Корона двух королей
Шрифт:
— Касариец! — воскликнул Тонгейр и больно хлопнул Альвгреда по плечу. — Железа в твоей крови больше, чем лошадиной крови твоей мамаши!
У короля будто свалился с души тяжкий груз. Тонгейр крепко обнял кирасиров — самрат признал их своей кровью.
Касарийских гостей и их вооружённый легион разместили в комнатах с видом на кирху. Самрату и сардари были отведены самые большие покои, но сын трона приказал поселить жену отдельно. При ней, будто она была лишь частью комнатного убранства, он заявил, что сегодня покои ему понадобятся для его собственных целей, и приказал после свадьбы привести ему лучшую
— У вас же есть Миртовые дома? — спросил он у Корвена, усаживаясь в бархатное кресло. Меганира села на пол рядом с мужем и, как рабыня, начала снимать с него сапоги. — Или ангенорцы живут, как монахи, боясь, что богам есть дело до того, что творится у них в штанах?
— Миртовые дома у нас есть, — спокойно ответил Хранитель ключей, учтиво склонив голову. — Их два: в Верхнем и Нижнем городах. В Нижнем городе дом подешевле, но и птички там проще, хотя и говорливы. А девушки из Верхнего города не для всех. Если у клиента в карманах нет золота, его не пустят и на порог. Зато красавицы там на любой вкус и удовлетворят любые потребности. Есть даже хромые, в возрасте, даже невинные. Худышки и пышечки, всё, что пожелаете. Все обучены грамоте и…
— У вас в Миртовый дом ходят читать?
— Не совсем, но ангенорская знать редко предпочитает видеть в своей постели косноязычную дуру. Хотя есть любители и таких. Что предпочитает самрат?
Корвен покосился на Меганиру, которая продолжала тихо сидеть в ногах мужа и чистила его грязные сапоги.
— Помоложе и погибче, — ответил самрат. — Как эта ваша «леди Нила».
— Есть такая. Юная, гибкая. Зовут Ласточка, — предложил Корвен.
— Мне все равно, как её зовут. Дикарка?
— О, она совсем не дикая. Хотя частенько кусается и царапается, и за словом в карман не полезет. Но если вам нужно удовлетворить особые желания, лучше взять Малиновку. Она постарше Ласточки, к тому же цыганка. Вот она настоящая дикарка и совсем небрезглива.
— Первая, — ответил самрат.
Корвену стало совсем неудобно, когда Тонгейр в присутствии жены заказал себе девушку.
— За ночь с ней берут три золотых.
— За такие деньги она должна творить чудеса.
— Слышал, она настоящая волшебница.
— Ты, — самрат обратился к жене. Меганира подняла лицо на мужа. — Приготовь мою спальню. Взбей подушки, принеси вина, и чтобы горели все свечи. А когда девку приведут, чтобы я тебя не видел, поняла?
Меганира опустила глаза и отвернулась.
Корвен сжал челюсти от злости, наблюдая за унижением сардари.
— Пошла вон.
Меганира встала и, хромая, неслышно скользнула к двери.
— Презираешь меня, — тихо произнёс самрат, провожая сардари недобрым взглядом.
— Я камергер, — ответил Корвен. — Моя работа — делать так, чтобы все господа были довольны, а остальное меня не касается.
Колючий взгляд Тонгейра остановился на лице Хранителя ключей.
— Это действительно тебя не касается. Позови слуг — пусть нальют мне вина.
ГЛАВА 18
Королевская невеста, клятвы, стыд
Площадь Агерат знала такое скопление людей только в те времена, когда женились или умирали короли. Буквально всюду, куда ни глянь, мелькали люди, жаждущие пробиться сквозь толпу ближе к центру, чтобы лучше рассмотреть жениха и невесту. Даже яблоку негде было упасть от площади до реки: люди сидели даже на деревьях и крышах, кто-то забрался на стены арены, и все тянули шеи, галдели и ждали. То тут, то там уже сновали продавцы жареной курятины, выпечки и репы. Отдельно, немного в стороне, в бурых одеждах с нашивкой в виде бычьей морды стояли будущие участники тавромахии. Почти вплотную к ним с жалким видом жался Инто. Вчерашняя картина его публичного унижения надолго запечатлелась в памяти турдебальдов. Конюх умолял Вальдариха дать ему шанс принять участие в обряде, падал в ноги и пытался отдать ему все свои сбережения, но оскорблённый взяткой распорядитель обрушился на мальчишку с бранью и вытолкал взашей.
Сегодня боги будто сжалились над Паденброгом и приказали солнцу не сжигать землю, как накануне. Со стороны гор приятно тянуло прохладой, откуда-то, щебеча серебряными колокольчиками, летели жемчужные скворцы, и их заливистые трели люди посчитали добрым знаком.
В полукруге, натёртые благоуханными маслами, упирались в небеса статуи богов. Перед камнем для жертвоприношений, который Корвен распорядился накрыть золотой тканью, выстроили новый алтарь и украсили свежими цветами. Рядом с ним стояли отец Ноэ и архонт. Слуга старых богов был одет в скромную будничную белую тунику с чёрным поясом, потому как был чужим на церемонии, зато отец Ноэ по личной просьбе королевы надел расшитую золотом праздничную рясу. Слуги чужих друг другу богов о чём-то говорили.
Альфред скромно сидел на табурете у подножия статуи Берканы и, потирая грубый рубец на щеке, пытался услышать их разговор — впрочем, без особого успеха. Оставив попытки подслушать, послушник снова уткнулся в маленькую книжку в обложке из чёрной кожи, которую неделю назад ему дал духовник королевы. В ней говорилось о жизни святых и о том, как они получили душу, посвятив свои жизни четырём добродетелям. Чем больше Альфред читал, тем больше ему хотелось тоже повторить их подвиги во имя Бога, и тем больше его одолевали сомнения, что он этого достоин. Сейчас он в третий раз пытался прочитать одну и ту же строчку, но перед его глазами стояла картина мёртвого Негерда. Две недели назад он похоронил там четверых.
Кирасиры не хотели, чтобы послушник увязался за ними, когда король приказал им разобрать пепелище, но Ноэ уговорил их взять мальчишку, ведь похоронить отца — это всё, что ему было нужно. Альфред хотел взять с собой и Данку, но та лишь снова заплакала, а Влахос обругал его и вышвырнул из комнаты, как нагадившего щенка. От Данки он узнал, что она с родителями жила в крайнем доме у Чистого ручья, рядом с альмионом, а такой дом в Негерде оказался всего один. Данка жила с родителями и крошкой-сестрой очень скромно, намного скромнее, чем многие в городе. Теперь от её дома остались только серые балки и обгоревшие книги, по всей видимости, привезённые из Кантамбрии. Альвгред похоронил её родных вместе с отцом у капища, где теперь их ничто никогда не потревожит, и навсегда унёс в сердце рану, которую оставил Ложный король.
С Данкой они виделись редко, она всё время где-то пропадала: то на кухне, то у прачек, а то и вовсе с личным охранником короля — и Альфред не уставал трясти перед её носом «Четырёхлистником» и стращать нерадивую страшными последствиями связи с мужчинами до свадьбы, и даже спорил об этом с отцом Ноэ, в котором видел своего наставника. Впрочем, в этом вопросе священник, к удивлению послушника, превратился в настойчивого оппонента, который призывал мальчишку не мешать девушке быть счастливой.