Кораблики, или «Помоги мне в пути»
Шрифт:
Старик слушал внимательно. Косматые брови приподнялись, глаза странно просветлели, даже красных прожилок стало меньше. Он чуть улыбнулся заросшим ртом:
– Кораблик... надо же... Ну, Бог даст, мальчик еще придет. А возможно, и приходил, да не мог оставить кораблик по какой-то причине. Скажем, бумагу не нашел... А вы сами-то оставили там о себе какой-то знак?
– Я... нет... – Как же я не сообразил? Ведь в самом деле надо написать на доске или картоне: "Петька, я жив! Петька, я тебя ищу! Отзовись!"
– Благодарю вас, отец... Простите, как ваше
– Отец Венедикт.
– А меня зовут Петр Викулов, так же, как мальчика. А иногда – Питвик... Была такая традиция в компании моих друзей давать прозвища.
Он улыбнулся опять:
– Вам подходит. Похоже на Пиквика...
Видимо, у меня сделалось недоуменное лицо. Он объяснил:
– Был такой персонаж в старинном английском романе. Полный, очень добродушный мужчина. Не обижайтесь...
– Я не обижаюсь! Просто не думал, что в наше время кто-то помнит Диккенса.
– Ну вот вы, оказывается, помните...
– Я-то... да... В силу ряда причин...
– А я окончил филологический факультет и Новокурашскую семинарию, там и там великолепно преподавали старую литературу.
Видимо, на лице моем явно обозначился вопрос.
– Понимаю, – вздохнул отец Венедикт, – священник заброшенный часовни и кладбищенский смотритель с несколькими высшими образованиями. Непонятно, да...
– Я сразу понял, что вы не простой сторож. Но что выпускник университета и семинарии...
– И духовной академии, кстати...
– Извините...
– Да чего же извиняться, недоумение ваше естественно... Знаете что... мистер Питвик? Сейчас я согрею чай. Вам он будет полезен. А потом уж займетесь письмом вашему мальчику.
Я не спорил. Уходить мне не хотелось. От старика словно шло излучение, дающее надежду.
Отец Венедикт скрылся за дверью, стал там звякать посудой. Минуты через три вернулся.
– Чайник греется... – И, словно продолжая разговор, сообщил: – Я до нынешней зимы был ректором здешнего духовного училища и настоятелем одного из храмов. Но... согрешил. – В глазах у него мелькнуло отнюдь не раскаяние. Жесткая усмешка. – И был направлен сюда. Слава Богу, что не лишили сана.
Я не посмел спросить, в чем состоял грех отца Венедикта. Спросил о другом:
– А в каком храме были вы настоятелем? Я хорошо знаю Старотополь.
– На площади Трех церквей. Церковь Пресвятой Богородицы. Иначе этот храм называют еще Корабельным. Или Детским...
Это совпадение словно дружески подтолкнуло и согрело меня. Но не показалось удивительным. Словно я ждал чего-то похожего.
– Я хорошо знаю этот храм. Хотя и не был в нем... очень давно. Но то, что у него такие названия, не знал.
– Лет пятьдесят назад, когда церковь восстанавливали после разрушения и поругания, в подвале нашли доску, похожую на икону. Ликов на доске не было, но жестяной нимб как бы обрисовывал головы Богоматери и Младенца... А перед этой доской стоял в нише кораблик из сосновой коры с парусами из лоскутков... Такое впечатление, что какой-то ребенок в давние годы принес его и поставил перед самодельной
Всей душой ушел я в прошлое и спросил как бы оттуда, издалека:
– Эта икона и сейчас в церкви?
– Разумеется. И кораблик – перед нею. А вскоре неизвестно кто положил начало обычаю: дети приносили самодельные кораблики и оставляли перед образом с тайными своими молитвами и просьбами...
– И... много корабликов?
– Много... Порой скапливалось столько, что большинство приходилось отпускать в плавание. Прямо из храма... Под фундаментом обнаружили родник, его вывели внутрь церкви, к стене, сделали каменное русло и направили в речку Тополинку, что впадает сейчас в водохранилище. По ней и уплывали кораблики. В море... Но самые красивые мы сохраняли надолго... А тот, первый, хотя он и не самый искусный, хранится всегда...
"Сказать? – думал я. – А зачем? И поверит ли?.."
А отец Венедикт продолжал:
– Детей всегда было много. В том числе и бесприютных. По мере сил старался я оказывать им помощь. И словом, и... ну, как мог.
– Бесприютные тоже оставляли кораблики? – спросил я хмуро. Мысли пошли по другому пути.
– Конечно... – Он снова пристально посмотрел на меня. – Знаю, о чем думаете. Не очень-то кораблики им помогали... Я... согласен с вами. Но ко вселенской борьбе добра и зла как подходить с земными мерками справедливости?.. А иных мер у нас нет. Вот и думаешь: взрослые часто сами виновники своих бед. А дети-то при чем? Я знаю, что Господь утешит их в своем царстве. Но отчего не дано им было прожить полную земную жизнь? Или и те краткие годы, что выпали им, – разве они были жизнью?.. Или есть какой-то всеобщий закон развития мира, по которому без детского страдания не обойтись?.. Или впереди такая награда, что искупит все?
– Я не знаю...
– И я не знаю... Наверно, незнание это и ввело меня в грех. Впрочем, я верю, что Господь грех этот мне простит. В отличие от земного начальства...
Я вопросительно молчал.
Отец Венедикт помолчал тоже и наконец объяснил с сумрачной усмешкой:
– Я прямо в церкви тяжко избил человека. И выкинул его с крыльца... Человек этот... зная о моей известности среди маленьких прихожан, пришел с чудовищным предложением. Чтобы я напутствовал перед смертью мальчика, которого должны были расстрелять на глазах у собравшихся зрителей...
– Вы... отец Венедикт, это правда?
– Увы...
– Разве такое возможно?
– Публично до сих пор никого не казнили. Но многим ли лучше, когда убивают тайком и хоронят безымянными?
– Как убивают?.. Зачем?
– Вы... сын мой, и в самом деле, видимо, нездешний. И долго были в экспедиции... А откуда, по-вашему, берутся эти несчастные, о которых я молюсь целыми ночами? Те, кто... закопан там, у стены...
– Я... думал, это несчастные случаи. Болезни от бесприютности, от голода...