Король гор. Человек со сломанным ухом
Шрифт:
— У тебя должны быть часы, — сказал мне бандит. — Клади их со всем остальным.
Я отдал ему серебряные часы. Эта единственная переходившая по наследству семейная реликвия весила четыре унции. Бандиты стали передавать часы из рук в руки и нашли их очень красивыми. Я с надеждой подумал, что чувство восхищения, благодаря которому человек становится лучше, побудит их что-нибудь вернуть мне, и попросил предводителя вернуть мой жестяной ящик. Ответом на мою просьбу стало суровое молчание. «Верни, — сказал я ему, — хотя бы два экю, чтобы я мог возвратиться в город». Он ответил с сардоническим смехом: «Тебе они больше не понадобятся».
Затем подошла очередь миссис Саймонс. Перед тем как начать выворачивать карманы, она обратилась к триумфаторам на языке своих предков. Английский язык относится к редкому типу языков, на которых можно говорить с набитым ртом.
— Подумайте хорошенько перед тем, как посмеете осуществить задуманное, — проговорила она угрожающим тоном. — Я англичанка, а английские подданные считаются неприкосновенными во всех странах мира. Все, что вы заберете у меня, вам никогда не пригодится, но обойдется вам это очень дорого. Англия отомстит за меня, а вас всех, как минимум, повесят. Вам стоит лишь сказать, и я отдам все свои деньги, но они будут жечь вам руки. Ведь это английские деньги.
— Что она такое говорит? — поинтересовался бандитский переговорщик.
Димитрий ответил:
— Она говорит, что она англичанка.
— Тем лучше. Все англичане богатые. Скажи ей, чтобы делала то же самое, что и вы.
Бедная дама вывернула на песок свой кошелек, в котором находились двенадцать соверенов. Никто не знал, имеются ли у нее часы, а обыскивать нас они не собирались, поэтому часы ей удалось сохранить. А еще милостивые триумфаторы оставили ей носовой платок.
Мэри-Энн бросила на песок свои часы с целой связкой амулетов от сглаза. Затем изящным движением швырнула сумочку из шагреневой кожи, которую носила на ремне. Бандит с поспешностью таможенника открыл сумочку и извлек из нее маленький английский несессер, флакон с английской солью, коробку с мятными английскими пастилками и сотню с чем-то франков английскими деньгами.
— Теперь, — сказала прекрасная строптивица, — вы можете нас отпустить. У нас больше ничего нет для вас.
В ответ последовал угрожающий жест, дающий понять, что сеанс еще не окончен. Предводитель банды склонился над добычей, подозвал «доброго старика», посчитал в его присутствии деньги и выдал ему сорок пять франков. Миссис Саймонс толкнула меня локтем.
— Вот видите, — сказала она, — монах и Димитрий сдали нас. Бандиты делят с ними добычу.
— Нет, сударыня, — немедленно отозвался я. — Димитрию дали милостыню его же деньгами. Везде так поступают. Когда на берегах Рейна путешественник проигрывает все до последнего в рулетку, крупье дает бедняге немного денег, чтобы ему было на что вернуться домой.
— А как же монах?
— Он в соответствии с вековым обычаем получил церковную десятину. Не стоит ему за это пенять, а лучше поблагодарите его. Монастырю выгодно, чтобы нас взяли в плен, а он несмотря ни на что пытался нас спасти.
Наш разговор прервали прощальные слова Димитрия, которого отпустили на свободу.
— Подождите меня, — сказал я ему, — пойдем назад вместе.
Он печально покачал головой и, чтобы его поняли дамы, ответил по-английски:
— Вам придется несколько дней побыть пленниками, и вы не вернетесь в Афины, пока не заплатите выкуп. Я поставлю об этом в известность милорда. Не желают ли дамы что-нибудь передать ему на словах?
— Скажите ему, — воскликнула миссис Саймонс, — чтобы он немедленно отправился в посольство, а потом пусть едет в Пирей, пусть отыщет там адмирала, пусть подаст
жалобу в Форин-Офис, пусть напишет лорду Палмерстону! Они должны вызволить нас отсюда либо силой, либо используя политическое влияние. Но я требую, чтобы за мою свободу не платили ни единого пенни.
— Что касается меня, — спокойно сказал я ему, — то я прошу сообщить моим друзьям, в гостях у каких именно бандитов ты меня оставил. Если потребуются несколько сотен драхм, чтобы выкупить бедолагу натуралиста, то они легко их соберут. Вряд ли я представляю большую ценность для этих джентльменов с большой дороги. Пока ты еще здесь, я хотел бы услышать во что они меня ценят. Надеюсь, эта цена будет справедливой.
— Бесполезное это дело, господин Герман. Не они устанавливают сумму выкупа.
— А кто же?
— Их предводитель, Хаджи-Ставрос.
Глава IV ХАДЖИ СТАВРОС
Димитрий отправился в Афины, монах возвратился к своим пчелам, а нас наши новые хозяева повели по тропинке в лагерь Короля. Миссис Саймонс проявила строптивость и отказалась идти пешком. В ответ бандиты пригрозили, что отнесут ее на руках, но она объявила, что не позволит себя нести. В конце концов дочь сумела укротить взыгравший у матери дух противоречия, убедив ее, что в лагере их ждет накрытый стол, и завтракать она будет с самим Хаджи-Ставросом. Мэри-Энн была скорее удивлена, чем напугана. Пленившие нас рядовые бандиты проявили истинную галантность: они не стали никого обыскивать и даже пальцем не тронули своих пленников. Вместо того, чтобы нас обчистить, они попросили, чтобы мы сами себя обчистили. Бандиты не заметили, что в ушах у дам были дорогие серьги и даже не предложили им снять перчатки. Им было далеко до
испанских и итальянских собратьев, которые, чтобы завладеть кольцом, отрубают палец, и вырывают мочку уха, чтобы забрать серьгу с жемчугом или бриллиантом. Все грозившие нам напасти ограничивались уплатой выкупа, причем пока еще сохранялась возможность, что нас и без выкупа отпустят на все четыре стороны. Нельзя же допустить, что Хаджи-Ставрос осмелится безнаказанно удерживать пленных на расстоянии каких-нибудь пяти лье от столицы государства, королевского двора, греческой армии, батальона охраны его величества и английского сторожевого корабля. Так, по крайней мере, рассуждала Мэри-Энн. Я же невольно вспоминал историю девушек из Мистры, и от этих мыслей все больше погружался в печаль. Мне казалось, что из-за своего упрямства миссис Саймонс может накликать беду на свою дочь, и поэтому я твердо вознамерился как можно быстрее разъяснить ей сложившуюся ситуацию. Нас построили в затылок, впереди и позади каждого пленника встал один из бандитов, и мы двинулись по узкой тропинке в лагерь Короля. Дорога казалась бесконечной, и я даже несколько раз спросил у наших попутчиков, как скоро мы доберемся до места. Окружающий пейзаж был на редкость ужасным. Нас со всех сторон обступали голые скалы, сквозь толщу которых изредка пробивались чахлые ростки дуба и купы колючего тимьяна, цеплявшегося за наши ноги. Захватившие нас бандиты выглядели довольно безрадостно, и их триумфальное шествие скорее походило на похоронную процессию. Всю дорогу они молча курили сигареты толщиной с палец, между собой почти не разговаривали, и только один из них время от времени гнусавым голосом заводил какую-то песню. Вид у этой публики был мрачный, как у заброшенного кладбища.
Ближе к одиннадцати часам мы услышали леденящий душу собачий лай и поняли, что лагерь уже где-то близко. Десять или двенадцать огромных псов размером с теленка, заросших вьющейся, как у баранов, шерстью набросились на нас, демонстрируя ужасающие оскалы. Охранники стали отгонять их камнями, и на битву с чудовищами ушло не меньше четверти часа, после чего мир был восстановлен. Эти негостеприимные монстры служат первой линией обороны и охраняют подступы к лагерю Короля гор. Они могут почуять жандармов за несколько километров, как и собаки контрабандистов, которые издалека чуют таможенников. Эти зверюги настолько кровожадны, что время от времени могут до смерти загрызть какого-нибудь безобидного пастуха, заблудившегося путника, а то и зазевавшегося бойца из банды Хаджи-Ставроса. Король заботится об их пропитании, и этим он напоминает старого султана, который подкармливает
Мы услышали леденящий душу собачий лай
своих янычар, понимая, что они в любой момент могут разорвать его на части.
Лагерь Короля был расположен на горном плато на высоте семисот или восьмисот метров. Я понапрасну пытался понять, где установлены палатки наших новых хозяев. Оказалось, что бандиты не склонны к излишествам и в любую погоду спят под открытым небом. Мне также не удалось обнаружить ни единой кучи награбленных богатств и вообще никаких признаков того, что нас завели в логово грабителей. Выяснилось, что Хаджи-Ставрос лично занимается продажей награбленного имущества, а его люди получают плату за труды деньгами, которые тратят по собственному усмотрению. Одни из них вкладываются в торговые операции, другие покупают в рассрочку дома в Афинах, некоторое приобретают в своих