Королевская шутиха
Шрифт:
— Я слышал, что это он выдал остальных, — сказал Дэниел.
Я кивнула.
— Никудышный подданный и никчемный друг, — поморщился Дэниел.
— Нам трудно представить, какие искушения одолевали этого человека, — уклончиво сказала я.
Я вспомнила его лицо с вялыми губами и мгновенно краснеющей кожей. Мальчишка, пытающийся казаться мужчиной. Ни ума, ни красоты. Жалкий бахвал, мечтавший скакнуть выше. Ему было все равно, за кем волочиться: что за Марией, что за Елизаветой. Он бы ухаживал и за кем-нибудь еще, только бы подняться при дворе.
— А в общем, ты прав, —
Лицо Дэниела потеплело. В кои веки я согласилась с ним! Не знаю почему, но мне самой тоже стало легче.
— Как твоя мать? — учтиво спросила я, отламывая себе хлеба.
— От холода и сырости она всегда болеет, но сейчас уже поправилась.
— А сестры?
— У них все хорошо. Когда ты вернешься из Эшриджа, я обязательно познакомлю тебя с ними.
Я кивнула, хотя не слишком представляла свое знакомство с его сестрами.
— Скоро наступит время, когда мы будем жить все вместе, — с воодушевлением произнес Дэниел. — Тебе лучше познакомиться с ними заранее, чтобы ты привыкла к ним, а они — к тебе.
Я ничего не сказала. В прошлый раз мы расстались далеко не по-доброму. Дэниелу хотелось забыть о той ссоре, как он забывал о многих других. Наша помолвка по-прежнему оставалась в силе. Я улыбнулась; не столько ему, сколько своим мыслями. Я не могла представить жизнь в его доме, где всем распоряжалась его мать, а сестры порхали вокруг любимого братца, готовые исполнить каждое его повеление.
— Думаешь, твоим сестрам понравятся мои панталоны? — вызывающе спросила я.
Он мгновенно покраснел.
— Нет, конечно.
Дэниел допил вино, затем встал.
— Надо допечатать страницу, — сказал он.
И потянулся за фартуком.
— Хочешь, я принесу тебе силлабаб прямо к станку? — предложила я.
Глаза Дэниела глядели сурово, даже жестко.
— Нет, не надо. Не люблю кисло-сладкие напитки.
Пока в королевской конюшне готовили лошадей для нашего путешествия, туда пришел Уилл Соммерс. Он перебрасывался шутками с конюхами.
— Ты тоже едешь с нами? — уже обрадовалась я.
— Нет, что ты? Для меня слишком холодно! Я думал, Ханна Грин, что и тебе там не найдется дела.
Я наморщила лоб.
— Я туда еду не по собственному желанию. Это просьба королевы. Королева попросила меня заглянуть Елизавете в сердце.
— В сердце? — комично всплеснул руками Уилл. — Сначала найди его!
— А что мне оставалось делать?
— Подчиниться, больше ничего.
— И что теперь?
— То же самое.
Я подошла к нему ближе.
— Уилл, ты думаешь, она и в самом деле плела заговор, чтобы сбросить королеву и самой усесться на троне?
Он улыбнулся своей усталой улыбкой.
— Ханна, в этом нет никакого сомнения. Глупо даже спрашивать.
— Тогда, если я скажу, что она лишь притворяется больной, а на самом деле все лжет, я обреку ее на смерть?
Шут кивнул.
— Уилл, я не хочу, чтобы принцессу казнили. Это все равно что выстрелить в жаворонка.
— Возьми и промахнись, — посоветовал
— В таком случае мне придется лгать королеве и утверждать, что принцесса невиновна.
— У тебя, кажется, есть дар ясновидения, — напомнил мне Уилл.
— Лучше бы этого дара не было.
— Значит, пришло время обрести дар полнослепия. Если у тебя нет мнения, тебя не могут заставить его высказать. Ты же блаженная. А блаженная — это все равно что дурочка. Так будь в большей степени дурочкой, чем блаженной, не говоря уже о твоем ясновидении.
Его слова хоть немного приободрили меня. Конюх подвел мою лошадь. Уилл помог мне забраться в седло.
— Счастливого пути, — сказал он. — Выше и выше. Шутиха становится советницей. До чего же одинока наша королева, если она обращается за советом к шутихе!
Тридцать миль от Лондона до Эшриджа мы одолевали три дня. Мы двигались, низко опустив головы, сражаясь с холодным ветром и слякотным дождем, который хлестал вперемешку с мокрым снегом. Советники, возглавляемые лордом Уильямом Говардом, двоюродным братом Елизаветы, боялись возможной встречи с беглыми мятежниками. Солдаты, данные нам для охраны, шли пешком, и мы были вынуждены приноравливаться к их шагу. Дороги как таковой не было. Мы ехали и шли по раскисшей полосе с двумя колеями, доверху заполненными водой. Иногда в просвете между облаками показывалось блеклое зимнее солнце. Потом облака смыкались снова, и наступали почти что сумерки.
На третий день, около полудня, мы достигли дома Елизаветы и обрадовались, увидев, что из высоких труб поднимается дым. Между тем конюшня была пуста. У принцессы был свой шталмейстер и полдюжины конюхов, однако никто из них так и не появился, и нам пришлось самим спешиваться и привязывать лошадей. Предоставив солдатам устраиваться на постой где получится, мы отправились на крыльцо дома.
Двоюродный брат принцессы громко постучал в дверь, затем подергал ручку. Чувствовалось, что дверь закрыта на внутренний замок и засов. Убедившись в нежелании обитателей дома открывать нам, советник подозвал к себе командира нашей охраны. Только теперь я сообразила, что он получил от королевы совсем иные приказания, нежели я. Если мне было велено заглянуть в сердце принцессы и каким-то образом помирить ее с сестрой, родственнику Елизаветы вменялось в обязанность доставить ее в Лондон живой или мертвой.
— Постучи еще раз, — приказал командиру Уильям Говард. — Если не откроют, будем ломать дверь.
Дверь почти сразу же распахнулась. На пороге стояли двое слуг и с тревогой глядели на важных лондонских лордов, врачей в меховых плащах и солдат.
Нас даже не пригласили войти. Мы вошли сами, как враги. Внутри было тихо. Половики лежали в несколько рядов, заглушая шаги слуг. В воздухе пахло мятой. Через какое-то время к нам вышла суровая, величественная женщина. Я узнала ее. Это была Кэт Эшли — самая преданная служанка и защитница Елизаветы. Она встала, сложив руки на своей внушительной груди. Капюшон целиком скрывал ее волосы. Королевских посланцев она смерила таким взглядом, будто перед нею была шайка пиратов.