Король без завтрашнего дня
Шрифт:
Король пытался заставить королеву замолчать, но та не унималась и отталкивала его. Однако в конце концов он ее все же усмирил. Публика была в восторге. Занавес. Бурные аплодисменты.
На долю Эбера доставалось самое большое количество аплодисментов во всем Париже. Его газета побивала все рекорды продаж. Дети распевали на улице куплеты, прославляющие торговца печными трубами, который требовал того, чего все ждали — низложения короля, этого беглеца и предателя. Эбер хотел стать регентом — он уже и сам готов был поверить в собственную выдумку, как те современные комики, которые, вознесшись на вершину успеха, уже вполне серьезно считают себя равными президенту Франции — ибо правят умами всех
17 июля 1791 года толпа санкюлотов собралась на Марсовом поле, чтобы подписать петицию с требованием о низложении короля. Эбер тоже был среди них — возможно, он приложил руку и к составлению петиции.
Дантон, Демулены и Робеспьер были более осторожны. Они оказались правы, ибо все закончилось плохо: войска начали стрелять по толпе из ружей и пушек. Впоследствии так и не выяснилось, кто отдал такой приказ, был ли вообще отдан приказ и сколько было убитых — пятнадцать, пятьдесят или двести. Но как минимум один человек, слыша выстрелы, был доволен — Нормандец, юный дофин. Он прыгал на кровати и кричал: «Это война! Это война!» Он хотел возглавить батальон и вести его в бой против этих злодеев из Коммуны. Вооружившись своей шпагой, он поставит революцию на колени, укротит всех волков и прочих страшных зверей, которые преследовали его во снах, заставит их просить прощения, а потом всех простит, одного за другим, прежде чем отрубить им головы. Он был счастлив: наконец-то папа отдал приказ, он настоящий король, воин! Однако на самом деле бойня на Марсовом поле удивила и потрясла всех, начиная с самого Людовика XVI, который оплакивал бунтовщиков, требовавших его низвержения. В то же время эти события заставили короля волей-неволей встряхнуться. Людовик XVI чувствовал себя как ребенок, который наконец-то понял, как работает его заводная игрушка: он наконец правил, используя всю мощь своей власти — политической и полицейской. Историки называют этот недолгий период реакции «маленьким буржуазным террором». Пошла волна арестов, тюремных заключений, смертных приговоров. Клуб Кордельеров был разогнан, Дантон обратился в бегство, Марат как в воду канул, Робеспьер тоже укрылся от греха подальше. Об Эбере не было ни слуху ни духу — возможно, он был арестован вместе с другими газетчиками. «Папаша Дюшен» перестал издаваться, марионетки оставались запертыми в своем сундуке. Тишина воцарилась на улицах Парижа, и эта тишина была подлинным гимном контрреволюции.
Людовик XVI, взбодрившись, снова расхаживал вперевалку по коридорам дворца из одного кабинета в другой, отдавая приказы. Когда с этим было покончено, он возвращался к своей любимой слесарной работе. Он вновь обрел доверие своей семьи. Жена и сестра короля целыми днями говорили о его силе и мужестве, сын не отходил от него ни на шаг. В то утро, когда к королю явился с визитом доктор Гильотен, Нормандец тоже был рядом.
— С вашей машиной проблемы, доктор. Как нам сообщили, она не работает.
— Ваше величество, напоминаю вам, что основная цель этой машины, одобренной Учредительным собранием, — сделать страдание одинаковым для всех, чтобы воздать уважение правам человека, узаконенным Конституцией.
— Мы отменили казнь через повешение, чтобы избежать этих сцен, когда осужденный корчится в петле порой до десяти минут, прежде чем испускает дух. Это нас шокировало, поэтому мы одобрили вашу машину. Но раз она не действует…
— Ваше величество, она действует превосходно!
— Но все жалуются!
— Только палачи, ваше величество. Это палачи находят ее неудобной.
— Они говорят, что от нее слишком много крови, она разбрызгивается повсюду…
— Да, признаю. Это из-за ножа: он прямоугольный, и ломает шею, вместо того чтобы ее рассекать. Сила удара такова, что голова порой не падает в корзину, а летит прямо в толпу, что вызывает всеобщее смятение, как вы знаете.
— Нам также говорили, что все происходит слишком быстро. Это важный момент. Если зрители не успевают как следует все рассмотреть, назидательный эффект казни пропадает.
— Ваше величество, позвольте мне несколько слов в оправдание. Назидательный эффект остается, поскольку ничто не мешает палачу взять отрубленную голову за волосы и показать толпе или же насадить ее на острие пики и пронести по улицам.
— Но что вы предлагаете, в конце концов?
— Я принес новые образцы. Если вашему величеству будет угодно взглянуть…
Доктор развернул принесенный сверток и положил на верстак перед королем два больших сверкающих остро отточенных лезвия.
— Вот два варианта, которые мне хотелось бы предложить вашему величеству: полукруглый и треугольный.
— Я должен выбрать?
— Если будет угодно вашему величеству.
Людовик XVI взял оба лезвия, взвесил их, коснулся острия каждого подушечкой большого пальца и показал сыну, который их тоже потрогал.
— Нам кажется, что треугольное лезвие больше подходит.
— В самом деле, оно рассечет шею, а не сломает. Ученость вашего величества соперничает с точностью и справедливостью ваших суждений.
Месье Гильотен поклонился и снова упаковал свои инструменты.
— Я подпишу декрет, который мне представят по этому вопросу.
Теперь король собирался дать сыну урок грамматики.
~ ~ ~
Людовик XVI навел порядок, Дантон пустился в бега. Революция была при смерти, но Эбер решил ее оживить.
«— Да, черт возьми, — воскликнул папаша Дюшен после двух недель отсутствия, — я вернулся, чтобы стереть в порошок всех врагов нации; слишком долго я молчал!»
Остается лишь удивляться: откуда этот человек брал силы и как ему удалось просочиться сквозь ячейки сети «маленького террора»? Как он ухитрился в это время издать новый номер газеты?
Конечно, этому способствовало известие о беременности Франсуазы. Эбер шел по улице, улыбаясь всем встречным, и чувствовал себя неуязвимым. Счастье любого негодяя стремится к тем же целям, что и счастье порядочного человека.
Что примечательно в беременности Франсуазы Гупиль — это дата зачатия. Она забеременела именно в те дни, когда Людовик XVI со своей семьей обратился в бегство. Если мы вспомним, что Жак-Рене Эбер и сам был зачат в дни народного ликования, когда вся Франция радовалась агонии Людовика XV, то увидим здесь руку судьбы.
Но на самом деле это всего лишь забавное совпадение, анекдот. Что известно точно и объясняет многое, так это заключение сделки между Эбером и Людовиком XVI, вероятно, при посредничестве Барнава, по прошествии нескольких дней после возвращения короля из Варенна. Доказательства подкупа Эбера мы находим в письме Ферзена шведскому королю от 29 февраля 1792 года:
«Я подумал, что должен предоставить Людовику XVI возможность, которая приведет его в Севенн и руками бунтовщиков поставит во главе армии недовольных. Я посоветовал ему замаскировать этот план, попросив верных людей распространить памфлет, имеющий целью отвратить читателей от демагогических речей и инвектив, направленных против него и особенно против королевы, и содержащий предложение отправить королевскую чету в Севенн, чтобы предотвратить якобы существующий у аристократов замысел: увезти их из Парижа, чтобы поставить во главе иностранных армий. Король со мной согласился и добавил, что некоторые демократические брошюры уже послужили этой цели, но если понадобится, он использует и то средство, которое ему предложил я».