Королевская шутиха

Грегори Филиппа

— Если она сможет встретить вас по-сестрински, она вас простит.

Я взяла принцессу за руку, но продолжала смотреть на ее внезапно побледневшее лицо. Елизавета уперлась затылком в затейливо вышитую подушку.

— Да, принцесса, королева желала бы стать вашим другом. Я это знаю. Она была бы очень счастлива услышать о вашей невиновности.

Елизавета вырвала руку из моих пальцев.

— Даже если Ватикан вдруг объявил бы меня святой, Мария и тогда не была бы счастлива. И я назову тебе причину. Дело не в том, что я покинула двор, и даже не в моих сомнениях по части ее веры. Дело во вражде между сводными сестрами. Она никогда не простит мне то, что сделали с ее матерью и с нею.

— Ваше

высочество, я что-то не понимаю. Вы же значительно младше Марии? При чем тут вы?

— Очень даже при том! Я была любимой дочерью отца, баловнем двора. Мария все это видела. Она ненавидела меня за то, что я была счастливее ее. Знаешь, как я боялась ее в раннем детстве? Она сидела возле моей кроватки, пела мне колыбельную, а мне казалось: вот сейчас она схватит подушку и прижмет мне к лицу. В ней диковинным образом перемешались любовь и ненависть. И менее всего ей хочется видеть при дворе младшую сестру, поскольку сравнение явно не в ее пользу.

Я промолчала: слова Елизаветы были неприкрыто дерзкими, хотя и во многом правильными.

— В глубине души каждый человек верно оценивает себя. Мария понимает: я моложе и красивее ее. К тому же в моем облике видна чистота династии Тюдоров, а не помесь с испанцами.

— Ваше высочество, будьте осторожнее, — сказала я.

Елизавета расхохоталась. (И куда только делась ее болезнь?)

— Я даже знаю, зачем она тебя сюда послала. Заглянуть в мое сердце. Да? Она свято убеждена, что Бог принимает самое деятельное участие в ее жизни. Советует ей, как жить и что делать. Может, оно и так. Но мне думается, ее Бог не торопится наполнять ее жизнь радостью. Представляешь, сколько долгих лет Мария ждала трона? И вдруг — мятеж, охвативший едва ли не всю страну. Она собралась замуж, да только вот жених что-то не торопится сюда ехать, а остается у себя на родине и ласкает не мою сестру, а свою любовницу. Скажи, шутиха, какое будущее ждет мою сестру?

— Ваше высочество, я не могу заглядывать в будущее ни по собственному желанию, ни по желанию других. И мне всегда страшно в него заглядывать.

— Мистер Ди считает, что ты могла бы стать великой провидицей и помочь ему разгадать тайны небес.

Я отвернулась, боясь, как бы на моем лице ненароком не отразилась картина, вдруг всплывшая у меня внутри: темное зеркало и слова о двух королевах, которые будут править Англией. Ребенок и не ребенок, король и не король, королева-девственница, забытая всеми, и другая королева, совсем не девственница. Я помнила все это, но не понимала смысла туманных слов.

— Я мало знаю мистера Ди, — осторожно заметила я. — И потом, я его давно не видела.

— Однажды ты заговорила со мной без моего позволения. Ты упомянула его имя и другие имена, — совсем тихо произнесла Елизавета.

Это не застало меня врасплох.

— Ничего подобного не было, ваше высочество. Если помните, у вас сломался каблук, и я помогла вам дойти до ваших покоев.

Елизавета прищурила глаза и улыбнулась.

— Может, Ханна, ты и блаженная, но уж точно не дурочка.

— Во всяком случае, я умею отличить кукушку от ястреба.

Принцесса молчала. Я тоже. Потом она выпрямилась и спустила ноги с кровати.

— Помоги мне встать, — сказала Елизавета.

Я протянула ей руку, и она навалилась на меня, поднимаясь на ноги. Ее шатало, и это не было игрой. Я видела: она действительно больна, и ее телесная болезнь усугублялась страхом. Она подошла к окну, взглянула на холодный сад. Все листья, сохранившиеся на деревьях, покрывала ледяная корочка.

— Мне страшно ехать в Лондон, — с тихим стоном призналась Елизавета. — Помоги мне, Ханна. Я боюсь там появляться. Есть какие-нибудь вести от сэра Роберта?

И ты что, на самом деле давно не виделась с Джоном Ди? А что с другими? Неужели не осталось никого, на чью помощь я могла бы рассчитывать?

— Ваше высочество, клянусь вам: мятеж подавлен, очень многие схвачены и уже казнены. Никто сейчас не сможет вас спасти. Нет такой силы, которая осмелилась бы выступить против королевы. Говорю вам, я очень давно не видела мистера Ди. Сэра Роберта я навещала в Тауэре, передавала ему книги. Он в полной уверенности, что его казнят. Судя по его настроению, дни его сочтены. Он освободил меня от службы ему.

Я вспомнила нашу последнюю встречу, и у меня дрогнул голос. Я глотнула воздуха, приказав себе успокоиться.

— Сэр Роберт просил не за себя. Он просил за Джейн Грей.

Я не стала говорить, что он просил и за Елизавету. Она и так понимала свою близость к плахе.

Она закрыла ставни и оперлась о них спиной.

— Ты просила перед королевой за леди Джейн? Ее простят?

— До сих пор королева отличалась милосердием, — ответила я.

Елизавета посмотрела на меня. По ее лицу текли слезы.

— Я очень на это надеюсь, — прошептала она. — Но это Джейн. Что будет со мною?

На следующий день мы выехали. Елизавета и сама понимала: у советников кончилось терпение. Если она попытается придумать новую уловку, ее увезут в Лондон силой. Все имущество принцессы: одежда, мебель и предметы обихода уже были погружены на телеги и отправлены во дворец. У дверей дома стоял присланный паланкин королевы с подушками и коврами из самой теплой шерсти. Паланкин крепился к повозке, запряженной четырьмя белыми мулами, и их погонщик терпеливо ждал, когда ее высочество соизволит отправиться в путь. Выйдя на крыльцо, Елизавета пошатнулась. Казалось, она вот-вот упадет в обморок. Однако врачи были начеку: они тут же подхватили ее и не столько понесли, сколько поволокли к повозке с паланкином. Они забросили ее внутрь, словно мешок с тряпьем. Принцесса вскрикнула, якобы от боли, но я-то знала: она сильно напугана. Елизавета не верила словам сестры и считала, что едет на суд и неминуемую казнь.

Мы двигались медленно. Принцесса умудрялась растягивать каждую остановку, прося дать ей подольше отдохнуть. Она жаловалась на тряскую дорогу; ей было никак не вылезти из паланкина, а потом никак туда не забраться. Ее лицо, почти целиком закутанное в мех, на холоде раскраснелось и стало еще одутловатее. Погода отнюдь не благоприятствовала нашему путешествию, а больному человеку ехать было еще тяжелее. Однако советники королевы не собирались делать ей никаких уступок. Двоюродный брат Елизаветы сам их торопил. Пусть при них и не было постановления на ее арест — их поведение наглядно показывало принцессе, что она обречена.

Если бы королева видела в ней свою наследницу, никто бы из этих людей не посмел столь грубо обращаться с принцессой. Никто бы не дерзнул заставлять будущую королеву Англии ни свет ни заря забираться в паланкин и трястись по подмерзшей за ночь дороге. Должно быть, советники знали наверняка: Елизавете не быть королевой, а потому позволяли себе не церемониться с нею.

Три дня, проведенных в дороге, показались мне вечностью. Каждый раз принцесса просыпалась все позднее. Она все громче жаловалась на боль во всех суставах. Так она выигрывала несколько часов и в паланкин забиралась лишь к полудню. Когда мы останавливались на обед, Елизавета позже всех засиживалась за столом и с откровенной неохотой брела к повозке с паланкином. К вечеру рассерженные советники осыпали бранью своих лошадей, а войдя в дом, где нам предстоял ночлег, громко топали и лягали половики.