Контрольный выстрел
Шрифт:
— Ну что ржешь? Можно подумать, сам не влипал. — Зеленый тер запястья: синие полосы от наручников медленно бледнели. — А кто в сортире сидел?..
Вот об этом Монах вспоминать не любил. И не терпел, когда о том же вспоминали другие.
Года два назад ему надо было сделать выписку в паспортном столе ЖЭКа. Приехав туда, он обнаружил, что явился в самом начале обеда. Девушки категорически отказались разговаривать с ним, пока не закончится отведенное для трапезы время. Наглая блондинка, явная лимита, буквально издевалась над опером и, побазарив минут пять (за это время можно было решить все вопросы), захлопнула
Монах, озверевший от наглости паспортистки, покружил по коридорам раненым вепрем, однако начальства не было, и потому свою ярость он решил излить в туалете.
К несчастью для него, дверь открывалась наружу. Пьяненький слесарь, рубанув фишкой с криком «рыба», озорно подмигнул приятелям и подпер дверь толстенной дровиной. Фыркнув в кулаки, работники коммунальной сферы на цыпочках убыли на свежий воздух, не дожидаясь развития событий. Пленник же обнаружил, что он пленник, лишь через некоторое время. Завершив процедуру, опер поправил галстук и толкнул дверь... Короче, Монах оказался в вонючем плену. Сорок минут он безуспешно бодался с дверью, после чего был освобожден вернувшимся с обеда начальником ЖЭКа.
Монах забыл заповедь Деда, гласившую: «Держи деньги в сберкассе, а язык за зубами», — и возмущенно поведал приятелям о случившемся. Сочувствие было выражено в форме непотребного коллективного ржания. Это стало лучшим приколом месяца.
Ситуация с Зеленым переводила Монаха на второе почетное место конкурса дураков.
По дороге на Лубянку они все-таки решили внести некоторую ясность и, сделав несколько виражей по переулкам, подкатили к дому Левченко. Однако Зеленый от процедуры опознания воздержался.
— Ладно, сиди, — милостиво согласился Монах и решительно хлопнул дверью.
Через пять минут Монах вернулся, качая головой: на фото был не Левченко.
Ни возбужденный от пережитого Зеленый, ни опытный и кичащийся своей оперативной крутизной Монах не видели, как им на хвост плавно села бежевая «пятерка». И так же плавно, без рывков и суеты, по бульварам и переулкам, сквозь рябь светофоров и давку автомобильных пробок, она сопроводила их и к адресу Левченко, и на Лубянку. Ее пассажиры, дождавшись, когда Монах с Зеленым скроются за стеклянными дверями, удовлетворенно кивнули друг другу и отчалили, оставив у стен Лубянки — «на всяк случай» — невысокого, средней упитанности бойца. «На выводку».
Несмотря на убедительность доводов Зеленого, несмотря на то, что информацию, им изложенную, подтвердили и его прямое руководство, и местное УВД, на Петровке не поверили в столь роковое стечение обстоятельств. Наблюдая сквозь немытое стекло кабинета за топтуном, зябнущим на улице, Медведь решал синтаксическую задачу: куда поставить запятую во фразе «казнить нельзя помиловать». Сжалился — поставил после второго слова.
Проводить работу вне стен управления до снятия неожиданно возникшего наблюдения, не говоря уже о встречах с агентурой, Зеленому было запрещено. Его это не удручило — высвободившееся времени можно было использовать для общения с лейтенантом Степановой.
Ее он нашел на старом месте — в курилке.
23
Рысь
Трактат «моя служба на автовокзале» состоял из семи страниц убористого корявого почерка. Он содержал не только сведения о пассажирах, но и схему стоянки автобуса с привязкой к сторонам света. В правом верхнем углу красовалась «роза ветров», напоминавшая эмблему военного союза НАТО. К автобусу — вид сверху — тянулась очередь забавных гномиков, каждый из которых имел свой порядковый номер. Среди них были три о-о-чень маленьких — по утверждению сержанта, дети. Плохие дела...
Описание было менее выразительным, но изобиловало деталями, которые в обычной обстановке нормальный человек просто не заметил бы. Как-то: «рост около 182... средней упитанности... нос прямой с горбинкой...» Это было свидетельством или феноменальной наблюдательности, что в принципе не исключалось, или же «липы» высокого разбора, что не исключалось в принципе.
От тяжкого напряжения сержант взмок, но все же работа пошла ему на пользу: щеки незадачливого рэкетира порозовели, и несчастный вернулся из зоны сумеречного состояния в состояние нормальное.
— Молоток! — одобрил результат усилий Рысь. — Лучше бы так работал всегда, чем...
Сержант кивнул. Он был готов так работать всегда и никогда «чем».
Через тридцать минут лента факса с «трактатом» вылезла на пульте дежурного по местному управлению. А еще через тридцать минут ее разглядывали Гусаков с Олегом.
24
Банкир — а точнее, управляющий местным филиалом коммерческого банка «Титан» Герман Семенович Морозов — оглядел стол. Все чисто, ни единой бумажки, как и положено в офисе солидного финансового предприятия. Он выключил компьютер и набросил плащ. На часах было пять. Через тридцать минут его ждали в ресторане. Можно было расслабиться и оттянуться. Банкир погасил свет и толкнул дверь. Прямо перед ним возникло изваяние в черном бронежилете.
— Далеко, сынок? — Владелец бронежилета был крепок и широк.
— Не понял. — Морозов захлопал глазами от неожиданности.
— Далеко, спрашиваю?
— А вам какое дело...
— Государственное. — Боец преградил дорогу.
— Пропустите.
— Ни-ког-да! Давай назад. Сейчас вернется Калиниченко, и я тебя выпущу.
— Не имеете права! — Морозов стал багроветь.
— Старик, давай назад. Мы пришли за деньгами и без них не уйдем.
— Вы с ума сошли! Я сейчас вызову охрану.
Боец снял автомат с предохранителя.
— Милости прошу. Но не советую...
Морозов хлопнул дверью. На пульте ответили без замедления. Через несколько секунд два охранника были у двери.
— Ну? — Два опера преградили им дорогу.
— Вы что, ребята? — охранники затоптались на месте.
— Да ничего, просто временно ваш шеф должен побыть на месте. Вы, братцы, не вмешивайтесь...
— Идиоты, я за что вам плачу деньги? — Морозов распахнул дверь. — Немедленно уберите посторонних из помещения банка! Пропустите меня...