, все в белых робах и со шлемами на головах, инспектор Спрингер, тоже в белом и в своей шляпе котелком, и Гарольд Ундервуд в пенсне, мерцавшем на раннем солнце. И он увидел Амелию в сером костюме, борющуюся со своим мужем. Затем очертания машины стали расплывчатыми, послышался резкий вскрик, и машина исчезла.