Королева ночи
Шрифт:
О том, что выставляли на продажу деревенские кузнецы даже говорить не стоило, эти о настоящем оружии ничего не знали. Меч не плуг, а копье не вилы — для хорошего оружия нужны особые умения и знания, недаром лучшими оружейниками становятся те, кто в свое время повоевал и поэтому знает цену хорошему мечу, луку, или копью.
А стоит настоящее оружие дорого — обычно жизнь. Если твой меч сломан в бою, то никто не станет ждать, пока ты найдешь себе новый, а просто воткнет тебе в грудь что-нибудь острое.
Я бросил взгляд на то, что сельчане выложили на дерюгу возле своих обозов и тяжело вздохнул —
Обойдя рыночную площадь, направился вверх по улице, уже не глядя на оружейные лавки, которых здесь было много — с моими медяками туда не стоило соваться, хоть там встречались достойные образчики мечей и кинжалов.
Взглянув на солнце, я решил, что уже довольно поздно, отец должен заниматься на плацу, тренируя новобранцев, братья рядом с ним, помогая и наставляя тех, кто впервые в руки взял алебарду — оружие стражей. Кстати, довольно опасное оружие в умелых руках, помесь копья и боевого топора, я видел как людей таким оружием разрубали надвое.
Вероятнее всего дома остались только сестры, которых я и собирался уговорить, отдать мне старый меч, что валялся у нас на чердаке.
Отец получил его в награду за свое геройство в бою давным-давно, но никогда не носил, он не подходил ему по балансу и был для него слишком мал, а вот для моей руки это оружие было в самый раз.
Поэтому оглядевшись, нет ли поблизости кого-то из товарищей отца — стражей, я отправился к дому, дожевывая краюху, что дал мне трактирщик, по-прежнему не понимая, почему тот решил пожалеть меня. Не из-за пустяшного же долга?
Я еще раз огляделся, улица была пустынна, только вдалеке ученик кожевенника бежал с кипой кож, убедившись, что никого поблизости из стражей нет, аккуратно постучал в мощную дубовую дверь.
Как и ожидалось, дома оказались одни сестры, рассмотрев меня из окна второго этажа, они отказались впустить меня внутрь.
Жили мы в старом двухэтажном доме, сложенном из массивных валунов, скрепленных раствором так, что за столетия все это стало единым монолитом. Входные двери были массивными, укрепленными металлическими полосами, выломать такие не просто, почти невозможно. Окна на первом этаже выходили в небольшой внутренний дворик, ворота в него были всегда закрыты и укреплены так же, как и двери.
На улицу смотрели только окна второго этажа, да и те на ночь закрывались крепкими обитыми железом ставнями.
Не дом, а крепость, отец ожидал всю жизнь войну, которая придет в наш город и поэтому укреплял его постоянно.
Мне пришлось вести переговоры с сестрами, задрав голову вверх, и оглядываясь по сторонам, опасаясь, что нас кто-то услышит. Кричать приходилось довольно громко.
Как бы я не уговаривал, сестры впустить меня внутрь не решались, а может, просто не хотели — они меня тоже не очень-то любили.
Узнав, что мне требуется меч, который не представляет для нашей семьи никакой ценности, они согласились его отдать, а заодно мой юношеский кинжал, который когда-то выковал для меня кузнец стражей.
Он был маловат, но в качестве метательного ножа и зубочистки вполне мог пригодиться, к тому же у него имелось одно несомненное достоинство, это оружие было выковано из хорошей стали.
После долгих уговоров мне сбросили все, что я просил, через окно второго
Сестры слышали, как отец разговаривал с другими стражами, а также с хозяевами многих гостиниц и трактиров, прося их помочь наставить неразумного сына на путь истинный. Причем меры предлагались самые радикальные, вплоть до порки на площади и помещению в городскую тюрьму, славящуюся у нас тем, что большинство узников не выдерживали там даже трехмесячный срок, их просто съедали крысы, которых развелось там видимо-невидимо.
Несомненно, слышать это было не очень приятно от родных тебе людей, но тут приходится только удивляться изобретательству богов — если уж они хотят кому-то причинить зло, то делают это, не жалея средств и привлекая всю свою зловещую фантазию. Вряд ли меня удивит, если к вечеру за мной будет гоняться вся городская стража, вместе с ворами и убийцами. Их она покрывает и поддерживает, лишь иногда вздергивая на лобной площади тех, кто неправильно понимал правила игры — взамен, те выполняют поручения стражей, например, убивают тех, кто мешает их интересам, до которых они не могут добраться по тем или иным причинам.
Возможно за моей спиной уже сейчас тенью скользит один из наемных убийц, готовясь воткнуть мне в спину тонкий и длинный нож с меткой, по которой в нашем городе определяют заказное убийство.
Впрочем, это я уже размечтался, отец предпочитает более дешевые и надежные методы, вроде арбалетного болта в грудь.
Правда, обижаться на него все-таки не стоит. В конце концов он меня вырастил, поднял на ноги, выучил грамоте и многому другому, что могло пригодиться в моей будущей жизни.
Благодаря этому, я вполне самостоятелен и могу за себя постоять. Меня на плацу гоняли так, словно хотели убить, там я приобрел выносливость и терпение — основные черты настоящего воина. Заодно достаточно знаний, чтобы выживать в любой обстановке, слушая рассказы воров и убийц, дезертиров и неудачливых наемников перед казнью.
Сестры выбросили не только меч, но и добротные сапоги одного из братьев, которые стали ему малы, старую кожаную куртку другого из которой тот вырос, и отцовский мешок для дальних странствий, с уложенным в него флягой, кресалом и огнивом — тот им давно не пользовался.
Взяв все это, я сразу почувствовал себя гораздо лучше.
Мне не хватало только лука и стрел, но это и сам смогу сделать в первом же лесу, который встретится нам по дороге.
Орешник или тис — все сгодится, правда, лук не будет боевым, но убить зайца или человека с расстояния сотни метров, я смогу.
В дальних странствиях без такого оружия в лесу делать нечего — останешься голодным, потому что ни одна птица или животное не подпустит тебя к себе, чтобы ты мог ее поймать.
Силки — хорошая штука, но они требуют времени и знания звериных троп, поэтому лук и, пожалуй, праща — лучшее средство для добычи пропитания в дальней дороге.
Я помахал сестренкам на прощанье рукой и пошел к рыночной площади, не испытывая ни сожаления ни горечи от разлуки с семьей.
Мы жили вместе, временами нам было неплохо, но большей любви между нами не было. А разве не то же самое происходит в других семьях?