Королевская канарейка
Шрифт:
Относительно, например, средневекового испанского. У испанцев одна из королев разъелась до огромных размеров, став из красавицы больной одышливой матроной только потому, что уложение не предполагало еды в неурочное время, даже для королевы, а вот буфетчик в любое время мог прислать горячего шоколада и халвы. А жизнь у королевы была не ахти. Женщина, у которой нет щастья — что она делает? Начинает сублимировать. По себе помню: женский порнографический романчик (когда я ещё могла их читать, не слишком сильно блюя), либо двухсотпятидесятиграммовая порция черносмородинового пломбира давали примерно одинаковый результат — жизнь становилась
Из размышлений меня вывел посол, снова плюнувший скорлупкой. Ошарашенно проследила за её полётом… вот, кстати, что за орешки? Никогда таких не видела. Маленькие, что-то среднее по виду между фисташками и кедровыми.
— Блодьювидд, не смотри ты так на эту скорлупу, ею только муравьи интересуются.
Точно: вокруг скорлупок собирались чёрные муравьи и утаскивали их, как будто что-то ценное.
— Что это за орешки?
— Лориэнская пиния. Тут не растёт, зимы холодные. Мне прислали с оказией, — и, мечтательным голосом, — ах, в Лориэне вечное лето… если бы ты знала, Блодьювидд, как там красиво! Рощи мэллорнов; водопады, над которыми висят сияющие радуги; ажурные мосты — жаль, что ты не видишь эту красоту… Хочешь орешков?
Орешков я хотела, и они, в отличие от сияющих над водопадами радуг, были доступны, поэтому уселась на скамейку рядом с послом и приняла участие в вакханалии, тоже начав плеваться в муравьёв, которых становилось всё больше.
Эльфийская одежда почти никогда не предусматривает такой пошлости, как карманы. Орехи посол брал из мешочка, стоящего рядом:
— Я думал, ты будешь сидеть с книжкой до ужина, как ты обычно делаешь.
Перестала жевать, осознав, что:
а) Ланэйр здесь не в первый раз.
б) Терраса со скамейки отлично просматривается.
А я ведь на ней в дезабилье сиживала… да что там, голяком по ней скакала. Ну ничего, вся моя жизнь сплошной позор. И я снова опустила руку в мешочек, ответив:
— Что-то не читается сегодня.
— Что тебя интересует в истории Арды? Определённые периоды и события? Спроси меня, я неплохо в ней ориентируюсь, был участником и свидетелем много чего, — тут посол призадумался, — за последние семь с лишком тысяч лет.
Я сплюнула орех и подавилась скорлупой, проглоченной вместо него.
Вдумчиво смотрела на муравьёв, обрадовавшихся нежданному счастью и собравшихся вокруг ореха. Продышавшись, ответила:
— Я даже не знаю, что спросить… Вы, господин Ланэйр, сами живая история.
Посол безмятежно поправил:
— На «ты». Я не король. Да, в каком-то смысле ты права. Я по прямой линии происхожу от Феанорингов. Моим дедом был Туркафинвэ Тьелкормо, он же Келегорм Прекрасный.
Мозги мои заскрипели: про Феанорингов мне было ведомо только из «Сильмариллиона», прочитанного наискось и давно. Однако, если верить ему, Келегорм Прекрасный умер бездетным. Спросила. Ланэйр тихо вздохнул, стряхивая муравья с одежды:
— Не совсем. Дед был великим охотником.
Тут я в очередной раз выпала в осадок и, не удержавшись, перебила:
— Но… эльфы же не едят животных?!
Ланэйр лениво улыбнулся:
— Он был охотником на тварей Моргота… Говорят, мне достались от него красота и правильное воображение убийцы.
Это
— Келегорм мог умереть бездетным. Влюблён он был несчастливо в Лютиэнь, дочь Тингола. Дед, не рассусоливая, похитил её и держал взаперти, добиваясь взаимности. Я бы сказал, что эта часть его души досталась Трандуилу, если бы они были в родстве, да… Но, в отличие от Трандуила, он не преуспел, девушке удалось бежать. Потом ему было как-то не до женщин…
— Эта часть его души тоже не передалась вам, господин Ланэйр, да? — не удержалась и подкусила, зная, что по части женолюбия посол даст фору Трандуилу.
Он только усмехнулся:
— На «ты», Блодьювидд, это ведь так несложно. Да. В ночь на Бельтайн у меня было даже несколько женщин. Я красив с точки зрения эльфиек…
«А уж с точки зрения человечек…» — очарованно подумала, но, конечно же, смолчала, а Ланэйр продолжал:
— Беловолосые аристократы ценятся… в определённом смысле. И я плодовит, от меня рождаются дети. Отказать даме, да ещё на Бельтайн — у нас такое не принято. Эллет может никого не любить, но хотеть ребёнка; возлюбленный иногда гибнет, а ребёнка всё равно хочется. Да и любовь — когда же она бывает счастливой…
Опустила глаза, не желая развивать эту тему, а Ланэйр продолжал:
— Но так вышло, что дед попал в плен, преданный союзниками, вместе с несколькими братьями. Их продали в рабство, они пережили пытки и издевательства, а умереть не могли: в мире живых их держала клятва. Случайно их спасла молодая колдунья.
Спасла случайно, но, происходя из эльфов, в дальнейшем хотела помочь от чистого сердца. Один из братьев был ранен и близок к смерти. Она могла бы его вылечить, но всю силу потратила при освобождении братьев. Восстановить её быстро можно было во время обряда, в котором… э… нужно было лишить девственности мужчину. Среди братьев было несколько девственников, и любой охотно отдал бы требуемое, учитывая, что это было нужно для спасения родича; к тому же колдунья была очень красива. Она выбрала Келегорма. Старался он, видно, от души, потому что она не только вылечила раненого, но и понесла моего отца. А дед вскоре погиб, при попытке ту самую клятву сдержать. Да воссияют для него чертоги Мандоса.
— Откуда ты так хорошо это знаешь?
Ланэйр удивлённо приподнял брови:
— Так от бабки же. Видел её в детстве. Она погладила меня по щеке, вздохнула, что я вылитый Турко (она, понятное дело, звала деда малым именем), и провела со мной несколько дней. Тогда и рассказала.
— А сейчас она где? Умерла, да?
— Нет, отчего же? Моя бабка, Хольда, живёт в Стране Вечной Ночи. Просто это весьма могущественная ведьма, а у них странные понятия о родстве. Все удивлялись, что она вообще дала себе труд со мной познакомиться. И даже подарила мне… одну вещь.
Тут он замолчал. Я, переваривая услышанное, задумчиво полезла в мешочек и наткнулась на его руку.
Попыталась отдёрнуть, взглянула ему в глаза — и в памяти всплыл стишок:
глаза серьезные как небо
сейчас ты скажешь про любовь
а у меня задралась майка
и на лодыжке муравей
Хотела вскочить, но он удержал за руку:
— Подожди, богиня.
Приостановилась, и он, помолчав и с трудом сглотнув, чужим, изменившимся голосом сказал: