Кошка, шляпа и кусок веревки (сборник)
Шрифт:
От этой мысли в горле у него сразу пересохло. Ведь «Фантом Радио» — это его жизнь. Что же он натворил? Что он, с ума сошел? Какого черта?! Что за демон внушил ему эту идею?
Он стащил с себя наушники, отошел от микрофона и переключился на привычный канал. Нет, теперь, конечно, уже слишком поздно, думал он. Теперь уже ничего не скрыть. Господи, что я наделал! Всю жизнь играл в прятки и вдруг выставил напоказ — и даже не лицо, а сердце! Пусть слушают все, кому не лень…
На всякий случай он проверил почту.
«Дорогой Фантом, — писала она, — я думаю: пора. Прошу тебя, встретимся через полчаса…»
И назвала точное место: улицу, адрес.
Он ответил одним словом: «Хорошо». И кликнул на Send.
А потом встал из-за стола, внутренне коченея от осознания собственной
Он чувствовал, как бешено бьется его сердце.
Она чувствовала, как сильно у нее кружится голова.
«Что, если ее там не будет?» — думал он.
«Что, если он не придет?» — думала она.
И он быстро написал ей: «Тебе нужно еще кое-что узнать обо мне».
И она ответила: «Я ведь тебе кое-что так и не сказала…»
А потом и компьютеры, похоже, тоже вышли из строя. Экраны опустели. Он видел лишь курсор, мигающий на голубом фоне. И она больше ничего не чувствовала, пальцы ее замерли на клавиатуре Брайля.
И никто не видел, как она, надев пальто, взяла свою белую тросточку и открыла дверь. И никто не видел, как он выбежал на улицу, разве что привратник, как всегда дремавший у себя на посту. А призраки «Фантом Радио» тем временем шептались и пели в темной студии, и огоньки на пульте бодро мигали, принимая кодированные послания слушателей.
Dee Eye Why [82]
Среди героев этого сборника рассказов немало привидений, призраков. Но ведь призраки — как и любовь, как и сами рассказы — способны появляться внезапно и в самых неожиданных местах. Дом из этой истории уже не раз был мною описан (в том числе в некоторых романах): это не совсем мой дом, но некоторые из обитающих в нем призраков, безусловно, мои.
82
Набор не имеющих смысла слов, омонимичный известной формуле «D.I.Y» (do-it-yourself), «Ди-ай-уай», ставшей впоследствии названием сети магазинов «Сделай сам».
Говорят, первый шаг — принять и смириться. А потом отпустить — это и станет началом исцеления. Нужно по-настоящему почувствовать боль, прежде чем обретешь способность двигаться дальше. Ну, даже если это и так, то его страдания, по всей видимости, оказались куда сильней, чем можно было бы предположить. Большинство мужчин, столкнувшись с разводом, плачутся в жилетку друзьям, или начинают пить, или забиваются в нору и принимаются в полном одиночестве зализывать раны.
А Майкл Харман купил дом.
Местные жители называли его Особняк. [83] Это был старый, запущенный дом того типа, какие показывают в фильмах-ужастиках, например, хорошая семья, состоящая исключительно из белых европейцев и принадлежащая к среднему классу, въезжает в некий готического типа дом-монстр (построенный к тому же там, где раньше было кладбище — индейское, разумеется, если действие происходит в Америке), а потом они все удивляются, почему с ними происходят всякие неприятные «случайности». На этот раз, правда, никакой семьи не было. И «случайностей» тоже. Потому-то, возможно, Майкл этот дом и купил, воспринимая его как некое пустое пространство, которое нужно заполнить.
83
Этот дом и бывшие его хозяева описаны в романе «Голубоглазый».
Все втайне были уверены, что покупка этого дома окончательно разорит Майкла: ему и развод стоил немало, так он еще и эту обузу до кучи на себя взвалил — чудовищный, грязно-белый, какой-то слоноподобный дом с пятью акрами заросшего сада и просевшей под бременем ста зим крышей, к тому
Раньше он был актером. В основном музыкальных театров. Он добился значительных успехов, сумев по-своему и весьма впечатляюще интерпретировать на сцене образы хорошо известных персонажей. Это был крупный и довольно неуклюжий мужчина с вьющимися волосами, неуверенной улыбкой и проявившейся после сорока склонностью к полноте — в общем, человек довольно приятный, но внешне ничем не примечательный; запоминался только его чудесный голос. Благодаря этому голосу у него было множество преданных поклонников — по большей части женщин, а отдельные особы прямо-таки с ума по нему сходили. Одна, например, преследовала его лет десять, таскаясь за ним по театрам и все пытаясь всучить ему какие-то подарки, другие забрасывали его письмами, а одна даже грозилась застрелить его жену. И все они открыто заявляли, что любят его. Но ни одна по-настоящему его не знала. На самом деле со временем ему и самому стало все чаще казаться, что он знает себя недостаточно хорошо. Лучшие годы его жизни были связаны с бесконечными чемоданами, переездами, необходимостью много работать то над одной ролью, то над другой, пропуская при этом такие важные вещи, как первые шаги ребенка, сказанные ими первые слова и вообще — детство своих детей. Пятнадцать лет дурацких развлекательных программ по воскресеньям, когда над почетным гостем издеваются и подшучивают, пятнадцать лет слащавых рождественских спектаклей, футбольных матчей, вечеринок в театре за кулисами, пятнадцать лет, целиком посвященных пыльному старому божеству, которое пахнет опилками, гримом, потом и современными электронными приспособлениями, пыльному старому божеству, что обитает в темноте за кулисами, чуть дальше ярких огней рампы…
И вот однажды все разом рухнуло. Чудесный голос отказал ему прямо во время выступления. Видимо, сказалось все сразу — накопившаяся усталость, сенная лихорадка, до предела напряженные нервы, — и с того дня Майкл стал бояться выходить на сцену. Вскоре страх достиг таких пределов, что уже при вступительных аккордах какой-нибудь песни или арии, которую ему предстояло исполнить, его охватывала дикая паника, он весь покрывался испариной, ему казалось, что рот его набит опилками, и он сам толком не понимал, откуда берется этот внезапный, сковывающий душу страх. И тогда Майкл решил все бросить. Ушел прямо посредине шоу, сказавшись больным и прекрасно понимая, что пыльный старый бог театра его непременно осудит и накажет.
А вскоре после этого они с Энни развелись. Она терпела и всячески поддерживала его, пока он работал на износ и дома почти не бывал, но как только он каждый день «начал путаться у нее под ногами», она не выдержала. Это было выше ее сил, они так не договаривались! У них был дом в Йоркшире, где Майкл проводил праздники и короткие недели отпуска. Но теперь Энни вдруг сочла, что дом слишком мал для четверых. Никто с Майклом больше не знался. Друзья чувствовали себя в его присутствии неловко. Энни обращалась с ним как с гостем. Даже дети, похоже, чувствовали, что он занимает в доме слишком много столь нужного им самим пространства — и Майкл уехал из дома, чувствуя себя узником, лишенным какой бы то ни было надежды на возможную отмену или отсрочку приговора…