Копьё Маары
Шрифт:
В холодном сине-голубом свете, в покрытых то ли лаком, то ли стеклом стенах причудливо отражалась худенькая фигурка.
И вот Енисея остановилась в конце коридора перед массивной деревянной дверью и дотронулась до круглого медальона на груди, расправила тяжелые складки платья и только потом улыбнулась.
Протяжно скрипнула дверь, пропуская в коридор теплый солнечный луч. В проеме показались рыжая лохматая голова, веснушчатый нос и ярко-голубые глаза, совсем как у самой Енисеи. Мальчишка легко придерживал тяжелую дубовую дверь, в его руках покачивавшуюся, словно перышко:
– Заходи,
Та проскользнула внутрь. В центре комнаты – массивный стол, вокруг него – четыре лавки. За столом, упираясь взглядом в дверь, сидел высокий худощавый мужчина. Распущенные по плечам волосы перехвачены на лбу тонким серебряным обручем, ворот, плечи, рукава рубахи из тонкого белоснежного полотна расшиты серебром. На груди – массивный медальон с мутно-голубым камнем в серебряной оправе. Взгляд суровый.
Перед ним, по обе стороны от двери, с опущенными повинно головами стояли около десятка юношей разного возраста: самому старшему было примерно двадцать лет, а младшему – лет десять, он-то и открыл Енисее дверь. Она оказалась здесь единственной девушкой. Прошмыгнула за их спинами и встала в дальний угол, у самой стены, притаилась.
– Дети мои, – начал мужчина. – Сегодня, как только взойдет Луна, Енисея нас покинет.
Словно громом поразил новостью – все юноши ахнули как один. А громче всех, кажется, изумилась сама Енисея.
– Отец! – встрепенулась она испуганно, шагнула к столу.
Юноши зашептали-зашумели. Мужчина строго глянул на них, но шум не прекратился.
– Тихо! – прикрикнул он.
Все тут же смолкли. С потолка на стол опустился голубой луч. В нем показалась тонкая женская фигурка с длинной, до пола, косой. Катя и все ребята, наблюдавшие видение, узнали в нем Енисею. Мужчина же добавил тише и мягче:
– Маара выбрала ее, – и отвел взгляд.
Тишина, и без того осязаемая и липкая, теперь стала еще тяжелее.
Мужчина продолжал:
– Пророчество сбудется, сегодня Боги уйдут, вместе с ними уйдет Сила. Останутся лишь голые камни. Холод и мрак посетит наши души. Нам придется самим возделывать землю, растить урожай и пасти скот. Осиротеем в одночасье. Многие враги покусятся на земли наши, нам самим придется их оборонять. – Он замолчал. Медленно встал из-за стола, отошел к большому круглому окну. – Тяжелые времена грядут, дети мои, и не все из нас переживут их. Да сохранит Род в наших сердцах добро. И память о том, кто мы есть…
Он вернулся на прежнее место.
– Енисея покинет наш мир до того, как он лишится Силы. Она уйдет вслед за Богами и сохранит Силу. Вернувшись, она станет могущественной царицей Золотых гор [15] .
– Отец, нет, прошу тебя. – Енисея кусала костяшки пальцев, беззвучно плакала. – Пощади… Я боюсь…
– Нет, – отрезал он. – Все решено. Не нам с тобой выбирать наше будущее. – И добавил чуть мягче, взглянув на дочь с тоской: – Кто ведает, может, тебе уготовано великое. На тебя наша надежда; верю, что однажды ты вернешь милость Богов и они возвратят потерянную Силу.
15
По одной из версий, Алтай переводится как «Золотые горы», от монгольского «алт».
Из толпы молодых людей вышел самый старший, поклонился с почтением:
– Отец, сохранят ли Боги жизнь нашей сестре?
Отец долго молчал.
– Мне то неведомо, – наконец прошептал он. Нахмурился и сурово приказал: – Ступайте! Ступайте все, кроме Енисеи.
Юноши с сомнением помялись, но подчинились, молча вышли. Тяжелая дверь давно закрылась за ними, а отец все молчал. Енисея не торопила его. Она вжалась в стену, словно пытаясь раствориться в ней, глотала слезы и пыталась унять дрожь.
Отец вздохнул и поманил ее к себе:
– Подойди ближе. – Он положил большие тяжелые ладони на ее плечи. Заглянул в глаза. – Сила, дарованная нам, останется с тобой. Ничего не бойся – страх делает нас слабыми. Когда взойдет Луна, ты увидишь, как Сила покидает долину. Врата храма Маары распахнутся, и ты окажешься за ними. Сила уйдет в навий мир, а ты, живая, останешься в храме. Я заберу тебя утром.
– Отец, я не хочу! Пусть это будет кто-то из братьев! Не я.
– Тш-ш-ш! Все решено. Сила, обретенная злом, им и становится… Сила, полученная при помощи любви, превратится в любовь. О том помни ежечасно… – Отец поцеловал дочь в лоб. – А сейчас ступай. Я объявлю народу, что надо спускаться в долину. В городе больше оставаться нельзя.
Дальше, словно во сне, побежала вереница чьих-то слов, рукопожатий, объятий и слез. Они слились в одно эхо, разносившееся по голубовато-синим коридорам скального города.
А ночью, когда луна поднялась высоко над долиной, Енисея вышла на вершину городской стены.
Одна. Пронизывающий ветер трепал волосы, глаза слезились, а руки закостенели от холода. Она смотрела вниз, в долину, и видела, как серебрится река, как собирается над ней тонкий дымок и поднимается к облакам. Искала взглядом искорки ночных костров тех жителей, которые послушались ее отца и спустились вниз, покинув жилища. На щеках замерзали слезы.
Внезапно стало тихо.
Девушка затаила дыхание, вглядываясь в ночь.
И вот, словно пенка на закипающем молоке, над долиной скользнула серебристая тень, сворачиваясь и разрываясь. В глубине образовавшихся разрывов чернела мгла. Тень стремительно приблизилась к Енисее, закружила, подхватила ее и понесла, увлекая в ослепительно сиявшие ворота храма Маары, те самые, которые ребята приняли за три гигантских булыжника, сложенных один на другой.
Оглядываясь назад, Енисея смогла только увидеть, как любимый город, где был ее родной дом, погружался в безжизненный мрак. Она видела, как его покидала Сила.
Легкие сдавило, и Катя вновь оказалась в полутемной конуре, служившей Енисее домом. Ярослава, Истр, Аякчаана и сама Могиня сидели на прежних местах, встревоженные и мрачные, а Енисея тихо плакала.
– Утром город проснулся, но все было уже кончено, Большой переход был завершен, – вытирая слезы, продолжала она. – Сила, питавшая город, исчезла вместе с Богами. В то утро люди не могли открыть тяжелые двери, метались во мраке темных коридоров. То, что раньше давалось легко и просто, стало неподъемной ношей.