Король Драконов: сильнее смерти
Шрифт:
— Мерзкая девчонка! — скалясь, как дикая собака, провыла Осень. Ее корчило и кривило, как сгорающий на огне сухой лист. — Думаешь, отняла у меня что-то дорогое? Сожгла, обратила в прах? Думаешь, ты сильнее меня? Нет! Я тоже кое-что забрала у тебя! Я помню, как умер твой отец!
— А я запомню, как ты умрешь! — прошипела с ненавистью Уна, размахнувшись и запустив в Осень свой зеленый огонь.
Наверное, этого Осень и добивалась — разозлить хотя б Уну, чтобы дочь огненного мага подожгла в ярости все кругом и растопила последнее пристанище Короля Зимы. Одного она не учла — магический огонь, что убивал ее слуг, был холоден и не топил льда. Пущенные ловкой
— Вам не справиться со мной! — выкрикнула она так, что голос ее стоном и воем разнесся по всему лесу. — Вы — ничто, всего лишь жалкие смертные. Неужто вы этого не поняли?! Ваши жалкие попытки справиться со мной делают меня лишь сильнее — и еще злее!
Верно, она выкинула бы еще какой-то неприятный фокус, или призвала бы еще больше слуг, но на поляне вдруг стало нестерпимо холодно, так, что рукоять меча ожгла руку Демьена и тот выронил его.
Дерек и Уна, тесно прижавшись друг к другу, ссыпали свою техноброню к своим ногам; Дерек обхватил Уну за плечи, накрыл ее своим плащом и она обняла его крепко, пытаясь сохранить тепло, которое ледяной ветер выдувал из их одежды. Поземка белой змеей скользнула по ногам и тотчас занесла серебро и золото их техноброни белым снегом, а вокруг поляны, во всех кустах, за всеми деревьями засверкали желтые волчьи глаза, раздался протяжный вой, и затявкали песцы.
Демьен пригнулся к земле, стараясь хоть немного согреться, но тщетно. Стужа все крепчала, и застывали, вмерзали в лед чудовища из листьев и ветвей, выбеливалась земля.
— Молодой Король, держись!
По растущим сугробам к замерзающему Демьену бежала, утопая в снегу, отважная и отчаянная Ежинка. Наверняка несладко ей было в ее дырявых ботинках и тонкой юбке, но она шла, неся в своем крохотном тельце частичку тепла и наивно полагая, что сумеет согреть Демьена.
— Держись, молодой Король…
Она почти упала ему на руки, сбитая порывом ветра, который до того разметал по листочку, разорвал в клочья пытающихся уползти с поляны чудовищ. Демьен подхватил на руки ее тонкое, почти невесомое тело, и охнул от удивления. Белой тенью на руки Ежинке вскочил песец, свернулся клубом на ее груди. Прямо у ног Демьена, отираясь белой шкурой о его колени, появился белый волк. Он прижался к замерзающему Королю и глянул желтыми глазами ему в лицо, словно пытаясь ободрить. Сопя и пыхтя, снежные тролли поднимались с заснеженной земли, отряхивали круглые плечи и шагали к застывшим людям, дрожащим от холода. Окружая их, тролли защищали их от порывов ледяного ветра, и под их тяжелыми снежными телами становилось теплее.
Осень вскрикнула, тщетно пытаясь оторвать от земли пристывшие ноги. Лед сковывал ее, добрался уже до коленей, и она рвалась убежать прочь, со страхом поглядывая на двери ледяного дома.
— Что, не ожидала, что мне станет лучше? Я выпил все время, что ты украла у меня.
Голос Короля Зимы звенел, как бьющийся лед. Ослепительно-белые одежды, расшитые серебряными нитями так вычурно и тонко, словно эти узоры мороз на стекле рисовал, бились на ветру, и было видно, что тело под ними исхудало.
На белом тонком лице горели синевой суровые глаза, долгие белоснежные волосы стлались по ветру, а иссушенная немощью тонкая рука крепко сжимала ледяной посох, указывая им на Осень. И весь холод, весь снег, все ветры, что подчинялись Королю Зимы, словно струя обжигающей ледяной воды, били в грудь Осени, в ее отворачивающееся лицо, набивали снежными хлопьями рыжие волосы.
— Твои дни все равно сочтены! — упрямо выкрикнула Осень, захлебываясь от нестерпимого холода. — Мы все равно победим, мы!..
Особо злой порыв ветра ударил в ее грудь, свалил с ног, и она покатилась по заснеженной земле. Демьен мигнул — и пропустил тот миг, когда она исчезла, а вместо нее, кувыркаясь в кружащейся вьюге, кувыркалась ее черная корона.
Глава 7. Заговорщики
В маленьком домике под куполом, ярко блестящем под зимним солнцем, время будто остановилось. Снаружи, над прозрачным стеклом, трещал мороз, разрисовывая стекло тонкими ледяными мечами, скрещивающимися в битве тепла и холода, а внутри было тепло, немного слякотно, вечно розовел закат, окрашивающий кирпичные стены и нарядную коричневую черепицу своими отблесками, и благоухали под окнами розы. Они особенно пышно цветут напоследок, ранней осенью — и так под куполом будет вечно.
В самом домике было тихо, только часы, коих тут было превеликое множество, тикали тревожно и громко, вразнобой, наполняя комнату стрекотом шестеренок всех размеров. Часы стояли на столиках и полочках, висели на стенах и прятались в ящиках комодов в белье.
Пожалуй, больше чем часов в комнате было только портретов маленькой девочки с золотыми локонами и удивленными голубыми глазами. Они, пожалуй, единственное, что состарилось здесь, в домике под куполом. Красочный слой стал бледным, подернулся сеточкой кракелюра, и голубые глаза девочки, сжимающей в трогательных пухлых ручках какую-то игрушку, постепенно наливались тьмой.
Великая Пустота, постанывая и злясь, неловко скособочившись, накалывая неумелые тонкие пальцы иголкой, осторожно и аккуратно зашивала прореху на зеленом щегольском костюмчике. Прореха становилась все меньше и меньше, и алмазное время капало все реже, и портреты маленькой златокудрой девочки перестали стариться так стремительно.
Если бы сейчас Демьен или Дерек глянули в лицо хитрого Похитителя Времени, с которым так храбро сразились всего день назад, то они не узнали б его. Вместо пестренького простодушного мальчишечьего лица Великая Пустота теперь носила другое — молодой черноволосой девицы с узким сердитым ртом и глубокой морщиной меж сурово сдвинутых бровей. Черная коса, небрежно сплетенная, елозила по бархатному зеленому плечу, выбивающиеся из нее пряди лезли в лицо и Пустота сердит морщила и без того тонкие, некрасивые губы. Она еще не привыкла к новому облику.
Закончив с работой, она с облегчением вздохнула и отряхнула заштопанное место, пригладила зеленый бархат. Небрежно выдвинула ящик рабочего стола, кинула в него катушку ниток с иголкой — испуганно звякнули задетые часики с золотистым браслетом, — и плюхнулась в потертое кресло на золоченых гнутых ножках. Настроение ее немного улучшилось, особенно когда из хрустального графинчика она плеснула себе немного рубиново-красного вина в высокий бокал и пригубила сладкую жидкость.
Даже появление Осени — в разодранном платье, без короны, — не испортило ей благостного настроения. Поглядывая темными глазками на союзницу, Пустота едко посмеивалась, глядя как та пытается прикрыть оголившиеся прелести рваным подолом, и незаметно, как бы невзначай, поплотнее прикрыла ящик, где спрятала катушку с нитками.