Королева воскресла!

Федина Елена

Никого кроме меня Зарих даже не заметил.

— Это здесь ты теперь живешь?

Я молчала. Он огляделся по сторонам.

— У тебя вещи есть?

Я молчала как мумия.

— Какие там вещи, — вмешалась Гертруда, — она всё продала.

— Тем лучше, — спокойно сказал Зарих, — идем.

Я молча встала и молча вышла, ни радости не было, ни облегчения, одна всепоглощающая обида. Мы шли бесконечными коридорами, в глазах рябило от факелов, развешанных по стенам, и стук шагов гулко отзывался под потолком.

У себя в кабинете

Зарих усадил меня в кресло и положил передо мной на заваленный бумагами стол туго набитый кошелек.

— Здесь пять тысяч. Купишь дом, наймешь прислугу. На год хватит, а потом я приеду. Ну? Что ты молчишь? Что случилось?

Действительно, что случилось? Ну, забыл на два месяца, так ведь дела! Что я понимаю в его государственных делах!

— Жанет, скажи что-нибудь. Ты слышишь меня?

Я его слушала и не слышала. Обида застилала мне глаза и затыкала ватой уши, лимонной кислотой сводила челюсти и тисками сдавливала горло. Я молчала.

Зарих долго всматривался в меня, потом нервно заходил из угла в угол.

— Ну, знаешь! Это уж слишком! Опомнись, война на дворе! Мне только и забот, что разыскивать тебя по всем подвалам…

Я смотрела на него исподлобья как маленький упрямый ослик.

— Не молчи, я тебя прошу, мне и так тошно.

Он говорил со мной как со служанкой. Со служанкой, которой барским жестом бросил пять тысяч золотом. Если бы тут сидела его ненаглядная Юлиана, он не метал бы в ее сторону недовольные, хмурые взгляды, а давно сидел бы у нее в ногах как преданный пес!

Я молча встала, чтоб уйти. Не знаю, что мною двигало, какая-то слепая темная сила, не иначе. Он поймал меня на полпути и властно развернул к себе лицом.

— Ты что, уходишь?!

— Отпустите, — сказала я наконец не своим, равнодушным каким-то голосом.

— Не выдумывай!

Зарих держал меня крепко и целовал как самый пылкий любовник, но меня уже ничто не могло разбудить, губы мои были холодны, кожа не горела, и сердце радостно не падало в бездонную пропасть. Я стала как бревно, и ни один мускул в моем теле не отозвался на его прикосновение. Скорее я сдвинула бы огромный мельничный жернов, чем избавилась от своей всеподавляющей обиды, которая была сильнее разума, сильнее страха, сильнее тщеславия и сильнее любви!

Обида! Страшная черная птица с острым клювом и цепкими когтями! Ничего мне уже не надо, я ни во что не верю, Зарих, ты слишком долго не приходил! Ты и сейчас меня не любишь, тебе меня просто жаль… Да пусть я потом погибну, и мой ребенок погибнет вместе со мной, пусть я буду потом выть и кусать локти, но хоть раз в жизни хлопнуть дверью!..

— Пусти! Ничего же не получится! Ничего!

Он уже понял. Он отпустил.

— И деньги мне твои не нужны, — сказала я дрожащим голосом, — обойдусь как-нибудь.

— Та-ак, — усмехнулся он, — кажется, прекрасная дама меня отвергла?

— А ты не веришь, что такое может быть?

— Не сходи с

ума, Жанет. Ты будешь жалеть об этом всю оставшуюся жизнь. Ты ведешь себя как триморская царица.

Он провожал меня усталым и насмешливым взглядом. Он не принимал меня всерьез, ни мою обиду, ни мою любовь, ни мою гордость.

— Иди, Бог с тобой…

В темноте коридора я опомнилась, меня как будто завернули в холодную мокрую простыню. "Что же я наделала?!" Впрочем, возвращаться назад было уже ни к чему. "Вот и всё, вот и всё…" — стучало у меня в голове в такт шагам. Других мыслей не было.

Гертруда только покачала головой, когда я вошла, но ни о чем не спросила. Я долго, почти всю ночь лежала без сна, крутилась на жесткой кровати и мяла подушку. Проснулась потом поздно и каким-то шестым чувством поняла, что Зарих уже далеко. Его нет и больше не будет, или меня не будет. В любом случае мы с ним больше никогда не встретимся.

— Встала?

Гертруда сидела за столом и штопала чулок. Перед ней в медном бидоне стоял огромный букет роз, запах от них доходил даже до моего темного угла.

— Откуда это?!

— Это тебе.

— Мне?..

— И кошелек тебе… Я уже дала Гретте один дорлин, чтобы молока купила и сметаны.

Я подошла босиком, наклонилась над букетом, проклиная себя, бестолковую заносчивую дуру, ненавидя себя и презирая. Неужели так трудно было просто улыбнуться и обнять его? И любить его, ничего взамен не требуя, и сказать, что я буду ждать его, куда бы и насколько бы он ни уехал!

Розы от моего дыхания очень быстро превратились в жалкий засохший веник. Такое уже было однажды.

— Я проклята Богом, — сказала я обмершей от испуга Гертруде, — даже цветы меня не выносят…

*****************************************************

**************************

В окне у Лесли тускло горел свет. Я осторожно поднялась к нему на чердак и постучала.

— Открыто, — как всегда крикнул он бодрым голосом.

Я его не видела сто лет! Я прижималась к нему и цеплялась за него руками, как утопающий за последнюю соломинку. Обними меня, Лесли! Как хочешь, как младшего брата, как собаку, как любую божью тварь! Только обними меня, только погладь меня и пожалей, только сними этот непосильный камень с моего сердца!

— Где ты был, Лесли? Где ты был так долго?

— О! Да тебе совсем плохо!

— Ну, где ты был?!

— Да везде… садись, успокойся… чай будешь?

Я сбивчиво и беспорядочно рассказала ему то, что узнала когда-то от Зариха, и то, какие сама из этого сделала выводы. Лесли слушал внимательно, не перебивал, только хмурился всё больше и подливал мне в чашку кипяток.

— А розы опять завяли, — закончила я, — как в тот раз. Странно, правда?

— Это он тебе прислал?

Я почувствовала, что краснею.