Корделия
Шрифт:
— Вы только что сказали, что несчастны из-за меня. Значит, я вам небезразличен. Ведь правда?
— Я замужем за Бруком. Больше мне нечего сказать.
— Несмотря на мои чувства? И… ваши?
— Да. Я вам уже говорила.
— Если бы вы любили меня… все равно остались бы с Бруком?
— Да.
Он глубоко вздохнул.
— Я вам не верю.
— Вы должны.
Он немного помолчал.
— Ну хорошо.
Некоторые молодые деревца уже стояли окутанные зеленоватой дымкой. Щебетали птицы. Корделия
Он вдруг спросил:
— Вам меня жалко, да?
— Мне жаль, но не вас, а что так случилось.
— И все?
— Мне бы не хотелось жалеть кого бы то ни было. Вас — в последнюю очередь.
— Благодарю вас. Но вы все-таки страдаете?
— Да.
— Хотите мне помочь?
— Если это что-нибудь… благоразумное.
— Позвольте мне время от времени сопровождать вас к родителям.
(Сейчас же скажи: "Нет!")
— От этого будет только хуже…
— Кому?
— Вам.
— Я готов рискнуть. Мне ничего не нужно — только видеть вас.
— Нет. Если мы будем встречаться и вы станете говорить такие вещи, это будет нечестно.
— Если вы позволите провожать вас, обещаю воздерживаться от… "таких вещей".
— Вы уверены, что исполните обещание?
Он слабо улыбнулся.
— Да.
— Вам хочется, чтобы я стала обманщицей? Бог знает, куда это может завести.
— Почему это должно куда-то вести? Вы просто навещаете родных. У меня есть дела в этом районе, мы случайно встретились, и я прошел несколько ярдов рядом с вами. Что в этом плохого? Если хотите, расскажите о нашей встрече Бруку.
Корделия попыталась судить объективно. У нее было стойкое ощущение, что необходимо отказаться.
— Господи! — взмолился он. — Ведь это такой пустяк! Будь я нищим, неужели вы пожалели бы для меня крошку хлеба? День состоит из двадцати четырех часов, неделя — из семи дней. Если я не внушаю вам отвращения и вы мне сочувствуете, как говорите, неужели вам кажется слишком великодушным — подарить мне двадцать минут в неделю — или даже в две недели?
— Вы выставляете меня жадной и бессердечной.
Он дотронулся до ее руки.
— Я хочу, чтобы вы поняли. Может, это неслыханная дерзость с моей стороны, но я все равно прошу вас.
"Еще немного — и покажется папина мастерская."
— Нет, я не хочу, чтобы вы считали меня скупердяйкой, находящейся в плену условностей.
— Я так не считаю, Корделия. Разве я смею? Как бы я мог любить вас, если бы думал так?
— Все, Стивен, я уже пришла. До свидания.
Он пристально посмотрел ей в глаза.
— В самом деле до свидания?
— Обычно я… навещаю моих родных по понедельникам и через четверг. В хорошую погоду хожу пешком. Если вы действительно… любите меня, как говорите, не приходите слишком часто.
Стивен приподнял шляпу.
— Спасибо. До свидания.
В
— Силы небесные, Стивен, я ничего не понимаю! Неужели ты недостаточно имел дел с женщинами, чтобы не понять, что все они одинаковые? Одна отвергла — тем хуже для нее, найдем другую. Ты рос избалованным ребенком, это моя вина, но, кажется, в двадцать шесть лет можно перестать выть на луну и спуститься на землю.
Стивен зажег сигару и спокойно посмотрел на отца.
— Она не такая, как все.
— Ты и раньше так говорил. Луиза была не такая, как все. И Каролина. А как насчет Вирджинии? Она разве не была "не такой, как все"?
— Да, я так думал. А теперь знаю.
— Очень хорошо. Эта… — мистер Кроссли сердито поскреб жирный затылок. — Забыл, как ее зовут.
— Корделия.
— Она, значит, не такая, как все, но, к несчастью, замужем и порядочная женщина. Ты проиграл. Имей мужество признаться.
— Ничего подобного.
— Ну, так еще проиграешь. Я знаю этот тип. Ты будешь лезть из кожи вон — полгода, год, и, в конце концов, как раз тогда, когда ты будешь считать, что близок к цели, она сорвется с крючка и оставит тебя сидеть на берегу, проклиная тот день, когда она родилась на свет.
Красивые карие глаза Стивена были непроницаемы.
— Я люблю ее, папа. Почему бы тебе не называть вещи своими именами?
— Ну ладно, предположим…
— Никаких "предположим". Я все равно не разлюблю ее.
— И куда это приведет?
— Не знаю.
— Вот! Весь год ты будешь суетиться и хандрить, при этом будут страдать интересы дела, то есть мои, а кончится тем, что ты с головой увязнешь в скандальном деле о разводе — с оглаской и, я бы сказал, с душком. Уважаемая публика станет крутить носом, и семейный бизнес окажется там же, откуда мы его еле вытащили.
Стивен угрюмо смотрел на пляшущие в камине языки пламени. Этим утром у него было паршивое настроение. Доводы отца не казались пустячными — они апеллировали к здравому смыслу, который выработался у него за годы проведенные в шоу-бизнесе. Но встреча с Корделией пробудила в его душе другие струны — в отличие от прежних влюбленностей. Доводы рассудка оказались бессильными.
— Послушай, мой мальчик. Почему бы тебе не остановиться на этой стадии? Нам подвернулась возможность купить театр в Бирмингеме, у него отличная репутация; с твоими талантами из него можно сделать конфетку. Я давно положил на него глаз. Что, если я куплю театр и оформлю на тебя дарственную?
Стивен покачал головой.
— Прости, папа, я не в силах сейчас уехать. Спасибо за предложение.
У Патрика Кроссли побагровела шея.
— А если я не оставлю тебе выбора?