Королевское зерцало

Хенриксен Вера

— Моя мать считала ваш брак с Харальдом незаконным, — сказал Олав.

— Не знаю, кто ей это внушил, если Харальд, то он солгал.

Где, как не в церкви, построенной святым Владимиром, я, его внучка, могла надеяться, что моя молитва дойдет до Господа, — продолжала Эллисив. — Мне бы просить его благословить наш с Харальдом союз, а я молила о том, чтобы сбылось заветное желание Харальда — стать конунгом Норвегии.

После я узнала, что и он молился о том же…

Когда мы вернулись из церкви, произошло событие, которое я истолковала как дурной знак.

Владимир, мой старший брат, ходивший на греков, вернулся с худой вестью. Не достигнув Греческой земли, он со своим войском попал в жестокую бурю, корабли его были разбиты в щепки, многие люди погибли, и ему пришлось повернуть назад.

Такой гость не прибавил веселья свадебному пиру. Но наше с Харальдом счастье в тот день не могло омрачить ничто.

У Харальда на уме было одно — скорее остаться со мною наедине. Я разделяла это желание — его ласки разбудили страсть и во мне.

После первой брачной ночи я вознесла благодарность Творцу за то, что он создал мужчину и женщину именно такими, каковы они есть.

Не думай, Олав, твой отец не всегда был суров.

И не только тогда, но и много-много раз я благодарила Господа за любовь, данную им мужчине и женщине, за то, что он осенил брак тайной, сделал чудом. Даже в одиночестве на Сэле я благодарила Господа за те годы, что прожила с Харальдом.

— Ты так сильно любила его? — В голосе Олава звучало удивление.

— Да, так сильно.

— Но ведь ты, кажется, и ненавидела его тоже?

— И это правда. Но ненависть так никогда и не вытеснила во мне любовь.

— Мать рвала и метала, когда отец отослал ее прочь. После я ни разу не слышал, чтобы она говорила о нем без горечи и ненависти.

— Харальд виноват перед твоей матерью гораздо больше, чем думают. Не суди ее слишком строго.

— Что ты хочешь этим сказать?

Эллисив не ответила на его вопрос.

— Мы прожили в Киеве два года, — продолжала она. — Харальд дал слово прожить на Руси год, но к концу этого года я была беременна и не могла ехать с ним.

Харальд остался со мной. Он и слышать не хотел о том, чтобы отправиться в Норвегию без меня.

В начале осени родилась Мария; Харальд дал ей имя Божьей матери. Когда я оправилась, плыть в Норвегию было уже поздно — реки сковало льдом.

Эти два года в Киеве были счастливой порой.

Конечно, у нас случались размолвки. Очень скоро я поняла, что у Харальда упрямый и мстительный нрав, но упрямства и мне было не занимать. Нас тянуло друг к другу, даже если каждый из нас был зол, как купец, обведенный вокруг пальца. Нежность часто одерживала верх над упрямством; желание вспыхивало посреди перебранки, и она заканчивалась совсем не так, как мы ожидали; мы оба любили смеяться, и стоило рассмеяться, как мы забывали о чем шел спор.

В то время я узнала еще об одном качестве Харальда. О его преданности Божьей матери.

Эту преданность с ним разделяли Халльдор и Ульв. Божья матерь была покровительницей Царьграда, и я узнала, что большинство варягов искали защиты именно у нее.

Между Харальдом и Господом Богом была глухая стена.

Другое дело — Божья матерь. Она была матерью церкви, матерью всех грешников и всех заблудших. Несмотря на длинный перечень грехов Харальда, она могла заступиться за него перед Отцом Небесным.

Уже потом мне пришло в голову, что Харальд, который легко добивался от женщин чего угодно, наверное, надеялся, что сумеет растопить сердце и Пресвятой Теотокос.

Когда пришла весна и мы собрались двинуться в путь, я снова была беременна. Но это было еще незаметно, и я скрыла свою беременность ото всех, даже от Харальда.

Я не хотела, чтобы он из-за меня снова отложил свое возвращение в Норвегию.

Мне было тяжело расставаться с родителями, с братьями и сестрами, я не надеялась снова увидеть их. И когда наши суда вышли на стрежень Днепра и Киев остался позади, я поняла, что навсегда простилась с городом моего детства.

Я плохо представляла себе, что меня ждет.

Конечно, Харальд рассказывал мне о Норвегии, о ее горах, водопадах и море. Но я не могла представить себе горы, ведь ни гор, ни водопадов я никогда не видела. И только от Харальда я знала про море, про страшные морские бури.

Я всегда жила в городе, который окружали бескрайние равнины, плодородные земли, бесконечные леса.

И все же предстоящий путь меня радовал. Я знала: мой дом там, где Харальд, — золотой свет еще осенял нас обоих.

Мы плыли на двух кораблях, нас сопровождало сто человек — Харальд взял из Киева свою дружину. Корабли были построены по его указаниям.

Он называл их малыми, теперь-то я знаю, что он был прав. Но по сравнению с теми кораблями, что я привыкла видеть с детства, они казались большими.

Харальд объяснил, что на более крупных кораблях от Киева до Новгорода добраться невозможно, потому что часть пути их приходится перетаскивать по суше.

Со мною плыли женщины из нашей челяди, некоторые должны были нянчить Марию. Больше всех я любила Предславу.

Кроме того, с нами поехал епископ Авраамий и два священника, Стефан и Петр. Отец отправил со мной также одного из своих лендрманнов, Свейна. Они с Харальдом договорились, что в Норвегии Свейн займет такое же высокое положение, как и на Руси.

Вверх по Днепру мы поднимались на веслах мимо бесконечных лесов, изредка на нашем пути встречалось какое-нибудь селение. Когда Днепр повернул на восток, мы продолжали плыть на север по его правому притоку. Потом небольшое расстояние протащили корабли на катках и спустили их в другую реку, текущую на север. По ней мы доплыли до Двины — это большая река, она течет на запад. Из Двины мы свернули в ее приток — Торопу — и снова поплыли на север. Так мы добрались до самого длинного волока.