Королевская кровь. Книга третья
Шрифт:
Закрыл глаза, а когда открыл — в воде озера не было его отражения. Он присел, плеснул ладонью по водной глади — побежала рябь, и виден был стоящий над головой полумесяц, просвечивающий через него.
Там же, над ним, было небо, перевернутая чернильная чаша, могущая простором своим успокоить давно отучившегося удивляться воина. Небо зовущее, небо вечное, приняло в свои объятья белого дракона, который, сделав круг, пролетел над озером — чтобы убедиться, что его действительно не видно.
Еще одно умение, которого не должно у него быть.
Он задумчиво парил в восходящих от прогревшегося за день
Он только посмотрит. Только убедится, что с ней все в порядке.
На окраине спящего Иоаннесбурга, в пятиэтажке напротив окон отслеживаемого объекта, смачно зевнул сидящий в кресле агент. Скука была смертная — месяц тупого наблюдения за экранами, на которые выводились изображения с камер, установленных на окнах снятой квартиры, и перемещений за молодой учительницей, каким-то невероятным образом оказавшейся связанной с похищением наследницы трона.
Напарник спал на кушетке тут же, и завидно было до злости.
Внизу, под окнами, вдруг завыли сигнализации нескольких машин, и агент, оживившись, выглянул в окно, но ничего не увидел. Фонари над проезжей частью светили ярко, по тротуару напротив, далеко от точки наблюдения шла какая-то развеселая компания и гнусно орала песни.
Все как обычно.
Он ушел на кухню, сыпанул себе дрянного растворимого кофе в заскорузлую кружку, плеснул туда теплой воды из давно кипевшего чайника, щедро добавил сахара и вернулся на место.
Чет долго кружил над столицей Рудлога, опасаясь снижаться — вдруг полог невидимости перестанет работать? Но раз за разом пролетая над знакомой пятиэтажкой с угловым окном, в которое он ворвался месяц назад, дракон не выдержал. Спустился мягко, сложив крылья, целясь на крышу — было бы удобно изогнуть шею и заглянуть в окошко, но в последний момент подумал, что хлипкое строение может и не выдержать веса дракона. Спустился на проезжую часть, аккуратно, стараясь не задеть хвостом ничьи окна, но все же толкнул лапой припаркованную машину, чуть не споткнулся, тяжело и гулко стукнул лапой по тротуару. Заверещали машины, противно, на высоких нотах, на все лады, как безумный оркестр, и он сжался прямо посреди дороги, потому что стали загораться в окнах огни, сонные люди выглядывали, щелкали ключами от сигнализации, отключая воющие автомобили.
Когда улица затихла, Чет развернулся, чувствуя себя как червяк в тесном яблочном ходу, встал на задние лапы, оперся передними о Светланин дом, и, изогнув шею, повернув голову боком, заглянул в ее окно.
Там, за тонкими занавесками, в знакомой кровати спала его Света, и он как щенок стал тыкаться носом в подоконник, прижимаясь ноздрей к щелкам между окном и рамой, пытаясь почувствовать ее запах.
Жива. Спит. Дома.
Пахло и другими людьми, ее родителями, он проверил — пожилая пара мирно спала в другой комнате на широкой кровати. Окна были заперты надежно — только на кухне было вертикально приоткрыто окно — в эту щель мог пролезть котенок, но никак не дракон.
Поскребся тихо в стекло к Светлане когтем, но звук все равно вышел душераздирающий — он аж прижал уши, оглянулся. И вовремя — у ног его шли люди, воняющие алкоголем, шумные, шатающиеся,
Снова поскребся, прислонился глазом к стеклу — Светлана спала крепко, сжавшись в комочек, опять мерзла, наверное.
Обернуться и подняться к ней? И что, он позвонит в дверь, а если откроет кто-то из родителей? А он не одет, в этом мире так не принято.
Он старательно чиркал ногтем по стеклу, но Света не просыпалась. Походил задумчиво по дороге туда-сюда, расставляя ноги и пропуская проезжающие машины под брюхом.
Сила уходила, как вода через песок, и нужно было решаться, и он уже поглядывал на дверь подъезда, когда в голове его раздался Зов Владыки Нории. Слабый, тихий, но даже на таком расстоянии было понятно, что хозяин Истаила в бешенстве.
Чет мотнул головой, преодолевая необходимость прямо сейчас срываться с места и лететь, потянулся зубами к своему крылу, вырвал небольшое пушковое перо у самого сгиба. И еще с минуту, наверное, аккуратно просовывал его в щель окна на кухне, так, чтобы оно точно оказалось внутри.
Зов повторился, и воин-дракон взмыл в ночное столичное небо, сбросил высоко над городом ненужную уже невидимость и, ускоряясь, полетел к своему Владыке.
Света проснулась рано. За окном было серо и мокро, и кружилась голова, и на работу совсем не хотелось, и мутило противно. Полежала немного, слушая, как на кухне хлопочет мама, спустила ноги в теплых носках на пол и пошла в ванну.
Зубная паста была такой вкусной, что она высосала чуть ли не пол-тюбика, а вот от запахов еды становилось еще хуже. Но поесть надо было, иначе опять будет темнеть в глазах на уроках и опять будет желчь подступать к горлу.
Мама подметала пол, и в пыли у совка лежало большое, с ее руку, пушистое белое перо. Света застыла в дверях, забыв о дурноте.
— Смотри, — мама ткнула шваброй в перо, — ничего себе, какие птицы у нас водятся. — Дочь, ты чего?
Дочь, опустившись на пол, прижимала к лицу легкий пух, щекочущий ноздри, и с совершенно неадекватным видом улыбалась. Вскочила, подбежала к окну кухни, выглянула в него, побежала в свою комнату, отдернула занавески, всхлипнула. Встревоженные родители следовали за ней по пятам. И очень удивились, увидев на стекле коряво выведенное неровными буквами-царапинами слово.
«Жди».
— Мама, папа, — сказала Света, волнуясь, — мне очень надо вам кое-что рассказать.
Рассказ получился долгим и трудным. К концу на маленькой кухоньке сидело два очень удивленных родителя и одна беременная дочка, прижимающая к себе пушистое перо.
Сколько раз повторялась эта сцена в разных семьях, на разных кухнях, маленьких и огромных, роскошных? Без перьев, конечно. Да и отсутствующие потенциальные зятья были попроще и поменьше размером.
— Ну что скажете? — настороженно спросила Светлана у задумчивых родителей. Большие часы, стоящие на холодильнике, показывали, что на работу она уже опоздала. Придется придумывать отговорки. И позвонить надо, конечно.