Коралловый город
Шрифт:
— Теперь-то я рассчитаюсь с вами за все! — сказал Храбрый Ерш, не сводя с них глаз. — Как раз вы-то мне и нужны!
Он выразительно поигрывал гимнотидой, и никто, даже стражники, не посмели к нему приблизиться, зная, что бунтарь бросает рыбу-Нож без промаха. Только какой-то Пузанок стал суетливо пробираться к выходу, оставив танцевавшую с ним Плотвичку.
— За страдания морских жителей, за их обман, за грабеж! За издевательский смех! — Голос бунтаря повысился. — Получайте!
Все переполошились, бросились к дверям, началась давка. Орали Горлачи, пыхтели Ротаны, визжали Миноги. И только царевич и девочка стояли неподвижно, бесстрашно глядя в глаза опасности.
Брошенная Храбрым Ершом плоская и острая гимнотида неминуемо пронзила бы обоих, если бы не Мичман-в-отставке, молниеносно заслонивший их собой. Гимнотида смертельно ранила его, отскочила и косо унеслась вверх.
— Мой друг! — воскликнула Смешинка, бросаясь к несчастному, который медленно опускался к ее ногам.
Она встала на колени. Глаза Мичмана-в-отставке уже мутнели. Он с трудом шевелил губами:
— Проведи по ране… перьями… старого аиста, — услыхала девочка еле слышный шепот и вскочила.
— Быстрее, быстрее отнесем его ко мне! — закричала она. — Перья у меня в комнате.
Вдвоем с царевичем они осторожно перенесли раненого в комнату Смешинки и положили на кровать. Девочка достала из двухстворчатого шкафчика пучок перьев, которые она хранила с тех пор, как подобрала в развалинах, и бережно приложила их к зияющей ране на груди у Мичмана-в-отставке. Но он даже не пошевельнулся.
— Ох! Он погиб! Мой Мичман-в-отставке умирает!
— Не расстраивайся, — утешал ее Капелька. — Я прикажу, и завтра у тебя будут десятки Мичманов, и не в отставке, а молодых, жизнерадостных…
— Не нужны они мне! — Смешинка заплакала. — Как ты можешь так говорить? Он единственный…
— Надо найти Хирурга!
Но тщетно искали они Хирурга по всему дворцу — трусишка где-то надежно спрятался от передряг. Печальные возвращались они к умирающему…
Смешинка в изумлении остановилась на пороге. Мичман-в-отставке исчез. Вместо своего друга Смешинка увидела пестрое желто-красное создание с длинными черными плавниками. Над большими выразительными глазами незнакомца нависали пушистые белые брови. Он сидел в любимом кресле Мичмана-в-отставке и задумчиво теребил зеленый «галстук гостя», повязанный кокетливым пышным бантом.
— Кто вы такой? — спросила Смешинка. — Где Мичман-в-отставке?
— Какой Мичман-в-отставке? — удивился незнакомец.
— Он был здесь!
— Ах, этот белый… старый, — незнакомец пожевал губами. — Смешнее я не видел существа… Да. А я много повидал, много… Садитесь, — привстав, он вежливо пододвинул Смешинке второе кресло. — Вы, я вижу, волнуетесь.
— Прекратите болтовню! — вскричала в отчаянии девочка. — Где мой друг?
Незнакомец устроился поглубже в кресле и, кажется, заснул. Царевич, стоявший, у двери, подошел и грубо встряхнул его.
— Вас спрашивают! Где Мичман-в-отставке?
Незнакомец вздрогнул и несколько раз, привстав, почтительно поклонился царевичу, потом Смешинке.
— Ох, простите… Проклятая привычка виновата. Я ведь по ночам работаю, наблюдаю Звезды, а днем сплю. Очень интересно, знаете ли, наблюдать Звезды. Они такие… смешные и милые. И разные. У каждой свой характер. Есть Звезды добрые, есть злые, есть равнодушные, сообразительные, коварные, тупые, но есть и благородные и честные! Да, да.
— Нет, это становится невыносимым! — всплеснула руками Смешинка.
— Так вы Звездочет? — оборвал его Капелька. — В жизни не видел такого болтливого Звездочета! И почему вы так необычно окрашены? Ведь все Звездочеты серо-черного цвета!
— Видите ли, — пояснил Звездочет, — серо-черные тона угнетающе действуют на Звезды. Созвездия их распадаются, а сами они становятся раздражительными, капризными и часто закатываются… в истерике. А когда они видят меня, то становятся веселыми и радостными. Я их развлекаю. Как-то я подслушал, что за глаза они называют меня… клоуном. Да, клоуном.
Смешинка умоляюще сложила руки:
— Я сейчас стану перед вами на колени, только скажите мне, куда делся Мичман-в-отставке? Прошу вас!
— А разве я еще не сказал? — удивился Звездочет. — Простите, простите… Общаясь со Звездами, поневоле становишься таким рассеянным и невнимательным к другим, хотя мне-то уж нельзя быть рассеянным… Так вот, — он наметил нетерпеливый жест девочки. — Мичман вышел.
— Куда? — изумилась Смешинка.
— В отставку. Да, кстати, вы ведь сами это прекрасно знаете. Просто нехорошо терзать меня расспросами в то время, как ответы давно известны вам, — укоризненно сказал Звездочет.
Смешинка долго молчала, раздумывая. Искоса она посматривала на зеленый «галстук гостя», и догадка рождалась в ее душе вместе с надеждой.
— А говорил ли он что-нибудь?
— Не помню. Впрочем, кажется, говорил… Он сказал, чтобы вы сохранили вот это, — и Звездочет-Клоун жестом фокусника извлек откуда-то как будто букет диковинных цветов.
Но взяв их, девочка увидела, что это перья старого аиста. Она порывисто прижала их к груди.
— Эти перышки я приложила к его ране! Значит, он все-таки ожил… Но вот уже второй друг мой исчезает неизвестно куда. Зачем, зачем пришла я в это подводное царство?!
Звездочет-Клоун задремал, сидя в кресле. На его груди поблескивал переливчатый «галстук гостя».
Месть крылаток
— В городе объявлено тревожное положение, — сказал Смешинке царевич Капелька. — Лупибей рвет и мечет: грязный Ерш до сих пор не найден. На поиски бунтаря брошены все наличные силы Спрутов и Каракатиц. В самое ближайшее время шайка будет поймана. Но пока Лупибей предложил, чтобы мы отправились к моему отцу, Великому Треххвосту, потому что может снова быть покушение. Ты согласна?