Конфессиональная история России ХХ-ХХI вв.
Шрифт:
секты, повреждающие веру, но менее вредные в гражданском отношении (ст. 196 Уложения о наказаниях);
секты, особенно вредные как в отношении веры, так и в гражданском отношении (ст. 197 Уложения о наказаниях);
секты, соединенные со свирепым изуверством и посягательством на жизнь (ст. 196 Уложения о наказаниях) 36 .
В структуре законодательства в нормах права назначается уголовная ответственность верующих как за совершение отступления от православной церкви в другую веру, так и за переход в раскольники. Нормативная регламентация отступления от веры, обладая разнообразием, имеет в составе нормы права, согласно которым все другие иноверцы не могут нарушать веру и совращать в нехристианское вероисповедание. Только «одна господствующая церковь имеет право в пределах государства убеждать принадлежащих к ней подданных к принятию ее учения о праве» 37 .
36
Канторович Я.Н. Закон о вере и веротерпимости. СПб., 1899. С. 252.
37
Познышев
Закон преследовал совратителей и пропагандистов к более или менее строгому исправительному наказанию. Так, например, если при совращении христианина в нехристианство закон назначает наказание – заключение в исправительном доме на срок не свыше трех лет или заключение в крепости, то за совращение православного в инославие – заключение в крепости на срок не свыше трех лет. За такое же совращение с насилием – ссылка на поселение (ст. 197 Уложения о наказании).
Иными словами, на основании ст. 196 подлежало наказанию только распространение, т.е. совершившийся факт обращения из православной веры в раскол, тогда как ст. 197 наказывала не только распространение, но и совращение, т.е. покушение обратить кого-либо в ересь, признаваемую особенно вредной, даже если покушение это не имело никаких последствий 38 .
38
Законы о раскольниках и сектантах. М., 1903. С. 221.
Статья 206 Уложения о наказании запрещала распространение виновными существующих уже между отпадшими от церкви православной и расколов, а также заведение каких-либо повреждающих веру сект, а ст. 198 Уложения о наказании – воспитание детей своих и крещение детей других иностранных христианских вероисповеданий по правилам православной церкви 39 .
В конце XIX в. в России медленно и непросто рождалось гражданское общество, которое немыслимо без гражданских свобод по отношению к верующему меньшинству. Постепенно происходило расширение круга терпимых религий, в их число включаются старообрядцы, положение которых медленно начинает меняться в лучшую сторону. В 1864 г. высочайше одобрены положения Особого комитета о различных «облегчительных мерах» по отношению к старообрядцам. В 1874 г. было разрешено и старообрядцам делать в своих религиозных организациях метрические записи браков, рождений и смертей. В 1883 г. принят закон, значительно расширивший права старообрядцев (свое развитие этот законодательный акт получил в «Положении Комитета Министров» от 4 июля 1894 г.). Положение же «нетерпимых» конфессий, например штундо-баптистов, оставалось попрежнему тяжелым. Господствовали административные методы в решении вероисповедных вопросов на местах.
39
Алексеев В.И. Уголовно-кассационный департамент Сената о делах по религиозным преступлениям в контексте стратегии уголовно-пенитенциарной политики (середина XIX – начало XX в.) // История государства и права. 2015. № 3. С. 43–48.
В обществе постепенно вызревали идеи о необходимости реформ внутри самой православной церкви, связанных с возрождением древних традиций (соборности, общественной роли прихода) и освобождением из-под государственной опеки; а также широко начинали обсуждаться проблемы веротерпимости и свободы совести (не только в церковных или государственных кругах), происходил рост атеистических настроений и богоискательства.
Проблемы веротерпимости и свободы совести на рубеже XIX–XX вв. в российском обществе трактовались неоднозначно, все зависело от конфессионально-политических предпочтений государственных деятелей, исследователей, публицистов. Авторами православно-охранительной ориентации эти вопросы рассматривалась исключительно как относящиеся к инославным исповеданиям, при этом применительно к старообрядцам и сектантам этих проблем как бы не существовало. Вот что писал К.П. Победоносцев от имени государя Александра III на имя президента Евангелического союза христиан Швейцарии Эдуарда Навилля: «Нигде в Европе инославные и даже нехристианские исповедания не пользуются столь широкою свободою, как посреди русского народа. Увы, в Европе не хотят признать этой истины. Почему? Потому единственно, что там к понятию о свободе исповедания примешалось безусловное право пропаганды его. В законах, ограждающих господствующее в России исповедание и устраняющих посягательства на спокойствие его, Европа видит ограничение свобод для других исповеданий, даже преследования их» 40 .
40
Цит. по: Потапова Н.В. Вероисповедное законодательство Российской империи в начале ХХ в.: «свобода совести» и «веротерпимость» // История государства и права. 2010. № 10. С. 25.
Та же мысль звучит и в работах Д. Цветаева, ординарного профессора Императорского Варшавского университета, доказывавшего, что иноверцы на Руси всегда пользовались свободой совести: «Что бы ни говорили по адресу России, как бы ни кичился Запад своей культурой и религиозной свободой, но именно России первой принадлежит честь наиболее удовлетворительно решить вопрос установки дел об иноверии» 41 .
3. Дискуссия о свободе совести в начале ХХ в
41
Там же. С. 25.
Становление правового государства и обеспечение прав граждан с неизбежностью ставили перед государством проблему перехода от традиционной имперской политики веротерпимости к реализации в российском законодательстве принципов свободы совести. Представление о государстве и обществе как отдельных, взаимодействующих между собой сферах человеческой жизнедеятельности порождало дискуссии об их соотношении, в том числе об автономии религиозных
Сторонники же второй точки зрения указывали на наличие существенного неравенства в положении различных вероисповеданий и ограничений прав подданных по вероисповедному признаку; выступали за реформирование российского законодательства о культах в соответствии с требованиями нового времени. Эту позицию разделяли представители либеральной интеллигенции, «терпимых» и «гонимых» религий, социал-демократического движения 42 .
Первоначально дискуссия об отношениях государства и церкви стала предметом оживленных дискуссий в научной среде. Так, в 1880–1890-е гг. произошла острая полемика по поводу роли государственной власти в церковном законодательстве, которая развернулась между авторитетными специалистами в области церковного права – профессором Московского университета Н.С. Суворовым и профессором Казанской духовной академии И.С. Бердниковым. Н.С. Суворов признавал за государством право издавать законы, определяющие церковную жизнь и деятельность ее членов. И.С. Бердников, напротив, отстаивал невмешательство государственной власти в эти вопросы, трактуемые им как ее внутренние дела. Он указывал, что государство имеет право диктовать условия церкви, только если это касается «внешних отношений Церкви к государству и обществу, именно государственного положения Церкви, монастырей, гражданских прав и имущества клира» 43 .
42
Одинцов М.И. Русская православная церковь в ХХ веке: история, взаимоотношения с государством и обществом. М.: ЦИНО, 2002. С. 136.
43
Бердников И.С. Основные начала церковного права в Православной Церкви. Казань, 1902. С. 30.
Анализируя установленные в российском законодательстве прерогативы императора как обладателя высшей церковной власти, дореволюционные правоведы справедливо отмечали, что эти прерогативы не были каноническими, а были следствием привнесенного в церковь извне понимания задач государства и его правомочий по отношению к церкви. В этом им виделось одно из главных противоречий государственно-церковных отношений в Российской империи 44 . Л.А. Тихомиров в изданной им в 1903 г. книге указывал на неканоничность института обер-прокуратуры 45 .
44
См., например: Темниковский Е. Положение Императора Всероссийского в Русской православной церкви в связи с общим учением о церковной власти. Ярославль, 1909.
45
Тихомиров Л.А. Запросы жизни и наше церковное управление. М., 1903. С. 36.
Цезарепапизм как основа отношений государства и Русской православной церкви не признавался законным и значительной частью церковных иерархов, ратовавших за восстановление прежнего соборного начала в церковном управлении 46 .
Под влиянием революционных событий начала XX в. включенность церкви в систему государственного управления все более воспринималась как тяжелая опека. Лозунгом дня становилось требование «возвращения к каноническим нормам» в церковной жизни. Так, митрополит Санкт-Петербургский Антоний (Вадковский) призывал в феврале 1905 г. предоставить православной церкви больше свободы в управлении ее внутренними делами, где бы она могла руководствоваться, главным образом, церковными канонами и нравственно-религиозными потребностями своих членов и, освобожденная от прямой государственной или политической миссии, могла бы своим возрожденным нравственным авторитетом быть незаменимой опорой православного государства 47 .
46
Подробнее об отношении церковных, общественных и политических деятелей к сложившейся системе государственно-церковных отношений см.: Сафонов А.А. Свобода совести и модернизация вероисповедного законодательства Российской империи в начале XX в. Тамбов, 2007.
47
А.Р. Историческая переписка о судьбах Православной Церкви. М., 1912. С. 28.
Необходимо отметить, что основной тенденцией в развитии религиозного законодательства в период империи стало расширение веротерпимости. К началу XX в. повышение уровня социально-экономической жизни, развитие буржуазного права, утверждавшего идею религиозной свободы личности, рост правового сознания и политической культуры российского общества стали предпосылками реформирования религиозного законодательства. Все эти факторы входили в противоречие с архаичным действующим законодательством о религиях, базировавшимся на установленной на государственном уровне системе принуждения в делах веры и уголовной охране чистоты «господствующего» исповедания 48 .
48
Сафонов А.А. Генезис вероисповедной политики Российского государства. XVIII – начало XX в. // История государства и права. 2007. № 2. С. 20–23.