Королевская шутиха
Шрифт:
Я пододвинула табурет, уселась и уперлась коленками в подбородок, глядя на королеву и ожидая ее дальнейших слов.
— Окажи мне услугу, — вдруг сказала королева.
— С удовольствием, ваше величество.
Я уже собралась вскочить на ноги, думая, что сейчас она куда-нибудь пошлет меня с поручением, но королева опустила руку мне на плечо.
— Я не отправляю тебя с посланием. Мне нужно, чтобы ты кое на что взглянула.
— Кое на что взглянула? — повторила я, не представляя, о чем речь.
— Взглянула не телесными очами, а своим даром, своим внутренним зрением.
Я замешкалась.
— Ваше
— Знаю. Но ты дважды предсказывала мне будущее. В первый раз ты сказала, что я стану королевой, а во второй — предостерегла, что принц может разбить мне сердце. Сейчас я хочу вновь услышать твои предостережения.
— Предостережения? Против чего? — шепотом спросила я, поскольку мы обе не желали делать этот разговор достоянием фрейлин.
Возможно, предосторожность была излишней — сыроватые дрова в камине трещали слишком громко, заглушая наши слова.
— Против кого, — поправила меня королева. — Против Елизаветы.
Я молчала, разглядывая янтарные пещеры, возникавшие в поленьях.
— Ваше величество, в таких делах есть куда более мудрые головы, чем моя, — сказала я.
Мне показалось, что все пламя стало рыжим, под цвет волос опальной принцессы. На какое-то мгновение в игре огня мелькнула самоуверенная улыбка Елизаветы.
— У них есть знания. Есть опыт. Но ни у кого из моих советников нет твоего дара.
Мне по-прежнему было неуютно.
— Принцесса собирается приехать ко двору?
— Нет, — покачала головой Мария. — Она не приедет. Утверждает, что больна. И не просто больна. Едва ли не при смерти от своей водянки. У нее раздуло живот, руки и ноги. Даже с постели встать не может, не говоря уже о поездке сюда. Водянку она не придумала, с нею такое бывало и раньше. Но странно, что приступы всегда одолевают ее в определенные моменты.
— В какие, ваше величество?
— Когда она очень боится. И когда ее на чем-то поймали и загнали в угол. Первый раз она вот так же почти умирала, когда казнили Томаса Сеймура. Нынче, мне думается, она боится обвинений в причастности к заговору. Я отправляю к ней своих врачей и хочу, чтобы ты тоже поехала.
— Конечно, я поеду, — ответила я, не зная, что еще говорить в подобных случаях.
— Посиди с нею, почитай ей. Стань ее компаньонкой, как летом ты была моей. Если ей полегчает и она сможет приехать ко двору, ты поедешь вместе с нею и в пути будешь поддерживать ее дух. Если же она действительно умирает, ты утешишь ее, пошлешь к ней священника и попытаешься направить ее мысли на спасение. Ей еще не поздно получить Божье прощение. Молись за нее.
— Прикажете что-нибудь еще? — спросила я таким тихим голоском, что королеве пришлось вытянуть шею.
— Да, Ханна, — суровым тоном ответила Мария. — Ты будешь шпионить за нею. Я должна знать все, чем она занята, с кем видится, что происходит у нее в доме. Не удивлюсь, если там собираются уцелевшие или не выявленные лжецы и еретики. Запоминай все, о чем говорят эти люди. Запоминай произносимые имена. Пиши мне каждый день и сообщай обо всем, что узнала. Я должна знать, не начала ли она плести против меня новый заговор. Если да, мне нужны доказательства.
Я
— Ваше величество, я не могу быть шпионкой, — прошептала я. — Я не могу стать невольной причиной того, что молодую женщину арестуют, будут судить и казнят.
— Ханна, ты теперь служишь мне, — мягко напомнила королева. — Герцог Нортумберлендский казнен, а Роберт Дадли заперт в Тауэре. Тебе не остается ничего иного, как только выполнять мои повеления.
— Я — шутиха, а не шпионка, — возразила я. Ваша шутиха, но не ваша шпионка.
— Я помню, кто ты. Я не столько приказываю, сколько прошу тебя призвать свой дар и помочь мне. Или тебе больше понравится, если я прикажу вытащить Елизавету из постели и, невзирая на ее болезнь, доставить в Тауэр? Уж тогда я точно оборву все ниточки, тянущиеся от нее к заговорщикам.
Меня снова ставили перед выбором, который выбором не являлся. Мое упрямство могло стоить мне не только места при дворе. Пока что королева дергала за ниточки других клубков. Если она, рассердившись на мое упрямство, потянет нить моего клубка, я поставлю под удар не только себя, но и отца, а возможно, и Дэниела.
Я угрюмо кивнула.
— Я не требую от тебя ничего невыполнимого, — уже мягче продолжала королева. — Поедешь к Елизавете, будешь служить ей, как служила мне, и докладывать обо всем, что увидишь и услышишь. Но важнее всего дождаться, когда заговорит твой дар. Думаю, ты сумеешь увидеть сквозь завесу ее лжи и расскажешь мне, что она замышляет на самом деле.
— Но если она больна и умирает…
На какое-то мгновение жесткие морщины вокруг рта и глаз немного разгладились.
— Если она умрет, я потеряю единственную сестру, — бесцветным голосом ответила королева. — Возможно, я жестокосердна. Я посылаю других, когда должна была поехать сама и все увидеть собственными глазами. Когда человек умирает, ему прощаешь почти все и думаешь только о том, чтобы согреть его последние мгновения. Я ведь помню Елизавету, когда она была совсем маленькой и еще даже не ходила. Она училась ходить, держась за мою руку.
Королева улыбнулась, вспоминая пухлые детские пальчики, цепляющиеся за нее. Потом она резко встряхнула головой, будто отталкивала от себя всю любовь, которую когда-то дарила рыжеволосой малышке.
— Знаешь, слишком уж это подозрительно. Тома Уайетта арестовывают, его армия терпит поражение, а Елизавета мигом заболевает. Ей не встать с постели, она слишком слаба, чтобы написать мне, чтобы ответить на мои письма. Ну, а о ее приезде в Лондон не может быть и речи. Удивительная у моей сестры болезнь! Прошлым летом она вот так же болела, когда пихали на престол Джейн. Я тогда просила, чуть ли не умоляла Елизавету приехать ко мне. Она всегда больна, когда дела принимают опасный для нее оборот. Она плела заговоры против меня еще до моего восшествия на трон. Она не одумалась и потом, и перемена сердца, на которую я так надеялась, не произошла. Теперь я должна знать, смогу ли я жить бок о бок с нею, как королева с наследницей, как сестра с сестрой. Или я должна навсегда отбросить эти мечты и знать, что она — мой враг, который до самой моей смерти будет плести заговоры и вербовать себе новых сторонников.