Конечная остановка
Шрифт:
Со всем тем Змитер сам немного страшится, теперь побаивается. Не забудешь поневоле, как его схапали на такой же чугунке с планшетом и пивом. Правда, то было в Беларуси. И пива он дал себе зарок не пить до Киева. Мало ли?
Российско-украинскую покамест безвизовую границу гражданин РБ Владимир Ломцевич-Скибка пересек в туристических целях в тот же день августа сего года. Без каких-либо сложностей. Ни пограничники обоих государств, ни таможенные службы к его белорусской личности и внешности, вкупе с незамысловатым багажом, нисколько не проявили какого-либо
"Есть прорыв на свободу!.. Отныне по полной программе..."
Дорвавшись, наконец, до компьютера, Змитер Дымкин знатно потрудился и в поезде. Спешил занести впечатления от прошедшего, вспоминал, набрасывал ликующий репортаж об освобождении. Время от времени сверялся с тюремными записями в маленьком блокнотике. Мелькающим российским пейзажам, натюрмортам на станциях за окном потасканного купе и разговорам со случайными попутчиками он какого-нибудь большого внимания не уделял. Так мимолетно поглядывал, перебрасывался немногими словами. Когда не писал, то дремал безмятежно на верхней поцарапанной полке. Иногда, чтоб отдохнуть, читал из личных и наличных компьютерных закромов. Как-никак, запасной аккумулятор тоже уместно заряжен на сто процентов от автомобильного прикуривателя.
Последнюю сигарету, кстати аль некстати, Змитер выкурил до того на белорусской территории. Совместно с Мишуком. А дальше ни-ни. Нет-нет-нет! Как намедни обещал себе и сокамернику Евгену, стопроцентно распрощался с вредной привычкой. Расстался с ней вместе с той самой лукавой РБ, упрятавшей его за решетку в потугах изолировать не от общества, но от лукашистского государства, отличительно не совместимого с частным инакомыслием и персональной свободой слова.
"Два месяца в крытке не хухры-мухры за профессиональную-то, законную деятельность! Текстовка не текстура.
Вот вам по тексту вредоносное государство против человека. Трое против государства. Пожалуй, что-то подойдет для заголовка или хотя бы для анонса в аналоге врезки к основному тексту...
Как оно всегда, наша журналистская суета сует и всяческая сумятица. Журналистом контекстуально надо быть двадцать четыре часа в сутки. Иначе по тексту ты никто, и звать тебя никак. Несмотря на твой молодецкий, громкий и резонансный самоход из гебешной белорусской Американки, фрилансер Дымкин...
Им самым, политическим беженцем Змитером Дымкиным, мне, наверное, стоит остаться также в будущем украинском паспорте, который у нас с трезубцем соколом смотрит... альбо переназваться як-нибудь на хохлацкой мове?
А там, глядишь, возвращенцем анияк стану, как батька Дмитрий Витольдович из Варшавы в Брест. Коли в той-сёй Белорашке чего-нибудь с моим уголовным делом и бегством ощутимо устаканится, угомонится.
Не все же время быть нам политэмигрантами неугомонными, а?.."
В точности с инструкциями, едва оказавшись поистине на свободе, на воле, на Украине, Змитер Дымкин не преминул достать новый смартфон и вставить в него украинскую симку, полученную от Двинько в Минске. Послал ему второе краткое кодированное сообщение. Сейчас об окончании успешной и благополучной
"Поди же ты, какие слова у деда Двинько! Что ни говори, военная косточка, профи..."
О многом поразмыслил Змитер, подъезжая к Киеву.
"Ух, оторвемся! Чую, в мать его, городов русских!.."
Глава тридцать первая
От них бежал
Евген поначалу не понял, почему внезапно схлынули нечаянное чувство освобождения и необыкновенно легкая сокрушительная сила во всем теле. Минутой раньше было лишь праздничное полноформатное удивление:
"Прорвались! Вырвались! И ничегошеньки страшного не произошло..."
Теперь же им овладело неудобное некое предвидение, томительное ощущение неполноты, своемысленной недосказанности, раздерганной нереальности покуда не выполненного до конца дела. Или еще хуже, когда этот задел происходит словно во сне, того и гляди, перерастет в ночной кошмар. Вопрос кому? И при этом всему сопутствует странное бесчувствие, отрешенность. Будто все совершается не с ним, Евгеном Печанским, а с кем-то другим.
Хотя, сдается, чего может быть реальнее и совершеннее, чем "глок" за поясом! На предохранителе с патроном, досланном в ствол! Истина в оружии...
Евген помрачнел, задумчиво свел брови, едва Лев Шабревич налил ему рюмку армянского коньяка в задней комнате, обставленной как рабочий кабинет предпринимателя средней руки.
– Не журысь, Вадимыч! Выпей вон, закуси истинно сырком или колбаской.
В отличие от Евгена, Лева прямо-таки лучился оптимизмом, коли не сказать самодовольством.
– Уверяю тебя, в планах Михалыча ты не найдешь ни одного слабого места. Доедешь и заедешь, куда нам всем надо. Можешь молча, прелестно без языка до Киева.
Коньяк Евген употребил, вкусил пристойного голландского сыру из Голландии, чего-нибудь в ответ не произнес. И тотчас припомнил, что находится-то он по соседству с собственным родным, любовно благоустроенным домом. А туда ему никак не попасть. Нет, конечно, он может сейчас встать, пройти каких-то пять минут и вернуться к себе домой. У Левы наверняка имеются ключи от дружеской квартиры. А что потом? А ничего хорошего!
Угораздило вон все тут бережно налаженное и отлаженное оставлять, покидать. И неудобно отъезжать вось так. Если не в полную, неизъяснимую неизвестность, то в неустроенность уезжать, в невнятное, почти не реальное будущее.
"А ладно, хоть и обидно! Бог по-крупному не выдаст, государственная свинья не съест. Коли ей на сам-речь себя жрать не давать, а небезопасный центр далек от спокойного эпицентра на видимом горизонте событий..."
На самом-то деле, чего дергаться и мельтешить понапрасну? Маршрут выдвижения вполне надежен. Настоящий, не фуфельный украинский паспорт с очень нынче уместной хохлацкой ошибочкой на имя некоего Евгена Пичански у него отрадно нашелся в аудиторских закромах. А уж в Украину через Левино окно на дырявой границе они будь здоров резво проедут с племяшкой Инессой.