Кошечка в сапожках (сборник)
Шрифт:
— Я считал, что я кричу… Миссис Брэчтмэнн, — сказал он, — расскажите мне о вашей внучке и ее друзьях.
— Понятно, — сказала Софи и покачала головой. — Эта маленькая сучка снова всплыла на поверхность!
— Мы говорим о…
— Мы говорим о Хэлен Эббот, — сказала Софи. — Какое, черт подери, она имеет отношение к вашему клиенту?
— Миссис Брэчтмэнн, двое из приятелей вашей внучки были…
— У меня нет никакой внучки. Хэлен Эббот — лгунья и авантюристка, — сказала Софи. — Так же как и ее папаша.
— Ее отец в больнице, — сказал Мэтью. — Вы это знаете?
— Нет, но я рада это услышать.
— В любом случае у Хэлен Эббот есть два приятеля… по имени Билли Уолкер и Артур Хэрли…
— Да, я говорила с Хэрли по телефону. Вам известно, о чем был разговор?
— Как я понимаю, речь шла о деньгах. Она что-то говорила про цену, которая вас должна устроить.
— Пусть и не надеется, маленькая сучка!
— …что вы, мол, выписали какой-то чек…
— Да я скорее сгнию в аду! Претензии Хэлен Эббот — ложь от начала и до конца!
— В чем заключаются ее претензии, миссис Брэчтмэнн?
— Она говорит, что она моя внучка. А у меня есть только один ребенок, мистер Хоуп, моя дочь Элиза, которая никогда не была замужем, и у нее не было детей.
— Но тогда почему Хэлен Эббот…
— Мистер Хоуп, я не собираюсь углубляться в дело, которое на протяжении последнего месяца доставляет неудобство мне и моей дочери, — она посмотрела на часы. — У вас еще осталось девять минут. Вы сказали мне, что я могу быть полезна вашему клиенту. Счетчик тикает. Говорите.
— Не знаете ли вы или ваша дочь кого-нибудь по имени Джонатан Пэрриш?
— Пэрриш? Нет.
— У вас нет никакого предположения, зачем Артуру Хэрли и его приятелю понадобилось наблюдать за домом Пэрриша?
— Нет. Мой единственный контакт с Хэрли был по телефону.
— Билли Уолкер говорил о каких-то карточках, картинках. Вы не…
— Каких это еще картинках? Живопись? Фотография?
— Не знаю. Я вас спрашиваю. Он сказал, что они доведут их до беды.
— Эти карточки?
— Да. Вы не знаете, что он имел в виду?
— Нет.
— Миссис Брэчтмэнн…
— У вас осталось семь минут.
— Но кто их считает-то? — сказал Мэтью и улыбнулся.
— Я считаю, — сказала Софи.
— Миссис Брэчтмэнн, я понимаю, что вы не хотите разговаривать о Хэлен Эббот, но… Но мне известно, что ее отец приезжал повидаться с вами где-то в декабре, как раз накануне Рождества…
— Это правда.
— И сама Хэлен приезжала сюда в прошлом месяце. Вы не могли бы рассказать мне что-нибудь об этих визитах…
— Нет.
— …поскольку я защищаю невиновного человека, который, возможно, отправится на электрический стул, если я не смогу доказать…
— Мистер Хоуп, я восхищена вашим упорством, но… я же сказала: нет.
— Миссис Брэчтмэнн, если эти визиты хотя бы отдаленно связаны с делом, которым я занимаюсь…
— Я не понимаю, как они могут быть с ним связаны.
— Пожалуйста, — сказал Мэтью. — Не могли бы вы уделить мне время? — спросил он.
Она посмотрела на него, потом на свои часы.
— Пять минут — это все, что у вас осталось.
Мэтью улыбнулся.
— Я согласен.
— Это было в прошлом году, как раз накануне Рождества, — сказала она.
Он назвался Чарльзом Эбботом и сказал охраннику у ворот, что хочет видеть Софи Брэчтмэнн по важному делу. Софи вспомнила, что этот человек работал шофером лет двадцать назад у ее мужа. Миловидный молодой англичанин. Она смутно припомнила его светлые волосы и голубые глаза и попросила Карла провести его в дом.
Чарльз Эббот вошел в гостиную комнату с видом на море. Был декабрь, сияло солнце, и хотя комната и была принаряжена к Рождеству — огромное дерево в углу, гирлянда, венки из веток вечнозеленых растений в комнате и на перилах лестницы, ведущей в верхние этажи дома, все равно это не Рождество, каким оно бывает в Нью-Йорке, где снег, мороз — здесь человек ощущает сияние солнца и моря. Нет, это не Рождество. Наверно, так же это воспринимал и Эббот — он до восемнадцати лет жил в Англии. Он изменился за прошедшие годы… Так сколько же времени-то прошло? Он напомнил ей, что он оставил свою работу девятнадцать лет назад. Если быть совсем точным, девятнадцать лет и четыре месяца, а она-то разве не помнит? Он улыбнулся, когда говорил это. И вдруг Софи почувствовала себя неуютно.
Ему, как она предположила, было где-то около пятидесяти, и он все еще был привлекательным, хотя немного поношенным и жалким: прошедшие годы не были к нему милосердны. Он отощал и не был таким ослепительным блондином, как в молодости, и глаза выцвели. У него отросли жидкие усики, которые этак по-щегольски двигались, когда он говорил и улыбался. Эта улыбка чем-то беспокоила ее. Почему он так улыбается? Что ему нужно в доме Брэчтмэннов?
И он объяснил ей, что приехал по поводу своей дочери, Хэлен. Софии вежливо улыбнулась:
— Я не знала, что у вас есть дочь, Чарльз.
— Да бросьте вы, — сказал он.
Она посмотрела на него.
— Я что-то вас не понимаю.
— Как поживает Элиза? — спросил он.
Это фамильярное упоминание ее дочери еще больше разволновало Софи.
— Мне нужен миллион долларов, миссис Брэчтмэнн, — сказал он.
Она от изумления заморгала.
— Чтобы я хранил молчание о ребенке вашей маленькой золотоволосой девочки.
— Я не понимаю, о чем вы.
— О ребенке Элизы! — сказал Эббот. — Я говорю о Хэлен, о вашей внучке, миссис Брэчтмэнн. Мне нужен миллион баксов, миссис Брэчтмэнн! Вы хотите сохранить ваш престиж, ваше имя, да, в конце концов, и ваше пиво, миссис Брэчтмэнн? Или хотите, чтобы все пивососы узнали, что ваша золотая девочка забеременела от шофера?
— Это абсурд, — сказала Софи и нажала на кнопку селектора.
— В его претензии не было никакого основания, — рассказывала она. — Это все было высосано из пальца. Когда он начал работать у нас, Элиза была ребенком, и ей было шестнадцать, когда он ушел. Вы теперь можете представить себе его подлость? Сочинить такую историю? И вернуться обратно, спустя все эти годы, с таким наглым шантажом? Я велела Карлу вышвырнуть его вон, как грязную собаку, которой он и был.
— Но на этом история не закончилась, — сказал Мэтью.