Корни сталинского большевизма

Пыжиков Александр Владимирович

«Несомненно, самой главной причиной является зубатовщина. Здесь вполне оправдываются слова «Искры», что полицейский разврат нам страшнее полицейского насилия» [271] .

С 1904 года (с отставкой Зубатова) центр черносотенного движения перемещается в Петербург. Здесь появляются рабочие организации, создаваемые священником Гапоном, приобретшим всероссийскую известность после трагических событий 9 января 1905 года.

Очевидно, что в черносотенной атмосфере не то что расцвет, но и вообще какие-либо сектантские искания были невозможны. Внецерковная традиция держалась здесь на другом корне – на старообрядческом беспоповстве. Но приходится констатировать, что значение данного обстоятельства до сих пор не получило должной оценки. По-прежнему мешает официальная статистика, которая на протяжении десятилетий утверждала, что доля староверов в Российской империи не превышала 2 %. Неудивительно, что антицерковность рабочего класса порождала поистине искреннее недоумение, ведь по документам практически весь народ находился в лоне господствующей церкви. Объяснения были разные: падение нравов, слабое пастырское руководительство, тлетворное влияние революционеров и тому подобное. И практически никто не говорил о том, что неприязнь к РПЦ воспитана в той, значительной, части русского народа, которая не приняла и оставалась равнодушной к никоновским новинам.

271

II съезд РСДРП. Июль-август 1902 года. Протоколы. – М., 1959. С. 635.

Эту неприязнь в концентрированном виде и проявила фабрично-заводская реальность. Безусловно, от сектантской эта реальность была далека, особенно если иметь в виду индустриальные центры страны. Сектанты сосредотачивались по преимуществу на земледельческом юге, черноземных регионах России. Например, в Курской губернии угрозу православной церкви местный епископ видел не в расколе, а в разных сектах, заметно усиливающих свое влияние [272] .

В еще большей степени это относится к Кавказу, к Украине. Но, чем ближе к центру, северу или востоку, тем больше сектантство уступало старообрядчеству [273] . Например, в Вятской губернии в 1899 году сведений о сектах, за их неимением, не собрали, а к 1906 году отыскали аж 62 адепта обоего пола [274] . Архиереи информировали Синод, что в местах поселений старообрядцев ощущается их негативное влияние на паству господствующей церкви. В Олонецкой епархии последние проявляют откровенную враждебность к священнослужителям, считая РПЦ еретической и «понося ее таинства разными хулами» [275] . В Костромской губернии приходы, частично зараженные расколом, превращаются в рассадник всевозможных пороков. Причем наиболее враждебно настроены именно беспоповцы, особенно упорствующие в своих заблуждениях [276] . Практически во всех Владимирских волостях просматривается влияние старообрядчества, и это сказывается на нравственном состоянии жителей [277] . В Пермской епархии народ сохраняет привычку к домашним молениям «под руководством какого-либо своего грамотея» [278] . И вообще, в Уральском крае мощная староверческая прослойка пользуется в народных низах большим авторитетом [279] . При просмотре отчетов складывается впечатление, что служители церкви видят два независимых друг от друга источника беспокойства: заводы и поселения, где имелись официально зарегистрированные староверы. Например, в отчете Екатеринославской епархии подчеркивалось, что работники заводов и рудников, большая часть которых – пришлые из русских деревень промышленного центра России – крайне далеки от церкви [280] . Однако, связать это обстоятельство с их принадлежностью к старообрядческой общности ни церковным деятелям, ни противникам РПЦ в голову не приходило, поскольку официально они числились обычными православными. А те, в свою очередь, никаких заявлений о своей подлинной религиозной принадлежности не делали, и делать не собирались. Поэтому осмысление данной проблемы и не шло далее стандартных заключений: типа заводы и фабрики разрушают православный быт [281] , или крупная промышленность – это «лаборатория, в которой вырабатывается социализм» [282] .

272

Отчет о состоянии Курской епархии за 1909 год // Там же, Д. 2336. Л. 22.

273

Бонч-Бруевич В. Д. Раскол и сектантство в России. Т. 1. С. 175 // Бонч-Бруевич В. Д. Избр. соч. В 3-х томах – М., 1959.

274

Отчет о состоянии Вятской епархии за 1899 год // РГИА. Ф. 796. Оп. 442. Д. 771. Л. 52об; Отчет о состоянии Вятской епархии за 1906 год // РГИА. Ф. 796. Оп. 442. Д. 2140. Л. 37.

275

Отчет о состоянии Олонецкой епархии за 1899 год // РГИА. Ф. 796. Оп. 442. Д. 1791. Л.56-5боб.

276

Отчет о состоянии Костромской епархии за 1913 год // РГИА. Ф. 796. Оп. 442. Д. 2585. Л. 2боб.

277

Отчет о состоянии Владимирской епархии за 1911 год// РГИА. Ф. 796. Оп. 442. Д. 2442. Л. 46-4боб.

278

Отчет о состоянии дел Пермской епархии за 1897 год // РГИА. Ф. 796. Оп. 442. Д. 1684. Л.33.

279

Маслова Г. С., Станюкович Т. С. Материальная культура сельского и заводского населения Приуралья (XIX – начало XX века) // Труды института этнографии АН СССР. Т. 57. – М., 1960. С. 142.

280

Отчет о состоянии Екатеринославской епархии за 1912 год // РГИА. Ф. 796. Оп. 442. Д. 2517. Л. 11-11об.

281

Ельчанинов А. В. История религий. – М., 1909. С. 187.

282

Выступление Л. Мартова // Первый Всероссийский съезд профессиональный союзов. 7-14 января 1918 года. – М., 1918. С. 114.

Здесь настало время сделать одно разъяснение. Использование термина старообрядчество в контексте нашего исследования не совсем правомерно. Важно уточнить, какое старообрядчество имеется в виду – поповцы или беспоповцы. (В этом различении как раз и состояло одно из достижений Серебряного века). Две эти староверческие ветви, давно оформившиеся в недрах раскола, к концу XIX – началу XX столетия обслуживали (в социальном смысле) совершенно разные идейные направления. Старообрядческая поповская церковь подчеркивала древность своих обрядов, но, по сути, мало отличалась от господствовавшей РПЦ. Напомним, поповское согласие можно характеризовать как своего рода «олихаргическое»: к нему принадлежали, или вышли из него более 90 % купеческих миллионеров и крупных предпринимателей. Такая церковная организация, созданная в середине XIX века и существовавшая на деньги богатых, не могла одобрять ничего, что хоть в какой-то степени угрожало крупной частной собственности, и также как РПЦ провозглашала ее безусловную «святость» и «благость». Хотя в количественном отношении поповцы составляли менее 10 % от всего староверческого мира, они уверенно претендовали на роль главного выразителя чаяний всего староверия. Обладая полноценной инфраструктурой и тягой к публичности, поповская церковь представляла собой видимую вершину огромного староверческого айсберга, остальные 90 % которого составляли различные беспоповцы, в подавляющем большинстве по официальной статистике значившиеся обычными православными. Многочисленные беспоповские толки не испытывали потребности в регистрационных процедурах, публичности культа и поэтому как бы растворялись среди крестьян, рабочих, мелких торговцев, якобы составлявших пусть и невнятную, но синодальную паству. Именно в этой среде «жили» не частнособственнические, а солидарные, коллективистские принципы, которые представлялись беспоповцам оптимальными для противостояния чуждому им никонианскому государству [283] . Согласно этим воззрениям, легитимировать собственность может только труд. И поэтому, в отличие от капиталистически настроенной верхушки поповцев, беспоповцы считали, что заводы и фабрики, создававшиеся руками нескольких поколений их единоверцев, принадлежат им, а никак не владельцам [284] . Разумеется, подобное осознание антисобственнических устремлений русского рабочего, базирующееся на религиозном менталитете, выглядит необычно. В советскую эпоху о специфике промышленного труда рассуждали в традиционном марксистском стиле типа: крестьянин за вычетом податей становился владельцем продуктов труда, а потому понятие собственности являлось для него не пустым звуком, в фабрично-заводском же производстве подобная мотивация отсутствовала. По этой причине народная традиция трудолюбия у пролетариата претерпевала глубокие изменения, очищалась от частнособственнических позывов, ее идейное содержание поднималось на более высокий уровень [285] . О том, что эти антисобственнические представления – продукт определенного религиозного мировоззрения, в советский период, естественно, никогда не рассматривалось всерьез.

283

Подробно об этом см.: Пыжиков А. В. Грани русского раскола. Заметки о нашей истории. – М., 2013. С. 167–182.

284

Митинский А. Н. Горнозаводской Урал. – СПб., 1909. С. 61.

285

Суханов И. В. Обычаи, традиции и преемственность поколений. – М., 1976. С. 130.

Необходимо подчеркнуть и еще одно обстоятельство: когда сегодня говорят об участии староверов в индустриальном строительстве России, то обычно имеют в виду исключительно купечество поповского согласия. А пролетарские низы формировались главным образом из беспоповцев; из них к концу XIX века на 80 % состояли старообрядческие фабрично-заводские кадры, именно они, миллионы простых старообрядцев-беспоповцев, обеспечивали промышленный подъем страны. Трудились они не только на активах, оказавшихся в собственности купеческих «благодетелей», но и на производствах, создаваемых казной или учреждаемых иностранным капиталом. Возникавшие фабрики и заводы вбирали потоки староверов из Центра, с Поволжья и Урала, из северных районов. Каналы согласий (землячества), выступавшие в роли своеобразных «кадровых служб», позволяли староверам свободно ориентироваться в промышленном мире, перемещаясь с предприятия на предприятие.

Можно сказать, что рабочие-староверы не в меньшей степени олицетворяли тот дух протестантской этики, о котором сегодня любят рассуждать, говоря о купцах, вышедших из раскола. Более того, в начале XX века российский рабочий класс, числясь православным,

в большей мере, чем купечество, придерживался старообрядческих беспоповских традиций. К этому времени многие купцы, пытаясь встроиться в российские элиты, утрачивали или минимизировали связи с древним благочестием. Для них объединяющим началом выступала экономическая прагматика. Рабочим же такие перемены не требовались: помимо заводов и фабрик, встраиваться им было просто некуда. Сегодня как в западной, так и в отечественной историографии утвердилось мнение, что своего рода протестантский проект, носителем которого являлось купечество, остался в России нереализованным. Староверие не стало светским христианством, как в западных протестантских странах, не трансформировалось в этику и социальную практику [286] . Это справедливо, но только в том случае, если речь идет о купцах-поповцах (любимцах современных историков) и близких к ним предпринимателях; всех их устранила революция. Если же обратить взгляд на огромные беспоповские массы и их генезис в новой исторической реальности, после 1917 года, то идея о судьбе протестантского проекта в России (только не вокруг частной, а вокруг общественной собственности) предельно актуализируется. Иными словами именно беспоповщина, а не купеческие миллионеры, стала «спусковым крючком» внецерковной традиции русского народа. На этом корне, как в экономическом, так и в идеологическом плане, выросло новое государство. Бродившие в низах староверческие представления об устройстве жизни, после свершения революции, вышли на поверхность, обретя статус государственных. О том, как это происходило, и рассказывает данная книга.

286

Расков Д. Е. Экономические институты старообрядчества. – СПб., 2012. С. 133–134.

Глава 3. Бунт выходцев из староверия в РКП(б) (1920 – 1922 гг.)

Аормирование большевистской партии неизменно привлекает внимание исторической науки. Советскими историками партийное строительство изображалось как победоносное низвержение всех, кто по тем или иным причинам противился ленинским предписаниям. На этой логике построен монументальный «Краткий курс истории ВКП(б)». Рабочее движение с одной стороны, и марксистские кружки, привившие русскому пролетариату правильное социалистическое сознание, с другой. На этих идеологических и социальных опорах креп в дореволюционный период большевизм, бросивший вызов буржуазному миру.

На самом деле процесс создания партии был полон внутренних противоречий и имел не много общего с идиллией «Краткого курса». Расклад сил в то время определяли два центра, сложившиеся к 1905 году – ко времени проведения III съезда РСДРП(б). В первый центр входили представители революционной интеллигенции, литераторы, большую часть времени проводившие в Европе, т. е. в эмиграции. Напомним, именно эта публика преобладала на II съезде, заседавшем в Брюсселе-Лондоне в 1903 году. Подкованная в вопросах теории, с Россией она была связана «весьма слабыми узами» [287] . В то же время в партии все громче заявляли о себе руководители комитетов, нелегально возникавших в различных российских регионах. Их появление на III съезде существенно преобразило внутрипартийный ландшафт. Эти практики в отличие от интеллигентов-эмигрантов непосредственно взаимодействовали с пролетарской средой, и отсюда проистекало сознание их собственной значимости в революционном движении. Как вспоминала Н. К. Крупская:

287

Крупская Н. К. Воспоминания о Ленине. Изд. 3-е, доп. – М., 1989. С. 101–102.

«комитетчик был обычно человеком довольно самоуверенным… никакого внутрипартийного демократизма не признавал: провалы одни от этого демократизма только получаются, с движением и так мы связаны. Комитетчик всегда внутренне презирал заграницу, которая-де с жиру бесится и склоки устраивает: посадить бы их в русские условия». [288]

Руководители комитетов, страстно желавшие «обуздания» заграницы, заявляли, что «во главе оппозиции при расколах всегда стояли интеллигенты» [289] . Заметим, что наличие в партии двух этих центров стало своего рода отправной точкой для зарубежных историографов. Они подробно прослеживали различия между их представителями: по партстажу, образованию, национальности. В частности, среди группы интеллигентов преобладали лица неславянского происхождения – 70 %, тогда как в составе комитетчиков этот показатель не превышал 45 %, да и образовательный их уровень оказался несравненно ниже [290] . Как считают западные ученые, эти различия обусловили в партии глубокие расхождения, в 1920-х годах переросшие в открытый политический раскол [291] .

288

Крупская Н. К. Воспоминания о Ленине. Изд. 3-е, доп. – М., 1989. С. 102.

289

Третий съезд РСДРП. Протоколы. Апрель-май 1905 года. – М., 1937. С. 273.

290

Истер Дж. Советское государственное строительство. Система личных связей самоидентификации элиты в Советской России. – М., 2010. С. 51.

291

Там же. С. 53.

На III съезде схватка между этими силами развернулась по рабочему вопросу, точнее, по вопросу привлечения рабочих в партийные ряды. Эта проблема была действительно крайне актуальной, поскольку в партии, во всеуслышание объявленной пролетарской, присутствие самих рабочих было редкостью. На съездах, которые проходили в Европе, среди делегатов не бывало ни одного сколько-нибудь заметного пролетария [292] . Такая же ситуация наблюдалась и в местных организациях РСДРП(б). Даже когда в апреле 1905 года арестовали часть активистов петербургского партийного комитета, среди задержанных оказалось 29 студентов (или бывших студентов), восемь мещан, одна дочь священника, одна – действительного статского советника, и только шестеро были из крестьянского сословия, т. е. рабочие [293] . Недостаточную вовлеченность пролетариев на партийную орбиту руководители комитетов объясняли слабой идейной подготовленностью рабочих, что затрудняло их использование в пропагандистской деятельности. Они призывали не переоценивать психологию русского пролетариата, «как будто рабочие сами по себе могут быть сознательными социал-демократами» [294] . В результате, как справедливо заметила Н. К. Крупская, «токи, по которым шла партийная работа, и самодеятельность рабочих, как-то не смыкались» [295] . Такая ситуация вызывала крайнюю обеспокоенность В. И. Ленина, который наотрез отказывался воспринимать жалобы на отсутствие годных пролетариев для работы на местах [296] . На III съезде вождь решительно потребовал наладить взаимодействие с трудовыми массами. Он утверждал: если в комитеты не вводили рабочих, то только по одной причине – «не умели выбрать подходящих людей», а это в первую очередь «есть не только педагогическая, но и политическая задача» [297] . Ленин предложил переорганизовать значительное число местных организаций, пополнив их состав в таком соотношении: на двух интеллигентов восемь рабочих [298] . Чтобы это осуществить, следовало не слишком завышать критерии отбора рабочих представителей. Ведь интеллигенты считались достаточно подготовленными даже после беглого знакомства с «Эрфуртской программой» и прочтения нескольких номеров «Искры»; рабочие же обладают подлинным классовым инстинктом, а потому и при небольших политических навыках «довольно скоро делаются выдержанными социал– демократами» [299] .

292

Крупская Н. К. Воспоминания о Ленине. С. 102.

293

Подсчитано по: Доклад начальника отделения по охране общественной безопасности и порядка в столице начальнику Санкт-Петербургского жандармского управления. 14 апреля 1905 года // ГАРФ. Ф. 102. ОО. 1905. Д. 5. Ч. 1. Л. А. С. 110–113.

294

Третий съезд РСДРП. Протоколы. Апрель-май 1905 года. – М., 1937. С. 277.

295

Крупская Н. К. Воспоминания о Ленине. С. 111.

296

Ленин В. И. Выступление при обсуждении проектов резолюции об отношении рабочих и интеллигентов в социал-демократических организациях. 22 апреля 1905 года // Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 10. С. 174.

297

Третий съезд РСДРП. Протоколы. Апрель-май 1905 года. С. 274.

298

Третий съезд РСДРП. Протоколы. Апрель-май 1905 года. С. 274.

299

Там же. С. 274–275.

Дискуссия, имевшая место на III съезде и, в первую очередь, революционное обострение конца 1905 года сделали свое дело: в партийные ряды влились рабочие элементы. В 1907 году на V лондонском съезде (самом крупном за дореволюционный период) уже присутствовал целый ряд революционеров пролетарского происхождения, прибывших из России. Теперь партия в какой-то степени могла оправдать свое название – рабочая. Конечно новоиспеченные большевики не могли претендовать на сколько-нибудь значимые посты в партийных структурах. В силу низкого образовательного уровня они не принимали заметного участия в дебатах о путях развертывания революции, в которые с головой окунались лидеры и их приближенные. На это в ходе съезда указывал меньшевик П. Б. Аксельрод, пропагандировавший проведение рабочего съезда. Принятых в партию пролетариев он называл