Консул Содружества
Шрифт:
А вот если корабль гонялся за неприятелем, а потом сам подставился своре вражеских крейсеров, если гробы были единственным родом капсул, о которых заходил разговор, – яхху! Летай по кают-компании и не обижайся, если кто-то с непривычки залепит тебе сапогом в ухо.
Вторая неприятность – сугубо психологическая. Самый сложный объект, который находится на космическом корабле, – человеческий мозг.
Когда инвариантный полевой кокон входит обратно в Альбертову сетку и корабль вместе со всем содержимым «разворачивается» в привычные трехмерные объекты, человеческий мозг воссоздается с крошечным запаздыванием. Но этого запаздывания хватает, чтобы сознание отследило свое собственное «разворачивание».
Вот тут-то как раз и проносится «вся жизнь». Или, точнее, самые бронебойные и душераздирающие ее фрагменты.
У разных людей это происходит по-разному. Кто-то орет, как новорожденный, которому перерезал пуповину неласковый доктор. Кто-то взахлеб плачет – вспомнил, как его в трехлетнем возрасте папа ремнем по заднице обидел. У кого-то радость: воскресла мимолетная влюбленность в соседку по парте и она, о чудо, кажется, отвечает взаимностью, недаром же ручку просит и врет, что свою дома забыла…
Процент разводов с последующим новым браком у людей, часто летающих на кораблях межзвездного класса, выше, в несколько раз выше, чем у домоседов. Из-за этого и возникли две знаменитые басни, оптимистическая и пессимистическая. Дескать, подпространство – ура! – повышает потенцию. И – о ужас! – вызывает сумасшествие.
А я после прыжка всегда веселею. Уж такими, видать, счастливыми были мои младенчество и детство.
– Есть! Мой палец! Еще один! Моя ладонь! Рука! Нога! – Я был в экстазе.
Вопил я в левом верхнем углу кают-компании, между заключенными в прозрачные эллипсоиды моделями «Юнгера» и флагмана Пятой Эскадры крейсера-носителя «Конквест». В угол мое новорожденное тело занесло после того, как меня брыкнул Кизи Кен Аман, переживающий актуализацию в припадке мрачного буйняка. «Куда ты дел деньги, сука! Куда ты дел деньги, сука!» Вот у него детство, наверное, не сложилось.
– Я знаю буквы! Меня зовут Сережа! Я люблю коньяк и мороженое!
Воины Обновления не оправдали моих ожиданий. Я уже успел привыкнуть к их собранности и спокойствию. К их «психической стабильности». В глубине души я уже признал, что их мудрость и особые навыки во многих случаях позволяют добиться большего, чем наши сверхпродвинутые технологии в сочетании с самонадеянностью и наивностью.
Но прыжок их доконал. А может, в том было виновато магическое действо в секторе Грина.
Все они – и мужчины, и женщины – издавали замогильные клокочущие звуки, кувыркались и складывались-раскладывались, как химерические человекообразные креветки. Только Шбаланке в этой эпилепсии участия не принимал, а медленно дрейфовал под потолком в мою сторону, словно утопленник из Копей Даунинга. Похоже, он по-прежнему находился в сильно измененном состоянии сознания.
В меня врезался Вальдо. Я заключил его в дружеские объятия быстрее, чем успел обдумать эту идею как следует. Ведь капитану аналитической разведки подобное панибратство со стороны капрала может показаться оскорбительным! Да-да!
– Мы их сделали! Эверт, у тебя вся рожа черная! Ты на черта похож!
Вальдо не обиделся. И в свою очередь сжал меня так, что захрустели мои бедные косточки. И тихо-тихо сообщил мне на ушко:
– Серж, я в тебе не ошибся. Вот тебе намек: ты никогда не спасся бы с Глокка, если б с тобой не было девочки. Остальное – домыслишь. Ты не такой дурак, каким иногда пытаешься казаться.
Судя по неуместной трезвости мыслей, Вальдо принадлежал к редчайшей породе людей, у которых все комплексы были переработаны и интегрированы в цельную картину мира. Ха, а я и впрямь не такой дурак!
Тут, быстрее чем я ожидал, появилась нормальная тяжесть. Мы с Вальдо грохнулись на пол, как влюбленная парочка – в койку. Не размыкая объятий.
И только оказавшись на полу и обретя относительную ясность сознания, я заметил, что на потолке… На потолке – та-акое…
Прежде своей гладкостью и прозрачной голубизной потолок наводил на мысли о закрытом заведении для солдат, получивших психическую травму индекса F (Fatal) во время боевых действий в Пространстве. Теперь же на нем проявился кое-какой дизайн, в духе немодного в последнее десятилетие ретростиля «этно».
На потолке красовался тот самый ритуальный знак, который во время встречи с кровернами напоминал мне лицо Шбаланке. С немыслимой, запредельной внятностью.
Казалось, в какой-то момент красная и белая пудра, камешки и корешок-язык со скоростью активной пули сорвались с ковра вверх и вплавились в несгораемый и, между прочим, тугоплавкий пластик потолка!
Вот так. Хорошо еще, ритуальный знак-«лицо» не прошел через весь «Юнгер» насквозь.
В кают-компании царил жутчайший бардак. Пепел из внушительных трубок Воинов Обновления после сеанса невесомости покрыл неряшливым налетом кресла, диванчики и столы.
Один из их мешков, видимо, был завязан неплотно, и теперь его неаппетитное, скользкое содержимое, похожее на рыбью чешую, попадалось под ноги в самых непривычных местах. Прикасаться к попискивающим лимонам и кровернским крючочкам мне было как-то боязно.
Воины Обновления потихоньку приходили в себя, растирая поясницы и ушибленные колени, когда в кают-компанию ворвалась Голдсмит.
Свечников сразу же вскочил и вытянулся во фрунт:
– Взво-од… Равняйсь! Смирно!
Мы повскакивали на ноги, хотя взвода было всего ничего. Гайдамака и наши боевые подруги отсутствовали. Они провели все время боя с кровернами в душевых кабинах, куда их милостиво отпустил Свечников сразу после возврата власти на «Юнгере» в наши руки.
У меня у самого все тело зудело и чесалось – последний раз я мылся, так сказать, вместе с Тайшей Вассерфаль. Учитывая, что после этого мы мотались по Грину, катались на динозаврах и тэдэ, я вонял, как стреторианский болотный скунс.
Ну ладно. Настоящий солдат, как говаривал в свое время душка Зигфрид, должен быть сильным, свирепым и потным кабаном. Хочешь быть чистеньким – устраивайся работать референтом к звезде трансвидения. Если пройдешь тест на тренированность анального сфинктера, конечно.