Корни сталинского большевизма
Шрифт:
Религиозно-нравственное состояние фабрично-заводского пролетариата обращало на себя все больше внимания. Хотя епархиальное начальство промышленных губерний довольно поздно – лишь с середины 90-х годов XIX столетия, начало серьезно относиться к этой проблеме. Ведь существование пролетариата в России долгое время вообще отрицалось. В документах употребляли слова «крестьянство», «заводское население», «мастеровые». В литературе 1880-1890-х годов рабочий считался крестьянином, который к прокорму с земли прибавляет доход от посторонней работы на фабриках. Труд на предприятиях ставился в один ряд с кустарным промыслом. Такое отношение было вызвано желанием властей избежать обезземеливания, а значит и революционной борьбы, а также стремлением скорректировать вредные последствия капиталистического развития в общественном и нравственном смысле [227] . В качестве противоядия антирелигиозным настроениям пролетариата рассматривалась национально-православная риторика. Подобный опыт гармонизации отношений между трудом и капиталом был наработан в западных странах, ранее столкнувшихся с теми же проблемами. К их решению там активно подключались христианские церкви, пытавшиеся наладить взаимодействие разных экономических слоев на основе религиозных ценностей. В. К. Саблер (обер-прокурор Синода в 1911–1915 годах) собрал об этом обширный материал. Он посетил целый ряд предприятий в разных странах и сумел разглядеть, как два, казалось бы, враждебных фактора – капитал и труд – сливаются в одну творческую силу. Например, на фабрике в г. Реймсе (Франция) хозяин с семьей являли рабочим образец христианской жизни, заботились об условиях их существования, жили с ними общими интересами, все вопросы обсуждали совместно, вместе пели псалмы, штрафы назначали ничтожные, мастерам в обиду не давали и т. д. Благодаря чему сами хозяева тоже были окружены вниманием и заботой: на фабрике не возникало даже намека на конфликты [228] . Таких примеров на страницах книги собрано немало. Их изложение венчает главный вывод автора:
227
Погожее А.В. Учет численности и состава рабочих в России. – СПб., 1906.С. 99-100.
228
Саблер В. К. О мирной борьбе с социализмом. Т. 1. –
«Только совместная работа в христианском духе есть единственное спасительное средство, упрочивающее нравственное и материальное благополучие» [229] .
Однако, для многих в России было очевидно: церковно-православный инструментарий не поможет в решении социальных проблем. Например, в Петербурге для нравственного увещевания заводских рабочих отрядили архимандрита Амвросия. В сопровождении двух монахов он разъезжал по питерским предприятиям с беседами о благе церкви. Однако слушать его собирались в основном только женщины и некоторые рабочие, а вскоре и они стали проявлять недовольство, за что некоторые даже подверглись аресту. В конце концов, на одной из фабрик в архимандрита «полетели рваные галоши и прелый картофель, после чего его поездки по заводам прекратились» [230] . Среди русских рабочих Юзовского завода в Донбасском регионе большой популярностью пользовалась листовка под названием «Поп и черт» [231] . На Сормовских заводах под Нижним Новгородом толпы рабочих через своих выборных требовали отмены установленного администрацией вычета одного процента из заработной платы на постройку и содержание местной церкви [232] . Угрозы всеобщей забастовки в случае сохранения церковных вычетов выдвигались в Сормове постоянно, о чем свидетельствуют воспоминания самих пролетариев [233] .
229
Там же. Т. 2. С. 97.
230
Миронов К. Вспоминания рабочего. – М., 1906. С. 15.
231
Кардигов К. Воспоминания о 1900–1906 годах // ГАРФ. Ф. 7952. Оп. 6. Д. 120. Л. 73.
232
Сообщение начальника Нижегородского охранного отделения в Департамент полиции. 2 апреля 1905 года // ГАРФ. Ф. 102. ОО. 195. Д. 1350, Ч. 18. Л. 1.
233
Семенов В. Воспоминания о Сормове // ГАРФ. Ф. 7952. Оп. 8. Д. 160. Л. 72об.
Как констатировал профессор И. Х. Озеров, трудящиеся уходят от религии, поскольку современная церковь представляет собой не что иное, как капиталистическую организацию, «освящавшую неправду, стоящую на стороне капитала и сильных мира сего» [234] . В духовном смысле население оказывалось вне влияния церкви, которая «не умиряла враждующие интересы, не заступалась за притесняемого, слабого, а наоборот», церковное духовенство «присасывалось к более сильному, жило его милостями и щедротами, расточая молитвы за сильного, смотря снисходительно или даже поощряя грубые инстинкты, пороки сильных мира сего» [235] .
234
Озеров И. Х. Религия и общественность. – М., 1907. С. 11.
235
Там же.
Озеров считал необходимым наполнить господствующую церковь социальным духом и в качестве примера рекомендовал английский опыт по созданию так называемых церквей труда, где интересам трудящихся отводилось значительное место [236] . Аналогичные мысли высказывал и известный интеллектуал той поры В. Зеньковский: социальное движение в России развивается не только вне зависимости от официального православия, но и в прямой враждебности к нему. И если такое положение дел сохранится, то православие окажется совершенно лишним и русская культура не разовьет его начал [237] . Конечно, такие же оценки предлагала и советская наука, с энтузиазмом развивавшая тезис о падении престижа церкви, который был вызван снижением потребности у трудового народа в религии вообще. И тенденция эта явилась якобы закономерным следствием неутомимой и эффективной деятельности партии большевиков, развеивавшей религиозный дурман. Особенно большой отклик их пропаганда находила у могильщика старого мира – пролетариата, который быстрее других освобождался от оков прошлого… [238]
236
Озеров И. Х. Религия и общественность. – М., 1907. С. 14.
237
Зеньковский В. Россия и Православие. – Киев, 1916. С. 31.
238
Персии, М.М. Атеизм русского рабочего класса (1870–1905 годы). – М., 1965; Кадсон И. В. Отношение рабочих различных районов России к религии и церкви (1907–1916 годы) // Рабочие России в эпоху капитализма: сравнительный порайонный анализ. // Сб. статей. – Ростов-на-Дону, 1972. С. 208–221.
Если оценивать выводы, как дореволюционных оппонентов господствовавшей РПЦ, так и советских ученых, то нетрудно заметить их атеистическую устремленность. И те и другие, хотя и по разным причинам, уверенно фиксировали распространение атеизма в рабочей среде. Однако, выявленные источники никак не позволяют считать, что дореволюционный русский пролетариат в принципе отвергал религиозную мотивацию. Красноречивый пример – забастовочная волна, охватившая промышленный Центр России в 1897 году. Как следует из документов, ее главной причиной стало сокращение выходных за счет праздничных дней. Владельцы заводов и мануфактур объявили рабочими днями религиозные праздники: Введение во храм Пресвятой Богородицы, Сретение Господне, Воздвижение Креста, Св. Николая Чудотворца и др., что и вызвало бурю негодования [239] . В результате обстановка в Центрально-промышленном регионе, по свидетельству современников, накалилась как никогда [240] . Заметим, если бы рабочие были действительно проникнуты атеистическим духом, то подобная инициатива собственников не привела бы к массовым забастовкам, а тлеющая неприязнь к хозяевам выразилась по-иному.
239
Письмо министра внутренних дел И. Л. Горемыкина к министру финансов С. Ю. Витте. 15 января 1898 года // ГАРФ. Ф. 102. ОО. 1898. Д. 4. Ч. 3. Л. 27–28.
240
Выписка из полученного агентурным путем письма с подписью «В. Остряк» из Иваново-Вознесенска Владимирской губернии в редакцию «Русского слова». 30 декабря 1897 года // ГАРФ. Ф. 102. ОО. 1898. Д. 4. Ч. 3. Л. 9.
Воспоминания самих рабочих дореволюционной поры также противоречат утверждениям об устойчивом пролетарском атеизме. Так, старый большевик Федор Самойлов – рабочий, член Государственной думы, писал, что заводские в самом деле крайне редко посещали церковные службы, подавляющее большинство отбывало их как необходимую повинность, однако «все считали себя религиозными» [241] . Один из рабочих Путиловского завода вспоминал, насколько заинтересовано в их среде обсуждались религиозные вопросы. В этих спорах, когда каждый защищал свою позицию, выделялись старообрядцы, доказывавшие, что их вера самая правильная. А неверующих безбожников (т. е. атеистов) на огромном заводе «было совсем немного, и они помалкивали, так как это вызывало стойкое неодобрение» [242] . На крупном московском предприятии Гужона (при советской власти завод «Серп и молот») в каждом цеху находилась большая икона, перед которой горела лампада. Приходя в цех, металлисты сначала крестились на образ и лишь затем приступали к работе [243] . Что касается Москвы в целом, то очень интересны заметки одного большевистского агитатора, проводившего антирелигиозные беседы по городским окраинам в клубах, столовых при фабриках и заводах. Его опыт демонстрировал, что «…попа не уважали ни в какой степени, но Бог стоял в их сознании (рабоче-крестьянской публики – авт.) с монументальной основательностью». Церковь же с готовностью осыпали насмешками [244] . Однако, в центральной части Москвы какая-либо пропаганда была крайне затруднена. Здесь уже собирались активные церковники, которые при любых нелицеприятных словах в адрес РПЦ устраивали истерики [245] . Схожая ситуация наблюдалась и на горных предприятиях, расположенных в Донецком бассейне. Так, в известном советском романе А. Авдеенко «Я люблю» о шахтерской жизни до революции упоминается, что в корпусах, где проживали рабочие, всегда имелись иконы, купленные вскладчину, в то же время, горняки редко наносили визиты в церковь [246] . Интересен один приведенный эпизод из местной жизни: после обвала на шахте, унесшего жизнь многих шахтеров, один из работников направился в церковь, где, не снимая картуза и не крестясь, решил приобрести свечи для поминания погибших товарищей. Когда же выяснилось, что свечей, предназначенных для продажи, недостаточно, то он потребовал снять нужное количество с подсвечников у икон [247] . Очевидно, такое отношение к храму РПЦ можно было ожидать со стороны откровенного безбожника. Но в данном случае речь шла не о проявлении атеизма, а о выражении религиозности явно не связанном с церковью, как таковой.
241
Самойлов Ф. По следам минувшего. Воспоминания старого большевика. – М., 1934. С. 12.
242
Воспоминания Е. Г. Власова. 1897–1904 годы // ГАРФ. Ф. 7952. Оп. 4. Д. 67. Л. 6.
243
Автобиография Ф. С. Андреева // Русский рабочий в революционном движении. Рабочие завода «Серп и молот» (бывший Гужон). Вып. 2. – М., 1931. С. 61.
244
Сарабьянов В. Беглые воспоминания // Антирелигиозник. 1927. № 10. С. 35.
245
Там же.
246
Авдеенко А. Я люблю. – М., 1968. С. 7.
247
Там же. С. 69–70.
Подобные свидетельства хорошо состыкуются с приведенными выше оценками епархиального начальства, в которых архиереи
248
См.: Домановский Л., Новиков Н. Русский антицерковный фольклор // В кн.: Русское народно-поэтическое творчество против религии и церкви. – М., – Л., 1961. С. 6.
249
См.: Русское народно-поэтическое творчество. С. 62, 165, 167, 260 и др.
250
Автобиография А. П. Дьячкова // Русский рабочий в революционном движении. Рабочие «Трехгорной мануфактуры». Вып.1. – М., 1930.
251
Автобиография Г. А. Калеева // Русский рабочий в революционном движении. Рабочие «Трехгорной мануфактуры». Вып.1. – М., 1930. С. 133.
252
Автобиография Ф. С. Андреева // Русский рабочий в революционном движении. Рабочие завода «Серп и молот» (бывший Гужон). – М., 1931. С. 56.
253
Махов Н. Жизнь минувшая. – Иваново, 1939. С. 33.
Более того, иногда у народных мемуаристов проскальзывают детали, указывающие на принадлежность к старообрядчеству. Один рабочий из Бронницкого уезда Московской губернии вспоминал о постоянных посещениях жителей его села некой часовни, где отсутствовал алтарь, никогда не появлялся поп, а службу вел какой-то местный мужик [254] . Совершенно очевидно, перед нами описание типичной беспоповской молельни. Воспоминания работника завода Гужона начинаются с того, что его семья – старообрядческая. Когда в пасхальную седмицу в дом заглядывал поп, отец встречал его такими ругательствами, что «я думал поп взбесится: однако ничего с ним не случилось, очевидно, он привык к мужицким речам и на них не реагировал» [255] . Для нас важна здесь еще одна деталь – религиозность этой семьи, указанной как староверческая, ничем не отличалась от окружающих, то есть речь идет не о единичном случае или исключении из правила, а непосредственно о старообрядческой среде [256] .
254
Автобиография И. М. Куклева // Русский рабочий в революционном движении. Рабочие «Трехгорной мануфактуры». Вып.1. С. 49.
255
Автобиография П. Д. Пучкова // Русский рабочий в революционном движении. Рабочие завода «Серп и молот» (бывший Гужон). Вып.2. С. 161.
256
Там же.
Повторим: русский пролетариат был носителем той самой внецерковной, в широком смысле, традиции, которую с энтузиазмом воспевала культура Серебряного века. Однако, религиозно-философские интеллектуалы связывали самые радужные свои надежды исключительно с сектантскими течениями. В этой связи закономерен вопрос: «В какой степени русский рабочий класс – носитель внецерковной традиции – находился под влиянием различных сект?» Ответ отчасти был дан в предыдущей главе. Фабрично-заводские рабочие по преимуществу были подвержены черносотенным настроениям. А черносотенство выступало своего рода антиподом сектантства, рекламируемого интеллигенцией Серебряного века. Отрадно, что в постсоветский период черносотенная окраска рабочего класса постепенно начала проясняться [257] . Сошлемся на источники. На Путиловском заводе «черная сотня» была весьма популярна, тогда как счет большевиков-рабочих на предприятии шел на единицы [258] . Черносотенцы частенько спорили с монархистами, однако правые никогда не выдавали администрации своих оппонентов [259] . На уральском Сосьвинском заводе демонстрации черносотенцев и социал-демократов шли одна за другой: «впереди монархисты, а сзади революционеры, каждый пел свое» [260] . На Брянском заводе в Екатеринославской губернии многие работники состояли в Союзе русского народа, их влияние чувствовалось в каждом цехе [261] . Черносотенного пролетария отличало резко негативное восприятие других национальностей. Так, на заводах и рудниках Донецкого бассейна рабочие то и дело пытались учинить насилие над еврейским населением региона [262] . Постоянные стычки происходили там и с бельгийскими рабочими, привезенными в Россию иностранным инженерным персоналом [263] . В Петербурге на промышленных предприятиях трудились финны, эстонцы, латыши: они также становились объектом ненависти русских рабочих, объединявших их под одним названием – «немцы» [264] . Так же относились русские рабочие и к полякам. Словечки «жид», «польская морда», «чухонская обезьяна» в их адрес были обиходными [265] . На уральском Надеждинском горно-металлургическом заводе, куда привлекались китайские рабочие, нередко доходило до вспышек национальной вражды [266] .
257
Степанов С. А. Рабочие и черносотенные организации. 1905–1917 годы // Рабочие и интеллигенция в эпоху реформ и революций. 1861 – февраль 1917 года. – СПб., 1997. С. 358–373.
258
Автобиография Маркова (Егорова) // ГАРФ. Ф. 7952. Оп. 4. Д. 66. Л. 3–4.
259
Автобиография Ковалевского // ГАРФ. Ф. 7952. Оп. 4. Д. 65. Л. 61.
260
Автобиография И. М. Балдина // ГАРФ. Ф. 7952. Оп. 5. Д. 635. Л. 41.
261
Амосов И. К. На Брянском заводе в Екатеринославле // Революцией призванные. Воспоминания екатеринославских рабочих 1893–1912 годы. – Днепропетровск, 1978. С. 88.
262
Телеграмма начальника Екатеринославского жандармского управления в Департамент полиции. 5 апреля 1901 года // ГАРФ. Ф. 102. ОО. 1898. Д. 5. Ч. 8. Л. Г. Л. 2.
263
Письмо Екатеринославского губернатора в МВД. 5 апреля 1901 года // ГАРФ. Ф. 102. ОО. 1898. Д. 4. Ч 18. Л. А. Л. 42 – 43.
264
Канатчиков С. И. Из истории моего бытия // Авангард. Воспоминания и документы питерских рабочих 1890-х годов. – Л., 1990. С. 124.
265
Автобиография Ц. Я. Рабиновича // ГАРФ. Ф. 7952. Оп. 4. Д. 61. Л. 10.
266
Из воспоминаний Г.А. и Г. А. Быковых // ГАРФ. Ф. 7952. Оп. 5. Д. 636. Л. 73.
Центром черносотенцев стала промышленная Москва. Движение получило название «зубатовщина» – по имени начальника Московского охранного отделения С. В. Зубатова. Уже 19 февраля 1902 года, в годовщину освобождения от крепостного права, в городе состоялась грандиозная (сорокатысячная) манифестация рабочих с торжественным возложением венков к памятнику Александру II [267] . Кстати, один из лидеров черносотенного движения, ткач Н. Т. Красивский, пользовался необычайной популярностью в пролетарской среде, поскольку его считали незаконнорожденным сыном императора-освободителя [268] . На многочисленных зубатовских собраниях, проходивших в начале 1900-х годов, присутствовало от ста до тысячи человек, при том, что социал-демократические мероприятия собирали лишь по 10–20 рабочих [269] . Горячие споры «зубатовцев» и революционеров шли в чайных на Рогожских окраинах [270] , причем вторые нередко проигрывали. О серьезных проблемах социал-демократического движения в Москве откровенно говорилось на II съезде РСДРП:
267
В ходе манифестации рабочие выражали желание, чтобы день 19 февраля как славная дата отечественной истории был объявлен ежегодным праздником // ГАРФ. Ф. 102. ОО. 1902. Д. 95. Л. 4.
268
Зубатов С. В. Из переписки с МВД // Каторга и ссылка. 1925. № 14. С. 116.
269
Письмо из Москвы по парижскому адресу. 15 апреля 1902 года // ГАРФ. Ф. 102. ОО. 1902. Д. 5. Ч. 2. Л. 49.
270
Дружинин Н. История Пролетарской (бывшей Рогожско-Симоновской) большевистской организации. 1900–1906 годы. – М., 1931. С. 6.