Корпорация любит нас
Шрифт:
Размышления прервались грохотом железной двери – запирать квартиру в коммуне считалось дурным тоном, но металлический дверной каркас остался ещё с конца двадцатого века. Молот вышел из кухни, потряхивая бутылочку, чтобы кефир стёк со стенок на дно.
На пороге стоял Каиров, пожилой председатель жилсовета коммуны, за спиной маячили Стенов и Стрекалин, которых за глаза называли «братцами-акробатцами». Последний – бородатый двухметровый качок в футболке с Пинк Флойд – молча проследовал в комнату и выключил магнитофон. Константин заподозрил неладное. Он и сам был не из робкого десятка – метр семьдесят пять ростом, но коренастый и крепкий, однако эту парочку «вышибал» Молот не любил.
– Вот что, Константин, – сказал Каиров, делая скорбное лицо. – Ты не обижайся. Коммуна приняла решение лишить тебя права совместного проживания. В течение суток ты должен покинуть наш дом.
– Дядя Эдя, но за что?! – Константин чуть не выронил бутылку от неожиданности. Подобные изгнания случались очень редко, да и отношения с председателем жилсовета казались до сего момента не то, чтобы отличными, но, по крайней мере, неплохими.
– За что?! Ты когда последний раз нам в хозяйстве помогал, ёлки-палки! – протараторил Стрекалин. – У пушки на крыше когда дежурил? Работать не хочешь, бюджет последний раз пополнял два месяца назад. Не женишься всё, а это было условием.
– Девушку привёл – думал, уж остепенишься, а сейчас делась куда-то, – спокойно-уверенным тоном продолжал Каиров. – Потом, музыка по ночам орёт, не достучаться, тише не делаешь. Товарищей, опять же, приводишь сомнительных. У нас, конечно, рокерская коммуна, мы ценим таких, как ты, но сатанюг и «мясников» малые детишки с мамашами пугаются. А ещё и алкоголь пьёте.
Чёртовы предубеждения. Никакие они не сатанисты, просто красятся под мертвяков. Середина двадцать первого века, а мышление у пожилых как в перестройку, стереотипное – все субкультуры в одну кучу мешают. Иные металлисты подобрее и обходительней «попсовиков» будут. Пожилых людей, как любой из настоящих металлистов, Молот уважал, но слышать от них такое было огорчительно.
– Но последняя капля, переполнившая чашу терпения, – закончил свою речь председатель. – это вчерашние выстрелы в твоей квартире. Нет, такие товарищи нам не нужны.
Константин нахмурился, и Стенов похлопал толстенной ручищей Молота по плечу.
– Ты уж давай, брат, на нас не сердись. Сейчас свободных хат много, жильё ты найдёшь. А жить с тобой совсем тяжко стало, у меня жинка по ночам всё головными болями мучается, а ты…
– Да пошли вы все! – рявкнул Молот, швырнул бутылку в стен, едва не попав в последнее уцелевшее в квартире стекло, и пошёл в комнату. Гости ушли, побоявшись, что металлист начнёт бузить – все знали, что драться он умеет, хоть и не любит.
Приступы ярости случались с Константином очень редко, и он уже давно умел их останавливать. Спустя пару минут он успокоился, и, решив не медлить, начал собираться. Скидал диски, старые кассеты и другое нехитрое барахло в торбу. Достал спрятанный в шкафу чехол с отцовской «Ямахой»[2] и положил в карман два рожка патронов к АКС-74У – к тому самому, из которого стреляли вчера его пьяные гости. Сам автомат забросил на плечо, под куртку. Съел одиноко лежащий в холодильнике кусок колбасы. Обошёл последний раз комнаты, служившие ему приютом последние пять лет, затем хлопнул дверью и шагнул в общий коридор. Резво сбежал по лесенке вниз, не здороваясь с проходящими мимо соседками, и вышел из подъезда.
На улице за рисовыми плантациями послышалась пара выстрелов – похоже, в глубинах Юго-Западного района, где были изолированные индуистские общины, опять назревал какой-то конфликт Корпорации с повстанцами. У подъезда, перед воротами ограждения, стояли четверо старейшин коммуны во главе с Каировым.
– Говорят, у тебя сложно с финансами, – сказал председатель, выйдя вперёд. – Мы посоветовались и решили дать тебе денег на первое время, чтобы обжиться на новом месте.
Старик протянул две бумажки по пятьсот иен. Молот усмехнулся, вытянул банкноты из сжатых пальцев старика и демонстративно бросил вниз. Пусть лучше он будет без денег, чем с такой подачкой. Каиров пожал плечами и поднял деньги – спорить старейшина не любил.
Стенов разомкнул ржавые ворота и пропустил металлиста вперёд, на улицу. Когда стальной засов на двери со скрежетом закрылся, Константин невольно обернулся. Старая двенадцатиэтажка, возвышавшаяся позади, вдруг показалась такой до боли родной, что металлист не выдержал, сбросил с плеча автомат и проорал в свинцовое уральское небо:
– Грёбаный социум!
Панки-бомжи, сидевшие на картонках у ворот коммуны, испуганно разбежались по сторонам, а на душе почему-то полегчало.
(Путник)
Сначала казалось, что он медленно идёт через бескрайнее серое поле под пустым небом.
Потом он понял, что времени и пространства нет. На короткие мгновения ему удавалось почувствовать скорость течения времени, но большую часть его сознание пребывало в огромной пустоте, которую нельзя назвать ни пространством, ни тьмой, ни вакуумом. Это было Ничто – без пространственных и временных координат.
Но сознание сохранялось. Короткие вспышки – обрывки мыслей, фраз, вкусов и запахов позволяли его личности не расплыться, не исчезнуть в этой пустоте.
Постепенно обрывков-вспышек стало становиться всё больше и больше, и из них начала выкристаллизовываться реальность. Сначала разум осознал, что неплохо бы обзавестись телом. Зрение пока ещё не восстановилось, но обладатель разума почувствовал своё сердцебиение и ощутил кожей лёгкую прохладу. Чувство равновесия подсказало, что тело находится в горизонтальном положении.
Затем появились слух и обоняние – они были слабы и неестественны, а когда он открыл глаза, то увидел расплывчатые, неясные силуэты. Он прислушался к своим ощущениям. На короткий миг ему показалось, что нечто подобное с ним уже было, но потом это ощущение ушло. Чувство тревоги и пустоты соседствовали внутри него с каким-то щенячьим, почти беспричинным восторгом.
Во-первых, он понял, что свободен. Во-вторых, – что забыл всё, что было раньше, и помнит лишь слова и фразы родного языка… или языков? Всё это казалось восхитительно новым, свежим, и, в тоже время, тревожным.
Память очистили, оставив только самые необходимые знания.
Высоко над ним с разной скоростью плыли разноцветные облака, казавшиеся размазанными кляксами на стекле, а лёгкий ветер доносил запах сырости.
Он поднялся. Посмотрел на руки и на тело – на нём оказалась лёгкая белая футболка и такие же лёгкие брюки. Светло-серая субстанция под ногами напоминала одновременно и мелкозернистый песок, и поверхность какой-то жидкости, наподобие масла. Когда он попытался шагнуть, субстанция липла к голым ступням и затем осыпалась, но ноги не проваливались – видимо, таковы были местные законы природы.