Королева Маргарита

Голикова Мария

В такие вечера мы с матушкой читаем какие-нибудь интересные книги, смеемся, говорим на разных языках. Мне не очень нравится греческий, зато нравится, как звучит латынь, хотя я еще плохо ее понимаю. Итальянский язык не такой строгий и торжественный, зато более понятный.

Шарль не любит языки. Его не оторвать от книжек с картинками, особенно от изображений битв и охоты. А Франциск заходит ненадолго пожелать всем доброй ночи и поднимается к себе усталой походкой. По походке его можно принять за старика. С тех пор как он стал королем, он выглядит таким бледным и уставшим. Мне его жалко…

Александр-Эдуард младше

Шарля, но гораздо сообразительнее. Он хорошо и бойко говорит и умеет остроумно шутить. У меня так пока не получается, я гораздо застенчивее, но очень хочу стать такой же веселой и обаятельной. Александр-Эдуард постоянно затевает разные игры, а если матушка что-нибудь читает или рассказывает, он садится к ней ближе всех и не сводит с нее внимательных блестящих глаз.

Самый младший в нашей семье, Эркюль, обычно сидит рядом со мной и листает книжки с картинками. Он медлительный и невнимательно слушает, что рассказывает мать, – вместо этого забавно разговаривает сам с собой. То и дело поворачивается ко мне и просит объяснить, что нарисовано на картинке. Сегодня он испуган – кто-то из слуг сказал ему, что в лесу рядом с замком живет чудовище. Он спрашивает меня:

– Маргарита, а правда, что в лесу водятся чудовища?

– В сказочном лесу водятся.

– А этот лес за замком сказочный?

– Нет, Эркюль, что ты! Это самый обыкновенный лес, – отвечаю я уверенно, но мне тоже становится не по себе. – Правда, единороги там должны водиться…

– А чудовища?

– Если там водятся единороги, то чудовищ точно нет.

– А я видел единорога.

– Где?

– На картинке.

Эркюль имеет в виду гобелен в коридоре. Я тоже люблю рассматривать его. Правда, меня смущает, что у единорога там бородка, из-за которой он скорее смахивает на крупного козла. Я пытаюсь вообразить себе такого единорога, и он мне не очень нравится. Но все равно, мы с Эркюлем мечтаем посмотреть на единорогов.

– А когда их можно увидеть? – спрашивает Эркюль.

– Не знаю. Они очень осторожные. Если замечают человека, не выходят.

– А мы спрячемся.

– А слуги? Возле замка всегда полно слуг.

– Да, верно… Тогда, может быть, совсем рано утром?

– Или поздно ночью. Когда никого нет.

– Давай как-нибудь попробуем!

– Давай. Если ты вдруг увидишь его, позовешь меня, а если я увижу, то сразу покажу тебе.

Довольный Эркюль кивает, но все равно остаток вечера с тревогой посматривает на дверь, опасаясь чудовища.

Иногда наше вечернее общество дополняют дети придворных, чаще всех Анри, принц де Жуанвиль, сын герцога де Гиза. Он на три года старше меня и держится спокойно и учтиво, как взрослый. Впрочем, это только до тех пор, пока не начнется какая-нибудь игра. Тогда он немедленно присоединяется к ней и, как правило, доводит до драки – ему везде надо быть первым. Он никогда меня не обижал, но я все равно его побаиваюсь и стесняюсь, у него такой дерзкий и надменный вид.

Когда Анри здесь, мы часто видим его отца, знаменитого полководца. По нему сразу видно, что он военный. Он очень сдержанный, говорит негромко, но властно. Мне кажется, даже матушка побаивается его, хотя и не показывает этого. А мне он нравится, потому что никогда не забывает спросить у нас с братьями, как дела, и сказать что-нибудь хорошее. Когда ему некогда, он просто кивает нам, но всегда обращает на нас внимание.

За окнами густая вечерняя тьма. Ужин был уже давно, в пять, но прежде чем ложиться спать, мы перекусываем молоком, рисом и сладостями – изюмом, медом, орехами или вареньем. Мне нравится, как горит огонь в камине, нравится, что в залах замка пахнет совсем по-зимнему – свежестью и горьким дымком. Вот бы выпал снег, чтобы можно было построить снежную крепость!

Пока мы лакомимся, к матушке заходит герцог де Гиз. Уже поздно, видимо, у него срочное дело. Он показывает ей какие-то бумаги. Матушка приказывает слугам присмотреть за нами, уходит вместе с герцогом и возвращается встревоженной и озабоченной. Шарль спрашивает, что случилось, но она отрицательно качает головой, желает всем доброй ночи и, шурша черным платьем, торопливо направляется к Франциску.

В последнее время я все чаще замечаю в ее глазах напряжение и страх, она чего-то опасается… И Франциск встревожен. Мы идем спать, но я вижу страх даже в глазах моей гувернантки баронессы де Кюртон, в ее неуверенных движениях, когда она спрашивает меня о каких-то пустяках, ожидая ответа с напряженной рассеянностью. Чего она боится? Времени? Или тех, кто желает нам зла? Я знаю, что на свете есть много людей, желающих нам зла. Но если гувернантка боится, она глупа. Потому что мы не боимся – а нам намного хуже и намного страшнее, чем ей. То, что дано испытать нам, ей даже и не снилось.

Я не без презрения смотрю на гувернантку, но всеобщая тревога передается и мне. Я долго не могу заснуть, а когда засыпаю, мне снится, что из леса выходит огромное темное чудище и, тяжело ступая, приближается к нашему замку… Я просыпаюсь – уф, это был только сон. Страх постепенно исчезает. Но для верности я все-таки осторожно раздвигаю балдахин и смотрю по сторонам. Горит ночник, гувернантка и горничные спят. Еще темно. Никаких чудищ не видно, и я засыпаю снова.

Амбуаз

Долгая зима. Низкое серое небо. Луара покрыта льдом, ветер и снег. Солнце редко выглядывает из-за облаков. Мы все ждем весны, но чем ближе весна, тем сильнее становится тревога.

Говорят, что протестанты хотят напасть на нас. Однажды я спросила у своей гувернантки:

– Мадам де Кюртон, а кто такие протестанты и что им нужно?

– Это исчадия ада, ваше высочество.

Такого ответа я не ожидала. Мне даже стало не по себе.

– Но ведь это люди? – спросила я неуверенно.

– Да, но это посланники самого Сатаны. Дьявол с их помощью хочет погубить нас.

– А почему он хочет нас погубить?

– Потому что у нас истинная вера – мы католики. А протестанты – еретики, вероотступники. Они нарушают законы Господа и после смерти попадут в ад.

Я оставляю мадам де Кюртон в покое и погружаюсь в размышления. Из разговоров взрослых я слышала, что протестанты хотят отобрать у нас корону. Все-таки дело тут, наверное, не только в религии… А если только в ней, то это очень страшно. Неужели протестантами и правда движет сам Сатана? И неужели их так много, что мы должны всерьез бояться их? Порой мне кажется, что Амбуаз – последний остров истинной веры в этом мире, а мы – ее последние приверженцы. Ведь этот мир очень стар, уже 1560 год от Рождества Христова, и, наверное, скоро конец света…