Коррекция
Шрифт:
Первый день прошел безрезультатно, на второй за деревянной облицовочной панелью в кабинете обнаружили связанную кипу исписанных листов. Часть записей была сделана рукой Сталина, остальное, судя по образцу почерка, писал Алексей Самохин.
– Сталин писал вопросы, Самохин на них отвечал, – докладывал Кузнецову Капустин. – Кроме того, есть записи, где Алексей комментировал отдельные события, делая ссылки на книги и номера страниц. Есть еще два листа с объяснением слов. Все слова пронумерованы и начинаются с трехсотого. Остальные листы отсутствуют. Книг пока не нашли, но там работы самое малое на неделю. Скорее мы найдем Самохиных, чем книги.
На следующий день позвонили из Третьяковки. В музей прислали картину с автографом, идентичным тому, который приводился в «Правде». Имя и отчество художницы совпадали, не совпадала фамилия, но директор Владимирской картинной галереи решил, что ее просто перепутал кто-то из его работников.
– Нашли, – сообщил по телефону Капустин. – Они во Владимире. Оттуда прислали портрет Берии с автографом Самохиной. Я сейчас в музее. Интересная, надо сказать, картина. Сегодня уже поздно, а завтра с утра возьму людей и отправлюсь туда.
Рабочий день подходил к концу, когда Алексея нашел дежурный и приказал срочно явиться к полковнику. В кабинете вместо начальства сидел улыбающийся Капустин.
– Что же это вы, Алексей Николаевич, доставляете столько хлопот? – спросил он невозмутимо смотревшего на него Самохина. – Знали бы вы, сколько мне пришлось побегать! Теперь с вас коньяк!
– Надеюсь, не ящик, – сказал Алексей. – Я с вашего позволения сяду. Как нас нашли?
– По портрету Берии, – пояснил Капустин. – Ваша жена теперь известна на весь Союз. У нее даже в Третьяковской галерее своя экспозиция.
– Умно, – признал Алексей.
– Спасибо, – поклонился Капустин. – Но и без этого вам оставалось недолго бегать. За поиски взялось министерство, а ваши документы они делали сами.
– Что же случилось, если они на это пошли? – поинтересовался Алексей.
– Прямой приказ Вознесенского. Они могли вас прикрыть от меня, если бы я действовал по своей инициативе, но не от первых лиц.
– Сами виноваты, – сказал ему Алексей. – Помниться, я вас спрашивал, кто за вами стоит, но ответа так и не получил. И чего вы хотите сейчас?
– Я должен привезти вас в Москву. Разумеется, вместе с женой. У вас есть какие-нибудь сведения о книгах или микропленки?
– Все-таки раскопали. Раз спрашиваете, значит, сами книг не нашли. Кого кололи, Старостина? Надеюсь, без применения крайних мер?
– За кого вы нас принимаете? – изобразил обиду Капустин. – Он упирался до тех пор, пока не узнал, что мы говорили с Василием Сталиным. Потом рассказал все, что знал. Вы не ответили на мой вопрос.
– А вы – на мой. На кого работаете? Раз, по вашим словам, к работе подключили председателя Совмина, это должен быть Кузнецов. Я прав?
– Правы, – кивнул Капустин.
– Вот с ним я тогда и буду разговаривать. И не стоит мне напоминать мое место, подумайте лучше о своем. Не все государственные тайны полезны для здоровья.
– А вы сами?
– Послушайте меня, Яков Федорович! Я к этим тайнам не рвался и не упрашивал делать меня их носителем! С каким удовольствием мы с Лидой все сбросили бы со своих плеч!
– И кто же вам не дает их со своих плеч сбросить? Хотите, подставлю свои?
– Сейчас это бесполезный разговор. Выход на книги у меня есть, но об этом я буду разговаривать либо с Кузнецовым, либо с Вознесенским, а лучше сразу с обоими. У вас с собой есть машина?
– У меня с собой три машины. Мы сюда из Москвы ехали своим транспортом.
– Вот и дайте мне одну. Надо съездить за женой и забрать вещи. Если хотите, можете ехать со мной. Всем эскортом туда заявляться не стоит: уж больно будет смахивать на арест.
– Тяжелый вы человек, Самохин, – вздохнул Капустин. – Ладно, сейчас дам машину. Сколько вам нужно времени?
– С час. Плохо, что в Москве будем ночью. Не могли приехать раньше?
– Ну вы и тип! – покачал головой Капустин. – Выезжая во Владимир, я знал только о портрете, вас еще нужно было найти, а это тоже время.
– Какой есть, – поднялся со стула Алексей. – Вас бы на мое место. Здесь сами дела уладите? Хорошо, тогда давайте машину.
К дому подъехали на сто десятом ЗИСе. Кроме шофера, в нем сидели еще два офицера ГБ.
– Значит, так! – сказал он дернувшимся следом за ним офицерам. – Стоять возле калитки и в дом не входить. Были бы вы в гражданском, куда ни шло, а то хозяйку сейчас напугаете до смерти. Тебя как зовут? Михаил? Вот ты и пойдешь со мной, поможешь с вещами.
Забрав шофера и оставив возле машины недовольных офицеров, он вошел в дом и сказал встретившей его в прихожей хозяйке:
– Съезжаем мы от вас, Ангелина Васильевна! Ничего не поделаешь – вызывают в Москву!
– Лида, нас ждет машина, – сказал он стоявшей за мольбертом жене. – Уезжаем в Москву. Я начинаю собирать вещи, а ты успокой хозяйку. И вот еще что... Если начнет сильно убиваться, спроси, согласна ли будет переехать к нам. Конечно, это при условии, что будет такая возможность. Все поняла? Поговорим потом, а то сейчас сюда примчится толпа офицеров, и тогда Ангелине уж точно будет конец.
Он отдал шоферу два чемодана с летними вещами и бельем, которые они не открывали, а сам стал собирать саквояж. Когда затянул ремни, возвратился шофер и пришла вся заплаканная жена.
– Ты-то чего ревешь? Лида, сейчас Миша отнесет саквояж, а ты давай переодевайся в дорогу и собирай свои краски. Михаил, скажи, что нам нужно еще минут десять уложить вещи и переодеться. Последний чемодан я как-нибудь донесу сам.
– Она согласна, – сказала Лида, вытирая лицо. – Мы ее действительно возьмем?
– Если будет куда и позволит наше положение. Малыш, шевелись быстрее! Нам еще часов пять ехать. Давай уложу кисти и краски. Картину вместе с мольбертом положим отдельно. Так, я все забираю, иду к машине и жду тебя.