Корона пастуха
Шрифт:
– Точно, - сказал Хлоп Дрожь.
– Она говорила, что ей это нравится, потому что черепаха не бегает быстрее, чем она сама. Черепаха еще живехонька, но это не то же самое, с ней не поболтаешь. Вот моя Джуди - та день-деньской могла судачить о том да о сем. Хотя, черепаха хорошо умеет слушать, а о моей Джуди я бы такого не сказал, - закончил он под всеобщий хохот.
– Когда стареешь, попадаешь в бабье царство, - сказал Вонючка Джим Джонс.
– Что вы имеете в виду?
– спросил Джеффри, который уже и сам был не рад, что затронул эту тему. Теперь заворчали все.
– Знаешь, на что это похоже, мальчик?
– сказал Мятый
– Моя Бетси говорит мне, что есть, что делать, и где, и когда, и когда я рядом, она суетится вокруг меня, как старая курица. Это все равно что снова стать ребенком.
– Знаю такое, - подтвердил капитан Миротворец.
– Моя Салли просто чудо, и я бы без нее совсем пропал, но вот что я вам скажу: я жил по-настоящему, когда под моей рукой ходили десятки крепких мужчин, и когда погода была жуть как плоха, мне надо было быть на высоте, чтобы мы не опрокинулись, потому что я был капитаном, и это была моя работа.
– Он огляделся, чтобы убедиться во всеобщем одобрении, и обратился прямо к Джеффри.
– Это лучше всего - то, что я был мужчиной. А теперь вся моя работа заключается в том, чтобы поднять ноги, когда она подметает. Я ее люблю, и это наш общий дом, но я отчего-то все время не к месту.
– Точно, - поддержал Вонючка Джим.
– Вы все меня знаете, я все еще хороший плотник и в Гильдии известен, но Милли все время беспокоится, когда я берусь за острые инструменты и все такое; когда она на меня смотрит, у меня даже руки дрожат.
– Вам бы хотелось, чтобы они не дрожали?
– спросил Джеффри, хотя видел, что рука Вонючки Джима была тверда, как скала, когда он подносил к губам кружку.
– Знаете, господа, вы мне подали идею.
Он замолк, надеясь, что к нему прислушаются.
– Мой дядя по материнской линии родом из Убервальда, его звали Хеймлих Хидденхаузен. Он был первым человеком, который соорудил себе "гараж".
– Ну, у меня вот есть сарай, - сказал Вонючка Джим.
– Без обид, вы можете так думать, но что у вас в сарае? Бывают сараи для коз, для кур и для коров, могут же быть и сараи для мужчин. Мужские сараи. То есть гаражи.
Теперь все внимание присутствующих было приковано к нему. Особенно когда он сказал:
– Давайте выпьем еще, джентльмены. Еще по кружечке, пожалуйста!
Деревенские женщины тоже приняли Джеффри весьма благосклонно. Просто поразительно. Было в нем нечто такое, что располагало остановиться и поговорить, а его теплая улыбка и деликатные манеры моментально располагали к себе.
– Мистер Джеффри всегда такой спокойный, никогда не раздражается, о нет, и говорит по-ученому! Настоящий образованный джентльмен!
– сказала однажды Тиффани старая Бетси Прыг.
– А этот козел!
– добавила миссис Свистун, сложив свои внушительные руки под еще более внушительной грудью.
– Выглядит вспыльчивым, но рядом с Джеффри безобиднее младенца.
– Жаль, что он моего Джо не может укротить, - хихикнула Бетси, и они с миссис Свистун, хохоча, зашагали вниз по улице.
Глядя им вслед, Тиффани задумалась о том, как ее мальчик на побегушках удивительно пришелся к месту. Еще она подумала, что уже встречала таких людей, - тех, кто, кажется, знают всех в округе. Они соблюдают нейтралитет, избегают склок. Наверное, стоит взять его с собой в обход и посмотреть, что он делает.
Поэтому на следующий день Джеффри сопровождал Тиффани. Он болтался на метле за ее спиной, и лицо его светилось чистой радостью, когда Тиффани с трудом направляла вверх отяжелевшую метлу. И дома словно озарялись, когда он входил, оживлялись и наполнялись радостью. Он мог смешить, он мог петь песни и каким-то образом делал все вокруг... лучше. Дети начинали гулить вместо того, чтобы реветь, взрослые прекращали споры, а матери успокаивались и начинали следовать советам.
Животные тоже признавали его. Молодые телки стояли смирно, а не бросались бежать от незнакомца, а кошки неизменно приходили к выводу, что пространство вокруг Джеффри как нельзя лучше подходит для того, чтобы там прогуляться. Тиффани как-то обнаружила его отдыхающим у стены дома лесника. У его ног расположилось целое семейство кроликов, и даже фермерские собаки ничего не имели против его присутствия.
– У него сердце на месте, я это чую, - сказала как-то Нянюшка Ягг после целого дня, проведенного вместе с ним и Тиффани.
– А уж я-то мужчин знаю, - она рассмеялась.
– Я их, уж поверь, во всех видах видала. Не будем говорить, что он уже сейчас подает большие надежды, и что многие другие ведьмы не оценят, если в нашем деле появится мальчик, но, Тифф, никому не позволяй говорить, будто бы Матушка Ветровоск этого бы не одобрила. Помни, что своим преемником она выбрала тебя, а не кого-то из них. Ты должна и это тоже сделать по-своему, а не так, как сделала бы она. И если ты хочешь учить этого паренька, что ж, учи.
Саму Тиффани просто очаровал козел. Мефистофель приходил и уходил, когда хотел, но, если они не летели на метле, он неизменно находился где-то неподалеку от Джеффри, и Тиффани казалось, что козел присматривает за парнишкой. У них был свой шифр. Козел словно бы мог говорить - иногда простым ударом копыта, иногда целым сложным стаккато. Если бы Мефистофель был собакой, он был бы поводырем, решила Тиффани. Хозяин был его другом, и горе тому, кто пытался воспользоваться добродушием Джеффри, - копыта Мефистофеля были дьявольски остры.
Когда Джеффри отлучался, Мефистофель тоже частенько куда-то пропадал. Он быстро приучил коз Матушки слушаться его, а Нянюшка Ягг однажды сказала, что видела это "дьявольское животное" в горах в окружении диких коз. Она называла его "Мясорубкой Тьмы" из-за его маленьких мелькающих копыт и добавляла: "Не то чтобы я его не любила, вонючку этакого. Рога мне всегда нравились, если можно так сказать. Козлы умные, не то что бараны. Не обижайся, дорогой".
Миг торжества Мефистофеля, подтвердивший правоту Нянюшки по всем пунктам, случился на краю леса, окружавшего домик, у подножия горы, когда Джеффри взял повозку, чтобы навестить маленького мальчика, нуждавшегося в лечении.
В тот день на ферме мать больного весь день ожидала Джеффри. Снедаемая беспокойством за сына, она в рассеянности оставила ворота овечьего загона открытыми, и овцы, почуяв свободу, выбрались наружу и разбежались прежде, чем она это заметила.
– Моему мужу это не понравится, - причитала женщина.
– Уйму времени займет успокоить их! Только взгляните: они носятся повсюду!
Джеффри высунул голову из окна и щелкнул языком, чтобы Мефистофель, которого выпрягли из повозки и отпустили пастись, мог услышать. Козел перестал щипать траву, а то, что произошло дальше, разнеслось потом по всему Ланкру. Мефистофель обращался со скотиной лучше любого пастуха. Овец было очень, очень много, но козел одну за другой препроводил их обратно в загон.