Королевство Бахрейн. Лики истории
Шрифт:
Жители прибрежных городов встречали экипажи судов песнями и танцами. В знак выражения радости по случаю возвращения мужчин с промысла женщины вывешивали на шестах, установленных на крышах домов, свои лучшие платья.
Основной или «большой лов» в речи арабов Прибрежной Аравии (ал-гавс ал-кабир) длился с июня по сентябрь. День его начала определял лично правитель — после обсуждения данного вопроса с советом старейшин. Население об этой дате оповещали посредством глашатаев и вывешивания на рынках объявлений-указов шейха. Помимо «большого лова» практиковались еще «малый» или «холодный лов» (ал-гавс ал-барид, с апреля по май), и «сумасшедший лов» (ал-гавс ал-муджаин, с октября по март), на который в прохладное время года решались немногие. Отсюда — и такое название. Он, к слову, никакими налогами не облагался.
Успех «жемчужной охоты» во многом зависел от того, насколько удачным было «место охоты», то есть выбранная для ловли жемчужная отмель. Решение по данному вопросу принимал капитан, непременно посоветовавшись с одним — двумя опытными ныряльщиками, которые погружались на дно и обследовали отмель. Если находили ее «урожайной», то есть с достаточным количеством раковин, то капитан давал команду снять парус, встать на якорь и начать «охоту».
Знаменитый арабский географ ‘Абд ар-Рашид ал-Бакуви отмечал в своей «Книге о памятниках и чудесах царя могучего», что «места ловли жемчуга самых лучших сортов» находились у группы Бахрейнских островов; и что «столь богатого источника дохода» не было тогда «ни у одного из других царей».
Рабочий день длился «с восхода до захода солнца». Ныряльщики проводили в воде по 6–8 часов в день. Вставали до рассвета, молились. С восходом солнца вскрывали высыхавшие за ночь разложенные на палубе раковины, выловленные за предыдущий день, и сортировали обнаруженные в них жемчужины. Лов продолжался «до полудня плюс один час». Затем — дневная молитва, кофе, отдых и опять работа, «до захода солнца плюс один час». После вечерней молитвы и ужина (рыба, рис, финики, кофе) наступало время отдыха. Спали на палубе. В течение рабочего дня ныряльщик пил кофе с финиками.
При каждом погружении опытный ловец оставался под водой до 2–2,5 минут. После 10 погружений ныряльщик поднимался на борт и отдыхал. За одно погружение ловец собирал от 8 до 12 раковин, а самые именитые и маститые из них — от 15 и более. Ныряльщики делились на две группы, сменявшие друг друга через каждые двадцать погружений.
Оснащение ловца оставалось неизменным на протяжении столетий. Сэр Чарльз Белгрейв, проработавший на Бахрейне более 30 лет, вспоминал, что когда в 1926 г. он впервые оказался в Персидском заливе, то местный жемчужный промысел мало чем отличался от того, каким его наблюдал знаменитый арабский историк, географ и путешественник ал-Мас’уди (ок. 896–956). Нос ныряльщика зажимал все тот же костяной или деревянный прищеп (фатим; самыми надежными и дорогими из них считались те, что изготавливались мастерами из рогов газелей). Уши его предохраняли восковые пробки. Пальцы от порезов защищали кожаные напальчники, а ноги — кожаные сандалии. Тело покрывало тонкое хлопчатобумажное белье. На шее или на поясе висела корзинка, сплетенная из пальмовых листьев (Эиййин), для хранения собранных раковин. Для быстрого погружения под воду к ноге ныряльщика привязывали камень (хаджар). «Охотились», согласно традиции, только дедовским способом. Никаких инноваций не признавали. Более того, бытовало поверье, что любые новшества в «жемчужной охоте» могут накликать беду — «забрать у людей кормилицу-лу’лу’».
Чтобы предотвратить образование язв на теле, ныряльщиков загодя, обычно перед сном, натирали специальными мазями с использованием кокосового масла, толченого тростника и других ингредиентов.
Главную опасность для ныряльщиков представляли акулы, скаты с ядовитыми шипами и рыбы-пилы, разрезавшие, случалось, ловцов пополам.
В воспоминаниях таких известных в Аравии торговцев как ‘Абдалла Румейси и ‘Али ибн Фардан встречается имя легендарной женщины-ловца жемчуга — Умм ‘Абдалла (полное ее имя — Шамса бинт Султан ал-Мура’и). Принимать участие в «жемчужной охоте» она начала в конце 1940-х годов. Выходила в море вместе с отцом и братом. Дело в том, что мать ее умерла, когда она была еще девчушкой. И отец, он же капитан и владелец судна, стал брать ее с собой на жемчужный промысел. Прошло какое-то время, Шамса освоила профессию подъемщика и стала работать в паре с братом-ныряльщиком. Однажды, когда он почувствовал недомогание, она заменила его. И при первом же погружении выловила раковину с первосортной, большой и белоснежной, жемчужиной. Минимальная стоимость такой жемчужины составляла, к слову, не мене 4 000 фунтов стерлингов. Приобрел ее Ахмад ибн Халаф ал-‘Утайба, знаменитый в Абу-Даби торговец жемчугом (23).
Жемчужный промысел в Аравии во все времена являлся занятием исключительно мужским, так как отдельными помещениями для проживания женщин суда, использовавшиеся для ловли жемчуга, не располагали. Да и погружаться в воду в одеждах, скрывающих лицо и тело, женщине, согласитесь, было, мягко говоря, неудобно. В силу сложившихся обстоятельств Шамса стала единственной в Аравии женщиной-ловцом.
Следует отметить, что женщины-аравитянки, не занятые в жемчужной ловле, вместе с тем, принимали активное участие в подготовке судов к выходу в море. Подвизались на поставках на суда продовольствия и воды. Среди артелей водовозов в Абу-Даби имелась и одна женская. За работу по наполнению питьевой водой емкостей на четырех судах артель получала… одну рупию.
Беседуя с журналистами на эту тему, одна из пожилых эмираток заметила как-то, что о женщинах Аравии прошлого едва ли справедливо было бы говорить как о «слабом поле». Действительно, когда наступал сезон «жемчужной охоты» и мужчины уходили в море, то все дела по дому и хозяйству ложились на плечи женщин. Они покидали свои барасти (жилища в прибрежной полосе, сплетенные из ветвей пальмы) и отправлялись в оазисы, где занимались сбором фиников и их заготовкой на зиму (свежие финики аравийцы обозначали словом «ратаб», а сушеные — словом «тамр»). Затем обрабатывали деревья и удобряли землю на грядках (сушеной, истолченной в порошок рыбой), располагавшихся между теми же финиковыми пальмами. После чего, возвратившись из оазисов на побережье, всматривались по ночам в небо — в ожидании появления звезды Сухайл, означавшей окончание сезона «жемчужной охоты» и возвращение мужей.
Выловленные за день раковины раскладывали для просушки на ночь на палубе. Вскрывали их специальными ножами (мафлака), на рассвете следующего дня, в присутствии всей команды. С этого, собственно, и начинался рабочий день. Ловцы усаживались двумя рядами, лицами друг к другу. Слева и справа от них, вдоль бортов парусника, располагались по два ныряльщика, пользовавшиеся особым доверием у капитана. Они внимательно наблюдали за всем происходившим на палубе, и исключали любую возможность утаивания или утери жемчужины. Раковины выбрасывали за борт.
Случалось, и довольно часто, как повествуют в своих записках об Аравии ее лучшие исследователи-портретисты, ныряльщики вскрывали большие раковины под водой. Если находили в них большие жемчужины (даны), то проглатывали, утаивая от капитанов. Так же иногда поступали и при вскрытии раковин на палубе. Но капитан за ловцами присматривал зорко. Поводки и характер каждого из них знал отменно. И с помощью «известного набора средств по расстройству желудка», рассказывает Чарльз Белгрейв, их у жуликоватого ловца извлекали.
Жемчужины, что доставали из раковин, держали какое-то время в небольших емкостях с пресной водой. Делали это для того, чтобы снять с жемчужин, как выражались ловцы, тонкую пленку-пеленку, в которую их «пеленали» в своих утробах матери-раковины.
Мелкие жемчужины называли «жемчужной пылью» или «жемчужной перхотью» (ал-кишр, ал-бадла, ал-гат). Стоили они недорого, и сбывали их оптом. Поштучно продавали большие жемчужины. Такие перлы, неправильной формы, но большие размеру, именовали словом «дана», «хусса» и «гумаша», а крупные и правильной формы — словом «хасба» («уникальная»).