Королева Маргарита

Голикова Мария

– А вы молитесь, пока не заснете, ваше высочество.

Я вытираю слезы и снова опускаюсь на подушку. Горничная крестит меня, я повторяю молитвы, какие знаю, а потом своими словами прошу Бога помочь.

На следующее утро я первым делом спрашиваю, как отец, и с замиранием сердца жду ответа. Мне говорят, что все так же, как вчера, – он жив, но ему очень плохо. Врачи ищут способ извлечь обломок копья, оставшийся глубоко в ране.

Время не идет, а тянется медленно-медленно. Уже несколько дней отец между жизнью и смертью. Сначала ему стало немного лучше, потом опять хуже… Это похоже на затянувшийся тяжелый сон. Иногда мне кажется, что он вот-вот прекратится и все станет как прежде.

Вначале врачи надеялись на благополучный исход, но все

их усилия оказались бесполезны – им так и не удалось сделать операцию и достать этот обломок копья. Теперь они говорят, что отец обречен. Он и сам говорит об этом, когда приходит в себя. Отдает последние распоряжения, покуда хватает сил. А дальше – ожидание конца… Отец очень мучается, матушка не отходит от него. Тяжелые вечера. В ясном небе – молодая луна. Девятое июля, скоро середина лета…

Меня рано отправляют спать, но я совсем не хочу спать. Забираюсь в постель и пытаюсь заснуть, но все время думаю об отце. Мне хочется побежать к нему, хочется, чтобы он посадил меня к себе на колено, как обычно. Я расскажу ему обо всем, что чувствую сейчас, о том, как я волнуюсь за него, молюсь, плачу, о том, чего боюсь… О том, что говорят братья, мать и придворные, о том, что мне снилось в эти дни. О красивой бабочке, которую я видела во время турнира… Отец прижмет меня к себе, пошутит или спросит о чем-нибудь, я посмотрю в его смеющиеся глаза – и все беды разом пройдут и забудутся!.. А в следующую минуту я осознаю, что этого не будет никогда. Отцу уже нет дороги назад, его рана смертельна… Он лучше всех мог бы утешить меня сейчас – но он даже не может говорить.

Я представляю, что он сейчас чувствует, и меня бьет дрожь. Рядом с кроватью горит ночник. Его свет немного успокаивает меня. Я снова опускаюсь на подушку и про себя читаю молитвы. Обычно после этого я засыпаю, но в эту ночь сон так и не приходит. Я пытаюсь надеяться на лучшее, но вместо надежды ощущаю какую-то пустоту.

Я засыпаю очень поздно, а утром узнаю, что отец умер.

«Requiem aeternam dona ei, Domine, et lux perpetua luceat ei. Te decet hymnus, Deus, in Sion, et tibi reddetur votum in Jerusalem; exaudi orationem meam, ad te omnis caro veniet…» [1]

1

«Покой вечный даруй ему, Господи, и свет вечный да светит ему. Тебе поется гимн, Боже, в Сионе, и Тебе возносятся молитвы в Иерусалиме. Услышь моление мое, к Тебе возвращается всякая плоть…» (Лат.) – Здесь и далее прим. авт.

Слова заупокойных месс остаются в душе и начинают звучать внутри, когда становится особенно тяжело. Прохлада, сумрак и высота строгих церковных сводов утешают меня. Наши боль, горечь и скорбь кажутся не напрасными, обретают торжественность и смысл. Я еще не знаю какой, но знаю, что если бы этого смысла не было, то слова молитв не были бы такими красивыми и не помогали бы так. От них становится гораздо легче.

Мы молимся, и я представляю, что наши молитвы поднимаются к небу, как птицы. Наверное, душа отца чувствует их, и свет для нее светит ярче… Когда я думаю об этом, моя боль стихает. Но иногда мне так хочется рассказать отцу обо всем, что происходит с нами без него! Я представляю, как бы он удивился или огорчился, представляю его глаза, голос – а потом вдруг осознаю, что этого не будет, что это невозможно, и мне сразу становится невыносимо пусто и одиноко.

Tout lasse, tout casse, tout passe [2] . Время уносит горести, как золотые листья сентября. Синее небо такое высокое, и в воздухе носятся легкие паутинки. Даже не верится, что все это уже прошло: и похороны отца в Сен-Дени, и коронация моего брата Франсуа в Реймсе – теперь Франсуа стал королем Франциском II [3] . Прошли и тихие дни в Венсенском замке посреди шелестящего моря осенних деревьев. Неуловимая грусть, теплое солнце и холодный предзимний ветер. Боль постепенно успокоилась, превратилась в горьковатый привкус дыма в осеннем воздухе. Утренние зори окутаны туманами, поют охотничьи рога.

2

Все течет, все меняется (фр.).

3

В русской переводческой традиции имена французских королей принято передавать на немецкий лад: Франсуа – Франциск, Шарль – Карл, Анри – Генрих. Автор будет придерживаться ее в написании имен правителей, однако в остальном постарается сохранить оригинальное звучание.

Сейчас мы живем в Амбуазе. Мне нравится этот замок – такой огромный, мощный, неприступный и в то же время изящный. Когда стоишь наверху, чувствуешь себя свободной как птица. Но даже под защитой этих стен я не могу отделаться от пронзительного чувства, что все мы беззащитны перед судьбой. Мне кажется, что это чувство теперь останется во мне навсегда. Смерть отца оказалась такой внезапной, мы были к ней не готовы… Что еще случится? Впрочем, если и случится, то не здесь. Здесь, в Амбуазе, не должно произойти ничего плохого – этот замок такой красивый и так нравится мне!

Скоро зима. В саду, куда выходят мои окна, гаснут цветы, а деревья по берегам Луары из золотых становятся красными и ржавыми. С каждым днем листва редеет. По утрам в замке холодно, особенно в нетопленых коридорах – даже пар идет изо рта. Сразу чувствуется, как свежо на улице.

Зачем я проснулась так рано? Только-только занимается день. Мне не хочется выбираться из теплой постели. Я рассматриваю бархатный балдахин над кроватью и вспоминаю разговоры о том, что кто-то предсказывал отцу гибель. Но неужели нашу жизнь можно знать наперед? Неужели она вся уже известна кому-то там… где? На небе? Вот бы посмотреть на того, кто пишет человеческие судьбы! Вот бы заглянуть за занавес времени, как в комнаты взрослых! Вот бы пробраться туда и прочесть страницу в Книге Судеб, где написано о нашей семье.

Я скучаю по отцу. Матушка заботится о нас, по возможности приезжает сюда вместе с нашим братом королем Франциском, но даже когда она здесь, я не чувствую, что она со мной. Я не знаю, как и о чем с ней разговаривать. Отец любил со мной играть и беседовать, это получалось у него легко и просто, и я могла рассказать ему что угодно. Болтать с ним о пустяках, шутить, смеяться… А с матушкой так не получается: мне все время кажется, что ей что-нибудь не понравится или она вообще не поймет меня.

Когда она не может приехать в Амбуаз, то присылает художника, чтобы он нарисовал для нее наши портреты. Позировать скучно, но я люблю это делать – мне нравится художник. Он такой обаятельный, всегда учтивый и мягкий, у него внимательный взгляд, лицо с красивыми усами и вьющейся бородкой, спокойное и вдумчивое. Мне интересно наблюдать за его движениями, я пытаюсь понять, как у него получается так быстро и точно рисовать. Потом я пробую так же рисовать сама, но идеальная картина остается в мечтах, а на бумаге – лишь ее отдаленное подобие…

А вот бы нарисовать все это, всю нашу здешнюю жизнь – и игры с братьями, и беготню по саду и замку, и вкусную еду, и просто тихие моменты, которые я очень люблю, но не знаю, как рассказать о них. Например, мне нравится по утрам подходить к окну и смотреть на сад в утренних сумерках. Там работает садовник, за садом темнеют деревья, и в этом есть что-то волшебное и загадочное. А еще я люблю, когда идет дождь, сад за окном мокнет, шуршат капли, а мы играем в натопленных комнатах.

Когда приезжает матушка, она почти все время занимается государственными делами, а если она свободна, то беседует в основном с моими старшими братьями. Но у меня есть любимое время в ее приездах: вечера, когда она наконец прекращает дела, и мы собираемся все вместе в «зале с камином», как я называю эту комнату. Собственно, все залы и комнаты в замке с каминами, но этот камин с секретом, о котором знаю только я. Он кажется обыкновенным, а на самом деле через него можно попасть в сказочное королевство.