Коралловый город
Шрифт:
И тотчас в жадную руку ведьмы падало маленькое белоснежное зернышко — сверкающее и переливчатое. Она бережно прятала его и шла дальше. А человек любовался золотой монетой и думал: «Вот теперь год отдыхай, заботы не знай. А веселье… что ж, веселья мне хватит. Мало его у меня, что ли?»
Но уже мрачно и тоскливо было его лицо, глаза не озаряла улыбка. И не знал человек, что проданное
Да и без работы какая у человека жизнь? Хиреет его тело, слабеют мускулы. Вот уже становится он хилым да унылым — тут и болезни подкрадываются.
И пошли по селам и городам несчастья да беды, плач и горе. Собрались люди, стали думать и гадать: что делать, к кому обратиться?
А на крыше большого дома жил старый аист Остроклюв. Вот к нему и пришли люди, поклонились:
— Добрый, мудрый аист! Ты приносишь нам счастье и детей. Сжалься над нами, помоги! Верни нам веселье и здоровье!
Подумал аист, тяжело вздохнул. Хотел упрекнуть людей, почему они были такими легкомысленными, да передумал. И так тяжело им… Да и много ли толку ругать того, кто попал в беду?
— Ладно, — сказал он. — Слетаю, посмотрю. Может, и удастся что-то сделать.
Взмахнул широкими крыльями, поднялся в воздух и полетел на запад — туда, где садилось солнце, собирались тучи, куда ушла ведьма.
А порядком уставшая ведьма в это время подходила к последнему, стоявшему у самого дремучего леса селу. Мешок с весельем был у нее переполнен. И каждый, глядя со стороны, дивился, как это старушка тащит такой тяжелый мешок. Только был он совсем не тяжелым. Ведь веселье никогда тяжелым не бывает. И чем больше его, тем легче оно становится. Мешок даже слегка приподнимал ведьму, словно воздушный шар, и она шла приплясывая и скрипучим голосом что-то напевала.
Скупив смех у жителей последнего села, она уж собралась было идти, но вдруг будто золотой звоночек прозвенел.
— А это что? Еще кто-то смеется?
— Это моя дочка, — сказала одна женщина, пытаясь улыбнуться. Но улыбка у нее вышла печальной, потому что свое веселье она уже продала ведьме.
— Так пойдем к ней! — закричала ведьма и, пыля сапогами, помчалась по улице.
Они вошли в дом и заглянули в детскую кроватку. Там, освещенная солнцем и цветами, лежала золотоволосая и голубоглазая девочка. Она смеялась, глядя на игру солнечных зайчиков.
— Продай ее смех! — попросила старуха. Но мать только покачала головой.
— Нет. Я уже сделала одну глупость: продала свой. А радость дочки я не продам.
— Я дам два золотых! Три! Десять! — шипела старуха. — Сто! Тысячу золотых!
— Ни за что на свете, — сказала мать. — Ока смеется с тех пор, как родилась. Она смеется так, будто смешинки сыплются. Слыша ее смех, я забываю о своих огорчениях. Если ты заберешь ее смех, это будет уже не моя дочка.
— Ты говоришь, что она ни разу не плакала? — зловеще спросила ведьма. Хорошо же! Я подожду, пока она заплачет, — и тогда ее смех станет моим.
— Она никогда не плачет, — с гордостью сказала женщина. — Родившись, она не закричала, а засмеялась.
— Не может быть, — заскрипела ведьма. — Все маленькие дети плачут. Так противно, надсадно, визгливо… Фу!
Села рядом с кроваткой и стала ждать. А по другую сторону кроватки сидела мать девочки. Она смотрела на дочь и грустно улыбалась. Девочка играла с солнечными лучами. И казалось, смех ее — звонкий, золотистый — рождается из этих лучей. Ничто не могло ее огорчить. Муха села на лоб и укусила девочку, а она засмеялась пуще прежнего и согнала злодейку ладошкой. Проголодавшись, засунула палец в рот и, улыбаясь, стала причмокивать. Мать покормила ее, и девочка заснула. Проснувшись, она засмеялась еще звонче.
А ведьму прямо трясло от злости. Лицо ее стало желтым, а нос — синим от ожидания. Пальцы нетерпеливо дрожали. Она ждала, пока заснет измученная мать: голова женщины клонилась все ниже и ниже…
Тут прилетел Остроклюв, сел на дерево под окном и заглянул в комнату. Женщина спала, уронив голову на спинку кровати, а скрюченная рука ведьмы уже тянулась к девочке. Аист громко защелкал клювом, и женщина встрепенулась. Ведьма сделала вид, что гладит ребенка.
— Какая занятная девочка! Все смеется… даже не верится.
Мать устало улыбнулась и снова закрыла глаза. Ведьма наклонилась над кроваткой, и снова Остроклюв подал сигнал тревоги. Мать подняла голову.
— Что вы делаете? — спросила она старуху.
— Одеяло сбилось, вот и поправляю, — притворно озабоченно ответила та.
И в третий раз опустилась голова матери. Но как ни щелкал клювом аист, как ни махал крыльями, он не мог разбудить ее — так крепко она спала.
Тогда ведьма изо всех сил ущипнула ребенка за руку. Девочка заплакала. Мать мгновенно проснулась и бросилась к ней:
— Что с тобой, золотце? Кто тебя обидел?
Женщина оглянулась, но ведьмы и след простыл. Она убегала в это время огородами к лесу и вскоре скрылась между деревьями. Но за ней неотступно летел аист Остроклюв.
Осматривая ребенка, мать вдруг заметила на розовой ручке черно-коричневое пятнышко — след злобного щипка ведьмы. (С тех пор родинки так и зовут в народе — «щипок ведьмы».)
— Ничего, дочка, — сказала она. — Эта старуха еще поплатится за то, что обидела тебя. Зло не может остаться безнаказанным…
На берегу моря сидела на большом черном камне ведьма и пристально смотрела на солнце. Багровый шар его медленно опускался за горизонт. Руки ведьмы крепко сжимали завязанный мешок с весельем и смехом. У ног стояла клюка.
А на одном из деревьев, спрятавшись среди листьев, сидел Остроклюв и за всем наблюдал. «Зачем старуха собрала людской смех? — думал он. — Зачем пришла на берег моря и кого ждет здесь? Удастся ли мне вернуть людям радость?»
В верхушках деревьев метался ветер, словно кто-то сердито гонял комаров ветками. Солнце село, и взошла луна. Бледный свет ее озарил сгорбленную зловещую фигуру на берегу. Остроклюв надеялся, что старуха заснет, и тогда ему удастся унести мешок. Но ведьма не спала, она поглядывала на луну, которая поднималась все выше и выше.