Корзина желаний
Шрифт:
– Я знаю, господин, все так. – Вздохнул Вийон. – Мой друг происходил из очень хорошей, благородной семьи. Конечно, ни к лицу такому как он дружить с такими, как я. Но мы были детьми и не думали о статусе и положении. Он был одинок и нуждался в друге, а я играл с ним, а не с другими детьми потому, что он никогда меня не дразнил и не обижал.
– Как трогательно! – Фыркнул старик. – Итак, неожиданно вы решили разыскать друга детства, который вам, мягко говоря, совсем не ровня, но с чего вы взяли, что ваша детская дружба что-то значит для него сейчас? Он повзрослел, и наверняка не захочет даже и знаться с вами.
– Вы так думаете?.. – Вийон опустил взгляд. Мысль о том, что Айнри просто отвернется
Вийон затряс головой и сердито посмотрел на Байла.
– Не говорите так!..
Старик встретил его взгляд со снисходительной улыбкой.
– Он другой… был другим… – Добавил Вийон уже не так уверенно. – Во всяком случае, я должен попытаться.
– Что ж, желаю вам удачи, – пожал плечами Байл. – Надеюсь, ваши надежды сбудутся и когда вы его найдете, он и в самом деле будет хотя бы на одну десятую так добр к вам, как вам бы хотелось. Но лучше бы вам не питать ложных надежд, чтобы не испытывать боль, когда они не сбудутся. Люди придают огромное значение деньгам и статусу, и поразительно меняются, когда меняется ваше собственное положение – в ту или иную сторону. Вот, например, я. Пока у меня водились деньги, слуги ходили на цыпочках, кланялись при каждой встрече, а молоденькие горничные смотрели на меня, старика, так, как будто бы я был прекрасным принцем… Нет, не подумайте дурного! У меня ничего не было ни с одной из них, но как они себя вели, какую выражали готовность разделить со мной мое одиночество после смерти Камии!..
Старик покачал головой, тяжело вздохнул и снова уставился вниз, на продолговатое фарфоровое изделие в своих руках.
– И вот я разорен. – Мрачно констатировал он. – И что же? Слуги смеются мне в лицо, отворачиваются, говорят со мной сквозь зубы, а под конец сбегают, прихватив в собой всю серебряную посуду! Горничные уходят, кухарки уходят – все покидают меня, хотя совсем недавно клялись в вечной любви и преданности!.. Нет, не подумайте, я не виню их. Я даже не стал жаловаться в стражу из-за украденного серебра. В конце концов, я ведь задолжал им жалование, а им нужно кормить свои семьи… Но как же они изменились, как только я все потерял! Это поразительно. Казалось, что я знал их, но нет – они всего лишь казались мне милыми и обходительными, а на деле были совершенно ко мне равнодушны, и не смотря на столько лет, проведенных рядом, даже не видели во мне человека. Для них я был всего лишь способом получить свои деньги – и деньги немалые, ведь я платил им весьма щедро! – а как только я перестал им платить, я совершенно для них исчез. Казалось бы, в мои-то года надо быть умнее и понимать, что к чему, но перемены произошли так быстро, что я до сих пор не могу привыкнуть к новому миру, в котором теперь живу…
И старик вновь с горечью покачал головой и испустил тяжелый вздох. Вийон ощутил вдруг, что сочувствует хозяину дома, чьи иллюзии вдруг оказались разбиты вдребезги.
– Мне жаль, – сказал корзинщик.
Старик вскинул голову. Глаза его вспыхнули.
– Жаль? Меня?.. Да как ты смеешь! – Он слишком устал и был слишком подавлен, чтобы гневаться по-настоящему, кричать, топать ногами или бросаться на обидчика с кулаками, но явно короткая фраза оборванца вызвала всю ярость, которую он еще был способен испытывать в своем положении. – Ты мне это говоришь?!. Ты… Ты…
Он не нашел подходящего слова, чтобы точно выразить то, что думает по поводу запредельной наглости Вийона.
– Простите, – пользуясь паузой, произнес корзинщик. – Я лишь хотел сказать, что сожалею, в каком положении вы оказались. Я не хотел оскорбить вас, господин. Простите.
Ярость во взгляде Байла погасла также быстро, как и вспыхнула, глаза вновь потускнели. Он провел рукой по лицу и вздохнул.
– Ну что же я говорю такое?.. – Вздохнул архитектор. – Сам жалуюсь на то, как много значат для людей богатство и статус, и сам же бросаюсь на единственного человека, который решил посочувствовать мне, лишь потому, что этот человек бедно одет и происходит из другого слоя общества!.. И смешно, и глупо вести себя так в моем-то положении. Кто знает, не окажусь ли я завтра в той же канаве, или лачуге или где вы еще там живете…
Вийон хотел было сказать, что уже почти две недели живет в сарае, но, подумав, решил, что вряд ли это утешит старика. Вместо этого он постарался перевести разговор на другую тему.
– Господин, простите… но что с вами случилось? Почему вы вдруг оказались разорены?
Байл некоторое время молча смотрел на гостя с выражением, которое Вийон не мог понять. Неужели он опять сказал что-то не то, разозлил или обидел старика? Вийон почувствовал себя неловко, и с каждой секундой тишины это чувство только усиливалось. «Надо извиниться, попрощаться и уйти, – подумал он. – Тем более что ворота, наверное, скоро закроют…»
Впрочем, насчет ворот можно было не беспокоиться, ведь гонг пока еще не пробил даже и восьми раз. Однако, не успел Вийон открыть рот, чтобы попрощаться, как Байл, похоже, пришел в своих мыслях к какому-то решению, махнул рукой и сказал:
– Да какого черта?.. Почему бы и нет?.. Это история длинная, но если хочешь, я расскажу, Ви… Ва… как тебя там?
– Вийон Рауп.
– Вийон Рауп, значит. Что ж, очень приятно. Меня зовут Байл Хадзи.
– Да, я слышал, господин…
Байл махнул рукой, показывая, что его не слишком интересует, что там слышал Вийон. Он встал и показал на одну из табуреток.
– Поставь посуду на пол и можешь садиться. Я сейчас вернусь.
Старый архитектор вышел из комнаты, а Вийон, как ему и было велено, убрал грязные тарелки с табуретки. Но садится он не стал, а, движимый любопытством, прислушиваясь и оглядываясь на дверь, подошел ближе к столу. Фарфоровое изделие, которое Байл держал в руках во время всего их разговора, лежало на столешнице среди бумаг, свитков и странного вида инструментов. Изделие было овальным и почти плоским, и Вийону пришлось обойти стол для того, чтобы хорошенько разглядеть изображение. На белом фарфоре тонкой кистью был запечатлен образ немолодой, но все еще изящной женщины в красивом платье и в сетке с жемчугами, покрывавшей ее волосы. Услышав шум за дверью, Вийон поспешно отступил от стола и занял место на табуретке.
Вошел хозяин дома, в руках он нес еще один кубок – который, подойдя к столу, не замедлил наполнить, а затем протянул Вийону. Взяв свой собственный кубок, в котором еще плескалось вино, он поднял его и провозгласил:
– Твое здоровье, корзинщик.
– Ваше здоровье, господин. – Привстав, ответил немного смущенный Вийон.
Выпили. Байл вернулся на свое место за столом. Вийон сел на табуретку, держа свой кубок обеими руками. Никогда раньше он не пробовал ничего подобного – это был удивительный, божественный букет ощущений. Вино имело изысканный вкус, но хорошо было не столько им самим, сколько послевкусием, наступавшим после глотка. Казалось, что таким нектаром можно наслаждаться вечно, делая один небольшой глоток за другим.