Контролируемая авария

Антарес Наталья

– Ад, – лаконично пояснил второй пилот и выразительно обвел рукой непередаваемо зловещий пейзаж, – пойдем взглянем на наши трупы.

– Что? – с интонациями безнадежно заклинившей пластинки повторила я, не в силах понять тайный замысел основательно взявшегося за мою душу дьявола. Неужели, за основу сценария моего наказания взято бессметное произведение великого Данте Алигьери, только вместо Беатриче в проводники мне достался Урмас? Умно придумано, что тут скажешь! Это вам не примитивные райские кущи со стандартным набором благ и наслаждений, здесь над грешниками измываются с фантазией и искрой, ни на мгновение не позволяя забыть о содеянном.

Серо-зеленые, глубоко посаженые глаза Урмаса пристально взглянули

на меня из-под надвинутой на лоб фуражки, я вдруг поймала себя на мысли, что теперь мы так и будет до скончания веков носить служебную форму – Урмас навсегда останется в летном кителе, а я в темно-синем костюме стюардессы с фирменной аэростаровской пилоткой на голове и пластиковым бейджем на груди. Так и придется нам бродить по руинам безвинно загубленных судеб и в исступлении молить творца даровать прощение. Правда что-то по Урмасу не скажешь, что он огорчен столь незавидными перспективами, да и вообще вид у него такой, будто в случившемся его удивляет только наличие моей персоны, а всё остальное, включая разбросанные по всему периметру обломки самолета и тошнотворный вид изувеченных тел, не вызывает у него значительных эмоций. Впрочем, о какой логике можно вести речь, находясь в аду? Остается только покорно принять свой горький удел и отправиться в путь по описанным в знаменитой поэме кругам.

–Веди меня! – безысходно кивнула я, попыталась резко подняться на ноги, и протяжно взвыла от боли в поясничной области. Интересно знать, когда это я успела заработать себе ушиб копчика, вследствие которого мне се йчас хочется лезть на стенку? Или это тоже часть уготованных мне мук, чтобы жизнь, то есть тьфу ты, смерть, малиной не казалась?

–Дай руку! – сквозь стиснутые до скрежета зубы попросила Урмаса я, – у меня спина разламывается!

–Какая спина? – мрачно усмехнулся Урмас, и я увидела, как на его погоны медленно опустилась влажная снежинка,– ты же призрак! Просто встань и иди.

–Легко сказать, – простонала я, объективно понимая, что второй пилот прав, и пронзающая поясницу боль, имеет под собой фантомную природу. А с другой стороны, что ему, руку подать трудно? Да и вообще сдались ему эти наши трупы? После такого удара их скорее всего только по ДНК идентифицировать и удастся…

Вертикальное положение я все-таки с горем пополам приняла, хотя и не без волевых усилий, закушенной до крови губы и выступивших на глазах слез. Ну ничего, помнится, одна моя коллега-бортпроводница упала с трапа и проломила себе череп, так «Авистар» ей даже страховку не выплатил, потому что якобы на ней были сапоги неустановленного образца и за перила она не держалась. А то, что сам трап на ладан дышал, это уже ни для кого не важно. Так мне со своим пустяковым ушибом даже жаловаться неприлично, особенно, если дело происходит в аду.

Если до того момента, как я встала во весь рост, у меня еще были сомнения относительно текущего места нашего пребывания, то сейчас они развеялись без следа. Мы, однозначно, попали в преисподнюю, причем, не абы куда, а в самое ее сердце. При столкновении с горой наш бедный самолет раскололся, как орех, или, если уж пользоваться профессиональным сленгом, как «Арбуз», и детали фюзеляжа расшвыряло по довольно внушительной площади. Лайнер рухнул в долину между покрытыми снегом вершинами, и столбы черного дыма, поднимающиеся от горящей обшивки, разительно контрастировали с ослепительно белым покровом горного массива. Сверху медленно планировали изящные, фигурно очерченные снежинки, а вокруг стояла девственная, нерушимая тишина, которую порой принято называть гробовой. Я твердо знала, что в трагедии нет и не может быть выживших. Да, иногда чудеса случаются, но в данном случае шансов спастись просто не было. Мы с Урмасом убили всех: шумных подростков с гаджетами, пафосную леди с умопомрачительным начесом, молодую семью с младенцем… Мы воплотили в явь панический страх аэрофоба, мы оставили без отца и мужа семью командира Стеклова, мы разрушили Катину мечту встретить в воздухе своего принца, мы не позволили безусловно талантливому новичку Семену вырасти до инструктора, мы нелепо оборвали жизнь Ирины, мы оба заслужили стоять сейчас здесь в мельчайших подробностях видеть оторванные конечности, сплющенные под гнетом искореженного металла тела и окровавленные обрывки одежды! Мы оба заслужили вдыхать удушливый запах гари и холодеть от внутреннего ужаса вопреки исходящему от горящих обломков жару.

–Не плачь! – в приказном потребовал Урмас, и его голос прозвучал до такой степени жестко, что комок рыданий мгновенно застрял у меня в горле, – ничего уже не изменить. Все они мертвы, и мы с тобой тоже.

–Спасибо, утешил, – бесконтрольно передернулась я, боясь сделать неверный шаг и по неосторожности наступить на чьи-то останки. Ушибленный при неизвестных обстоятельствах копчик болезненно заныл, и я совсем раскисла, однако, мне достаточно было мельком взглянуть Урмасу в глаза, чтобы мои слезы скоропостижно высохли. Не хватало еще балаган устраивать, это в конце концов кощунство и надругательство над памятью погибших.

–Если ориентироваться по траектории падения, кокпит должен быть где-то там, – красноречивым жестом указал направление Урмас, – пошли…

–Я не хочу! – решительно заартачилась я, -мой труп наверняка искромсало так, что даже я сама его не опознаю.

–Опознаешь! – уверенно возразил второй пилот, – это же твое тело, душа должна его обязательно почувствовать.

– Во-первых моя душа сейчас чувствует только дикую боль пониже спины, а во-вторых, что мне это даст? – уточнила я, стоя, как цапля на одной ноге и никак не отваживаясь занести вторую для следующего шага, – острых ощущений у меня и так с избытком.

–Ты примешь свою смерть, – ответил Урмас, помолчал несколько секунд и с кривой усмешкой добавил, – и тебя перестанут мучить фантомные боли.

–О да, мощный стимул! – схватилась за нещадно саднящий копчик я и осененная внезапной догадкой спросила, – а у тебя что, тоже ощущения не те? Нет призрачной легкости бытия?

В демонстративном молчании второй пилот с искаженным от боли лицом закатал рукав форменного кителя и по-прежнему без единого слова показал мне опухшее, покрасневшее запястье. Аналогичные действия Урмас повторил со вторым рукавом, и я увидела такие же симптомы.

–Растяжение? – сообразила я, запоздало понимая, по какой причине Урмас не помогал мне вставать, – надо снег приложить…

–Идем! – проигнорировал мой совет второй пилот, – ты опять забыла, что мы покойники, и у нас ничего не может болеть.

Словно назло мне в поясницу будто иголку вонзили, и я вынуждена была поковылять за Урмасом по усеянной обломками авиалайнера земле. Ох, не люблю я всю эту эзотерику: душа, тело, смириться со смертью, пятое, десятое. Мне бы холодный компресс, таблетку обезболивающего или мазь какую-нибудь, на худой конец, но где тут в преисподней такой роскошью обзаведешься? Вот и приходится прибегать ко всяким «народным средствам» сомнительной эффективности.

В довершение ко всему, по мере продвижения вперед меня с каждой минутой все сильнее мутило, а когда я случайно наткнулась взглядом на обезображенные останки Ирины, напоминающие сейчас разорванную надвое тряпичную куклу, над которой вдоволь наиздевался обладатель садистских наклонностей, меня все же вырвало. Я узнала Иру только по туфлям, вернее, по одной туфле – дорогой итальянской обуви, без сноса служившей СБЭ уже на протяжении трех лет. Тогда, в Милане, меня задушила жаба, я и пожадничала, а Ирина выложила за туфли баснословные деньги: за прошедшее с того дня время я сменила минимум пять пар, а СБЭ по злой иронии в этой обуви и умерла.