Корни сталинского большевизма
Шрифт:
Точно определить национальный состав промышленного пролетариата Украины, сконцентрированного в восточной ее части, чрезвычайно трудно. Дореволюционная статистика либо вовсе не различала русских и украинцев, либо, в лучшем случае, делила всех рабочих на пришлых и местных, не имея при этом четких критериев [188] . Тем не менее, как дореволюционные, так и советские историки делают схожие выводы. По некоторым оценкам, к середине 1890-х годов лишь 15 % украинцев были задействованы в крупной индустрии [189] ; по другим, в железной и каменноугольной промышленности Украины не менее 70 % всех рабочих прибыли из великорусских губерний (в Екатеринославской губернии – почти 83 %) [190] . Такая тенденция сохранялась и в дальнейшем: среди поступивших на украинские заводы и шахты в 1910–1912 годах выходцы из Центральной России составляли около 80 % [191] . Иными словами, промышленный пролетариат на Украине формировался на той же национальной основе – русской. Причем многие рабочие разных предприятий Донецкого бассейна, особенно квалифицированные, были знакомы друг с другом, могли «справить» документы, помочь с устройством на работу [192] . Добавим, что непосредственно украинцы использовались, как правило, не на основном производстве, а занимались извозным промыслом [193] . Иногда на предприятиях появлялись представители других национальностей, например кавказских. Но их выписывали не для производственных целей, а для поддержания порядка. Так было на Брянском заводе, где привезенная группа из черкесов, осетин и лезгин по указке администрации чинила расправу над рабочими за мелкие кражи, проступки и т. д. Лишь после анонимных угроз в адрес управленческого персонала их удалили с предприятия [194] .
188
Поталов С. И.
189
Рагозин Е. И. Железо и уголь на Юге России. – СПб., 1895. С. 37.
190
Нестеренко А. А. Очерки истории промышленности и положения пролетариата Украины в конце XIX и начале XX века. – М., 1954. С. 157.
191
Серый Ю. И. Рабочие Юга России в период империализма (1900–1913 годы). – Ростов, 1971. С. 87.
192
Воспоминания Бондаревой // ГАРФ. Ф. 7952. Оп. 6. Д. 120. Л. Зоб.
193
Лось Ф. Е. Формирование рабочего класса на Украине и его революционная борьба в конце XIX – начале XX века. – Киев, 1956. С. 92.
194
Петровский Г. И. Воспоминания о работе на Брянском заводе в 90-х годах // Революцией призванные. Воспоминания екатеринославских рабочих. 18921912 годы. – Днепропетровск, 1978. С. 26–28.
Итак, создание южно-российского индустриального района стало делом не только иностранного капитала, но и русских рабочих. Один из авторов той поры писал:
«Как и сто лет тому назад, донецкий крестьянин остается до сих пор, как бы на зло окружающим условиям, завзятым земледельцем, хлеборобом до мозга костей, оторвать которого от плуга и бороны в силах только что– либо чрезвычайное. В самые трудные годины своей земледельческой жизни, постигнутый рядом сельскохозяйственных невзгод, донецкий крестьянин, прежде всего, ищет спасения не в посторонних внеземледельческих промыслах, в изобилии окружающих его, а все в том же земледелии, пуская в ход героические усилия ради расширения посевной площади до пределов возможного» [195] .
195
Шрейдер Г. И. Очерки горной промышленности // Русская мысль. 1889. № 10.С. 46.
В дореволюционной России широко устоявшимся мнением было то, что хохол «крайне односторонен, исключительно предан земледелию, не знает ни ремесел, ни какого-либо другого мастерства, кроме пахоты» [196] . Напомним, что тезис о не расположенности украинцев к промышленному труду с энтузиазмом развивала национально-украинская историография во главе с М. М. Грушевским. По мнению его исторической школы, местный пролетариат является пришлым, инородным, т. е. русским; он, в отличие от крестьянства, не являлся носителем национальной идеи [197] . Не случайно деятельность национально-культурной организации «Просвита», открывшей отделения и на территории Екатеринославской губернии, ограничивалась преимущественно сельской местностью [198] . Об обособленности пролетариата на украинских просторах свидетельствуют и революционные события. Союз промышленных рабочих и местного крестьянства оказался крайне слабым, взаимоотношения между ними долго не налаживались и в советское время [199] . Данную проблему анализирует и западная историография, отмечая устойчивую невосприимчивость пролетариата, сложившегося в Украине, ко всему украинскому (языку, культуре и т. д.) [200] .
196
Передовая // Санкт-Петербургские ведомости. 1898. 20 сент.
197
Панкратова А. М. Проблемы изучения истории пролетариата // История пролетариата СССР. 1930. № 1. С. 12.
198
Биржевые ведомости. 1916. 25 февр. (утро).
199
Воробей П. И. Рабочий класс и украинское национальное движение. Российский пролетариат: облик, борьба, гегемония. – М., 1970. С. 79.
200
См., напр., монографию: Мартин Т. Империя «положительной деятельности». Нации и национализм в СССР. 1923–1939. – М., 2011. С. 108–173.
Вывод о том, что фабрично-заводской класс в России формировался за счет ресурсов русской нации, требует пояснения. Даже в постсоветский период специалисты, многое сделавшие для изучения данной проблемы, по-прежнему квалифицировали дореволюционный рабочий класс как силу национально неоднородную (за исключением Польши и Финляндии) [201] . Если говорить о пролетариате вообще, это утверждение следует признать справедливым, и тогда разговор о представителях разных национальностей, задействованных в тех или иных производствах, приобретает обязательный характер. Однако нас (в отличие от советской науки), интересует не обобщенный образ рабочего класса, а его дифференциация по уровням производства: крупное индустриальное – и мелкое, среднее, по сути – ремесленное. Только такой подход позволяет увидеть, что крупная отечественная промышленность была «родным домом» именно для русского человека. Присутствие же в промышленной сфере представителей других народностей в дореволюционный период ограничивалось, главным образом, не индустриальными отраслями; собственно, это следует и из работ советских ученых. Например, рабочие-украинцы охотно трудились в сахарной отрасли: на рафинадных заводах уже около 78 % трудящихся составляли коренные местные жители; этот показатель характерен и для второй половины XIX столетия, и для начала XX [202] . Чувашские «пролетарии» с большим трудом втягивались не то что в индустрию, а вообще в какое-либо производство: на крупнейшем предприятии Чувашии, базовых для Казанской железной дороги ремонтных мастерских, преобладали опять-таки русские [203] . В Карелии, на Петрозаводских индустриальных предприятиях численность карелов составляла лишь 5 %, тогда как на лесопилках, в большом количестве разбросанных по краю, их было уже свыше 40–50 % [204] . В Белоруссии до революции за счет коренного населения комплектовались кожевенная, спичечная, пищевая, винокуренная отрасли (около 70 %). Крупной фабрично-заводской промышленности там не было, а расположенная по соседству, в Петербурге и на Украине, индустрия белорусов не привлекала [205] . В Башкирии, напротив, существовала развитая горно-металлургическая промышленность; Златоустовский, Катавский, Юрюзанский заводы имели общероссийское значение. Однако, основные кадры предприятий (до 80 %) составляли русские, башкир же насчитывалось всего около 14 %, татар – 5,5 %, причем трудились они преимущественно на вспомогательных работах, таких как заготовка дров, перевозка грузов и т. д. [206] . На Бакинских нефтяных промыслах к концу XIX – началу XX века национальный состав рабочих был таким: 55 % – русские; 35 % – азербайджанцы; 8,5 % – армяне; 1,5 % – другие. И это при том, что закавказские народности, выросшие в буквальном смысле слова на нефти, имели больше навыков по ее добыче. Да и местные владельцы скважин стремились привлекать рабочих своей национальности. Тем не менее, русские и здесь преобладали, так как, поработав в других индустриальных центрах страны, они обладали более высокой технической квалификацией [207] . Иная ситуация наблюдалась лишь в Риге: местные – латышские – кадры были достаточно адаптированы к производству, и проблем с привлечением трудовых ресурсов в крупную индустрию здесь не возникало. Этот город по общему числу рабочих уступал только Москве и Петербургу; доля русских колебалась от 1/3 на большинстве предприятий до 2/3 на Кренгольмской мануфактуре, принадлежащей видному московскому купечеству [208] .
201
Кирьянов Ю. И. Менталитет рабочего России на рубеже ХIХ-XX веков // Рабочие и интеллигенция России в эпоху реформ и революций (1861 – февраль 1917 года). – СПб., 1997. С. 69.
202
Прогожин М. В. Формирование и положение рабочих сахарной промышленности Украины во второй половине Х!Х века // Сборник статей по экономическим вопросам. – Киев, 1961. С. 204–205.
203
Рожнов В. П. Промышленность и рабочий класс Чувашии в период капитализма (1861–1914 годы). Автореферат на соискание уч. ст. канд. ист. наук. – Л., 1978.С. 14.
204
Балагуров Я. А. Фабрично-заводские рабочие дореволюционной Карелии. – Петрозаводск, 1968. С. 96.
205
Абезгауз З. Э. Рабочий класс Белоруссии в начале XX века. – М., 1977. С. 59, 66, 86.
206
Хакимов С. Х. Численность, состав и положение рабочих Башкирии накануне первой российской революции. Башкирия в революции 1905–1907 годов. –
207
Стригунов И. В. Из истории формирования бакинского пролетариата (70-90-е годы). – Баку, 1960. С. 146–148.
208
История Эстонской ССР: В 3 томах. Т. 2. – Таллин, 1966. С. 142. Вилкс Б. Я. Формирование промышленного пролетариата в Латвии во второй половине XIX века. – Рига, 1968. С. 110.
А что можно сказать о конфессиональной принадлежности русских рабочих, ставших основным источником фабрично-заводского пролетариата в России? Разумеется, первым делом разговор должен идти о православии. Знакомство с материалами показывает, что рабочим, занятым в крупной индустрии, была присуща жгучая ненависть ко всему, что связано с официальной церковью. Согласимся, это с трудом вяжется с образом русского человека, глубоко почитающего православие, о чем заявляют представители РПЦ. Распространенность в рабочей среде антицерковных настроений можно оценить по ежегодным отчетам епархиальных епископов в Св. Синод. Прежде всего обратимся к материалам, поступавшим из промышленных губерний Центра. Например, из Костромской епархии сообщали:
«Разврат свил себе прочное гнездо между фабриками, фабричная атмосфера приносит величайшее зло, легкомысленное отношение к церковным установлениям, холодность к церкви, сочувствие к социализму». [209]
Местные благочинные считали, что ретивые агитаторы признают за духовенством немалую силу в ограждении народа от социалистических учений и потому стараются ослабить авторитет церкви. Для этого они заявляют о подчиненности ее государству, инициируют толки о богатстве и корыстолюбии духовенства, о союзе его с людьми знатными и богатыми с целью держать трудовое население в угнетении и нищете [210] . Особенно неблагоприятное отношение к церкви заметно в фабричных районах, население которых демонстрирует непочтительность к духовным особам, держит себя высокомерно, избегает священнического благословения [211] .
209
Отчет о состоянии Костромской епархии за 1909 год // РГИА. Ф. 796. Оп. 442.Д. 2335. Л. 88об.
210
Там же. Л. 90об.-91.
211
Отчет о состоянии Костромской епархии за 1911 год // РГИА. Ф. 796. Оп. 442.Д. 2460. Л. 34.
Из отчетов Нижегородской епархии следовало, что крупные фабрики и заводы оказывают вредное влияние на жителей окрестных сел и деревень, разжигают увлечение социальными вопросами и «стремление разрешать их в духе того общественного порядка, который покоится на отрицании всякой сословности и всяких традиций» [212] . Антирелигиозная пропаганда в губернии:
«свила себе прочное гнездо в фабриках и заводах. Немало здесь уже лиц, которые не только смотрят на религию безразлично, но и распространяют взгляд о желательности упразднения церкви…». [213]
212
Отчет о состоянии Нижегородской епархии за 1906 год // РГИА. Ф. 796. Оп.442. Д. 2158. Л. 26 – 2боб.
213
Отчет о состоянии Нижегородской епархии за 1907 год // РГИА. Ф. 796. Оп.442. Д. 2222. Л. 24.
Сами же рабочие считали необходимым добиваться различных прав и преимуществ, пользуясь, в частности, такими мерами, как отказ от уплаты казенных сборов и податей, неподчинение назначенным правительственным чиновникам и т. д. [214] В отчетах из Владимирской епархии говорилось:
«фабрика – это зло, действующее развращающим образом на религиозно-нравственную жизнь православного населения».
А один из благочинных восклицал: «мы счастливы, что у нас нет фабрик, и потому религиозно-нравственное состояние нашей паствы не внушает серьезных опасений» [215] . Духовная администрация Тверской губернии отмечала упадок веры и благочестия у того контингента, который большую часть года проживал в Петербурге, Москве и других городах на отхожих промыслах. Эти рабочие люди, зараженные неверием и безбожием, полностью находятся во власти безнравственности [216] . В Ярославской губернии выражали надежду на то, что всплеск нравственных недугов, наблюдаемых в фабрично-заводских районах, нейтрализуется усилением пастырского рвения со стороны духовенства [217] . В Рязанской епархии фиксировали непочтительность к церкви и духовенству, идущую из фабричных поселков [218] . В отчетах в Синод предлагалось даже выделять священникам для жительства помещения менее подверженные поджогам и разрушениям, потому как уничтожение домов духовенства в прифабричных территориях в виде мщения пастырям за смелое противодействие врагам церкви не редкость [219] . В Калужской епархии прямо указывали: свободомыслие, порочные антицерковные привычки проникают в губернию с южных промышленных заводов, откуда их приносят массы отходников [220] .
214
Там же.
215
Отчет о состоянии Владимирской епархии за 1911 год // РГИА. Ф. 796. Оп.442. Д. 2442. Л. 4Зоб – 44.
216
Отчет о состоянии Тверской епархии за 1909 год // РГИА. Ф. 796. Оп. 442.Д. 2360. Л. 11.
217
Отчет о состоянии Ярославской епархии за 1895 год // РГИА. Ф. 796. Оп. 442.Д. 1603. Л. 46.
218
Отчет о состоянии Рязанской епархии за 1914 год // РГИА. Ф. 796. Оп. 442. Д.2663. Л. 38.
219
Отчет о состоянии Рязанской епархии за 1908 год // РГИА. Ф. 796. Оп. 442.Д.2296. Л. 21об – 22.
220
Отчет о состоянии Калужской епархии за 1911 год // РГИА. Ф. 796. Оп. 442.Д. 2457. Л.17об.
В других индустриальных регионах России наблюдались те же тенденции. Обстановка, царившая на фабриках и заводах Казанской епархии, характеризовалась как «пагубная и растлевающая» [221] . Особенно ее разлагающее влияние чувствовалось в селах, соприкасающихся с промышленными предприятиями. Упоминались все те же отхожие промыслы, которые накладывали «отпечаток разнузданности с хулиганским пошибом» [222] . Уходившие на заработки крестьяне прерывали связи с приходскими храмами и пропитывались духовной отравой. В промышленной Екатеринбургской епархии священники сообщали о непочтительном отношении к церкви со стороны заводского населения. Здесь не останавливались даже перед грабежами церковного имущества, «оставляя в стороне страх ответственности перед Богом за свои действия», не брезговали и пожертвованиями, дарами от верующих. Столь вопиющие факты красноречиво свидетельствовали об уровне религиозно-нравственного состояния уральского населения [223] . В отчетах из индустриальной Екатеринославской губернии проводилась четкая грань между фабрично-заводским и земледельческим населением. Местные украинские жители активно посещали церковные службы, слушали проповеди, соблюдали обряды. А среди рабочих заводов, шахт и рудников наоборот отмечалось полное безразличие к религии. Духовные власти губернии сообщали:
221
Отчет о состоянии Казанской епархии за 1913 год // РГИА. Ф. 796. Оп. 442.Д. 2581. Л. 48 – 48об.
222
Там же. С. 49об.
223
Отчет о состоянии Екатеринбургской епархии за 1906 год // РГИА. Ф. 796.Оп. 442. Д. 2143. Л. 27.
«С особой скорбью приходится отметить то влияние, которое оказывает пришлый элемент на коренное (т. е. украинское – авт.) население. Этот элемент производит деморализующее влияние на коренных жителей, заражая их и вредным учением, и индифферентизмом к православной церкви» [224] .
Нередко на вопрос: «Бываете ли вы в церкви?» приходится слышать стереотипный ответ: «Мы приехали не Богу молиться, а зарабатывать». Над местным духовенством смеются и откровенно издеваются, при встрече демонстративно не желают поклониться и вообще стараются держать себя вызывающе [225] . Рабочие признают права только за собой, считая себя создателями человеческой истории и двигателями культуры. К священникам обращаются в случае крайней необходимости – по условиям гражданской жизни. Причем называют их, в лучшем случае, «товарищ», а нередко и «кровопийца-живодер» [226] .
224
Отчет о состоянии Екатеринославской епархии за 1898 год // РГИА. Ф. 796.Оп. 442. Д. 1719. Л. 4боб – 47.
225
Отчет о состоянии Екатеринославской епархии за 1912 год // РГИА. Ф. 796.Оп. 442. Д. 2517. Л. 11 – 11об.
226
Отчет о состоянии Екатеринославской епархии за 1907 год // РГИА. Ф. 796.Оп. 442. Д. 2208. Л. 7.