Конечная остановка
Шрифт:
– Проезжайте, уважаемые, - так же с ленцой камуфляжный кусок небрежно махнул стволом за кордон вдаль на Украину. Вымогать чего-либо с очевидно бесперспективных клиентов он не посчитал нужным. То есть требовать яйки, млеко, альбо самогон.
"Гуляй, бедна голота, от рубля и выше! Раус, марширен!"
Сразу за государственной границей РБ Инесса и Евген как-либо и кого-либо не повстречали. Отсюда и дальше в пустынных украинских полях потрепанный совковый "жигуль" некому примечать. Отсель они на этой сторонке помежья, вовсе в другой, в свободной стране. Мало, что ли, разважливых белорусов по утрянке сюда-туда челночно шуруют за дешевыми хохлацкими продуктами и
Так и отъехали, жахнули по газам, по грунтовке от пограничного наряда!
Вне пределов пограничной видимости умолкнувшей Инессе, вдруг утратившей всяческую говорливость, опять-таки шустро понадобилось в кустики. На сей раз в картофельные. Слева от дороги по какой-то нужде.
Евген тоже вышел из машины на свою правую сторону. Глянул поодаль на утренние горизонты. Глубоко, освобожденно вздохнул, выдохнул, блаженно потянулся, пружинисто расправил плечи.
– Кредит не дебет! По-всякому прорвемся!!! Чую, зарываться и ховаться в бульбу не станем! В отчетное время каждый получит свое по дебиторской задолженности.
КНИГА ВТОРАЯ
НАКАНУНЕ
– Чем закончилась Великая Отечественная война советского народа 1941-1945 годов?
– Как чем?!! Конечно, Парадом Победы в Москве на Красной площади 9 мая 2015 года!
Из дневника писателя Алеся Двинько.
Глава тридцать вторая
Еще предвижу затрудненья
Алесь Михайлович Двинько не спешил покидать хорошую явочную квартирку на улице Ильича после скорого отъезда трех спасенных беглецов. Несмотря на поздний пополуночный или же ранний час около четырех утра хорошо бы переговорить с Львом Шабревичем. Так и так Давыдыч, дожидаясь открытия метро, вроде никуда не торопиться.
Театрального парикмахера и гримера Виктуара писатель Двинько лично проводил до выхода из подъезда, посветил ему лазерным фонариком, поблагодарив, вручил обещанный гонорар в конверте. Затем собственноручно восстановил освещение на лестнице.
– ...Собственно, Давыдыч, я ничего не имею против фронтовых ста граммов. Даром что мы и наши друзья всего лишь на полдороге по намеченному маршруту отхода у каждого.
– На войне как на войне, Алексан Михалыч?
– А як же! Пускай нам водочку заменяет сей отличный коньячишко. Главное, чтоб бренди не был сомнительным полуконем, а спиртоводочный продукт из подозрительных источников не стал недоводкой на основе непитьевого гидролизного це-два аш-пять о-аш. Тогда не грешно и выпить за победу.
– А сглазить али накаркать не боишься?
– О нет, друже мой! Я императивно не суеверен, Лев мой Давыдыч. Чего и всем желаю: верующим и неверующим.
Скажу тебе прежде по-богословски. Грех истово православному человеку хоть как-то поминать и применять к себе самому кем-то выдуманные чужие тривиальные приметы и клишированные антихристианские предрассудки. Греховнее того, зацикливаться на собственных суевериях. Попроси у Бога милости, прочитай разок благовестно полный текст "Отче наш". И Господь тотчас, беспременно избавит тебя и от черных кошек, и от баб с пустыми ведрами или еще от какой-нибудь всенародной предсказательской дурости.
Невротические популярные суеверия, Давыдыч, психопатические массовые табу действуют только на тех, кто в них мнительно верит, бездумно им подчиняясь. Психически здоровому человеку ложная вера в предвестия или в пустонародные стереотипы совершенно ни к чему.
Только никчемушные и никудышные людишки слепо доверяются мнимо плохим
Ой, извини, Давыдыч, что-то я опять не в строчку разболтался невротически. Боюсь все-таки там за наших, беспокоюсь, признаться. С нежданными затруднениями, с нестыковками и непредвиденными накладками, бывает, самые наилучшие планы нечаянно и отчаянно сталкиваются. Особисто на марше и при отходе.
– Сплюнь, Михалыч!
– иронически посоветовал собеседник.
– Куда? Через левое плечо, в мелкого беса? Иль прям себе в душу, за пазуху, словно язычник античный?
Нет, Давыдыч. Латвей благонадежно помолиться за всех и за вся. Коли с нами Бог, то и мы, благословясь, с Богом.
Алесь Двинько говорил на полном серьезе и во второй раз за эту беспокойную и бессонную ночь широко начертал вкруг себя крестное знамение.
Его собеседник креститься не стал. Шабревич лишь поудобнее уселся в кресле.
Он давно заприметил, насколько праведная мольба кого-нибудь из по-настоящему верующих очень даже способна напрочь отменить любую дурную примету или нехорошее предзнаменование. Есть, стало быть, на кого переложить всю ответственность за неблагоприятные случайности. На таких верующих можно-таки исповедимо надеяться. Их положительная связь с Богом покрепче, чем у прочих, у маловеров и суеверов, а молчаливые молитвы порой звучат громче церковной литургии и слышней высшим силам. "Прелестно этаки у них выходит, де-юре и де-факто..."
В эту тихую предрассветную пору адвокат и писатель уютно устроились, расслабились в глубоких кожаных креслах у распахнутых настежь створок балкона, выходящего во двор. Хотя для светомаскировки шторы плотно задернуты. И переговариваются они вполголоса, до минимума приглушив яркость светодиодной настольной лампы.
Обыкновенно в летней ночной тиши многих так и тянет на исповедимый покойный разговор обо всем и ни о чем. Но едва ли Алеся Двинько и Льва Шабревича. Их сейчас нисколько не привлекают, не прельщают отрешенные философские собеседования о жизни и о всяком прочем. Ни на минуту они не оставляют неспокойных, растревоженных мыслей о практически происходящем вдали на границе и совсем неподалеку от них. Вот-вот поблизости, у белорусских властей предержащих от мала до велика разразятся, как грянут военная тревога и немалый охранный переполох. Пусть им у запертых мелких тюремщиков вдребезину разбиты мобильники, а входы в здание следственной тюрьмы КГБ более-менее заблокированы.
Впрочем, чрезвычайный и полномочный политический скандал из-за удалого побега трех заключенных должен разгореться во вражеских властных кругах постепенно. И распространяться далее. Внутри страны и вне ее.
"Прелестно по плану. Оно вам было накануне грандиозного шухера", - своемысленно процитировал, не вспомнив кого, Лев Шабревич.
– Еще коньячку по сорок капель, Алексан Михалыч?
– Пожалуй, - Двинько испытующе, по-инквизиторски пронзительно воззрился на Шабревича. Затем жестко и внезапно потребовал ответа: