Корона и Венец
Шрифт:
Ох служба — сведет с ума! покачал полковник головой. Вот на днях седой волос обнаружил на виске.
Шло время и действие разворачивалось своим чередом — и вот на сцене уже заключительные сцены последнего акта.
Гернани — прощен и отказался от мести и готов сочетаться браком с возлюбленной. Во время предсвадебных торжеств неожиданно появился некто в черном домино в котором однако узнавался не без труда дон Руй.
Публика встречает его насмешками.
Что ж!Он встречается с Гернани и напоминает о клятве — задудев в пресловутый рог. После чего и предлагает идальго убить себя самому — на выбор ядом или клинком.
Ты можешь выбирать — Кинжал иль этот яд. Я все принес с собою. Мы вместе выйдем…Сын короля Арагона верный клятве выбирает яд, но просит Руя отложить исполнение жесткого приговора до утра. Появившаяся донья Соль просит дядю помиловать Гернани, но тот остаётся непреклонен. Девушка выпивает яд, предназначенный для Гернани. Вслед за ней яд пьёт и юноша. Гернани умер первым — осев и вытянувшись на сцене. Вслед за ним покинула этот мир донья Соль, последим движением обняв тело любимого и накрывшись плащом. Охваченный ужасом от содеянного Ленский — де Сильва выпил остаток яда и беспомощно обмяк… Занавес…
…Георгий поймал себя на том что стоит и бешено аплодирует — вместо со всем залом — наверное через пару минут…
Он обернулся — Танеев и Грузинский точно также колотили в ладоши. Даже Кауфман к ним присоединился.
— Александр Александрович, — обратился Георгий к нему. Распорядитесь чтобы актеров пригласили ко мне в резиденцию после спектакля. Их труд стоит отметить.
Камердинер провел все еще скованных, не понимающих ничего гостей в небольшой зал губернаторской — ныне царской — резиденции…
Пока в помещении никого не было, если не считать двух лакеев, мигом задернувших длинные шторы из красного бархата и зажегших старомодные канделябры. Зал имел три накрытых уже дубовых стола, а в дальнем конце располагался основательный камин из грубо обтесанного дикого камня, над которым были прибиты оленьи и медвежьи головы.
Гости устроились на небольших канапе и приступили к трапезе. Вино, блины с икрой, семга и рассольник.
Но только они приступили к ужину как появился Георгий в сопровождении Кауфмана.
При виде императора все присутствующие поднялись и поклонились.
— К нему заспешил Сумбатов.
— Право же Ваше Величество — я не знаю даже за что удостоен сей части — быть лично приглашенным Вами!
— Император — тоже живой человек, и что такого в том чтобы императору пригласить артистов чья игра вызвала его восхищение? Почему бы ему просто не поговорить с ними о российском театре и его делах?.
— Признаться —
— Государю всероссийскому есть дело до всего в его державе. Разве Екатерина Великая не поручила Шувалову создать Большой театр? Разве не она учредила дирекцию Императорских театров? Разве наконец сегодня царствующая семья не покровительствует сценическим искусствам и актерам? («А также актрисам!» — мелькнула игривая мысль).
— Но право же… Государь — наш театр нов — и еще не прославлен. И уж точно не причислен к императорским! — развел руками потомок армянских и грузинских царей. Есть и более одаренные и знаменитые служители сцены!
— Все впереди! — многозначительно улыбнулся Георгий. Пока же…
По его знаку камердинер принес папку с золотым тиснением.
Глазам публики был явлен лист с большим гербовым орлом.
— Вручаю вам господин Сумбатов это похвальное письмо — в знак моего искреннего восхищения.
— Виват император! — воскликнул — явно слегка ошалевший от избытка чувств Ленский, встряхивая сединами…
— Виват! — откликнулись актеры — а что им еще оставалось?
Наполнились и опорожнились бокалы.
А Георгий подумал что этот импозантный старец с воистину княжеской осанкой вполне может быть еще из дворовых отданных своим барином в театр для заработка. Конечно господские театры исчезли давным-давно — но вот крепостные актеры из оброчных были до самой «воли». Собственно — оттуда пошли эти громкие псевдонимы — с тех самых пор когда определенным на сцену крестьянским отпрыскам — всем этим Прохорам, Гуриям, Пахомам меняли простые «мужицкие» прозвища вроде Корытов, Мышонкин, Подковыркин — на «Алмазовых», «Изумрудовых», «Жемчуговых». Но не спрашивать же у него про это?
Император чокнулся с Ермоловой — сделав молодой даме комплимент что она вполне могла бы играть Екатерину Великую. Побеседовал с Ленским о его планах создания при Малом театре новой сцены.
Отметил как доброжелательно господин Грузинский беседует с Сумбатовым — родство ли грает роль, явленная царская милость, или то и другое вместе?
Побеседовал о петербургской опере со смущенно улыбавшейся Ольгой Книппер.
Кауфман бродил по залу не вступая в разговоры и время от времени прогоняя дурацкую мысль — не мог ли пронести кто-то из этих людей кинжал? (Вот же — пиеса из головы нейдет!)
Но вот вечер подошел к концу.
И уже когда те прощались, вдруг остановил госпожу Книппер.
— Ольга, я прошу Вас остаться, у меня есть к вам отдельный разговор.
Через минуту они остались одни — войдя с ней в свои покои Георгий жестом предложил ей сесть на диван и опустился рядом.
Что подумали прочие и что думает сейчас она — неважно. Но с кем ему еще поговорить на почему-то так мучающую его тему?
— Позвольте вопрос? Или если угодно — не могли бы вы мне помочь…