Кошка в сапожках и маркиз Людоед
Шрифт:
– Понимаю, но дело не в вашей невестке, - я попыталась освободиться из его объятий, но он не позволил.
– Кэт, - он не собирался отпускать меня, прижимая всё крепче, - чего вы боитесь?
– Боюсь? – удивилась я не совсем искренне.
– Да, боитесь. Помните, однажды вы сказали, что если имеешь смелость любить, то имей смелость в этом признаться. Вы говорили про Юджени…
– Простите меня за те слова, - на этот раз я говорила совершенно искренне. – Я не имела права судить вашу невестку…
– Но вы всё верно сказали. Признайтесь
– При чем тут Саджолена? – ахнула я.
– Она передала мне ваш разговор. Когда вы говорили, что не понимаете, как Юджени могла предпочесть мне Шарля. Это значит, я небезразличен вам?
– В этом городе одни сплетники, - я спрятала лицо в ладонях, потому что покраснела до ушей.
Краснеющий маркграф – наверное, это заразно. Теперь и я заразилась его смущением.
– Почему вы молчите? – настаивал Огрест.
– Неужели, я ошибся? И я вам так неприятен?
Боже! Он – неприятен!..
– Вы сумасшедший? – спросила я, отнимая руки от лица, и тут же ответила сама себе: - Ну да, должен же у вас быть хоть один недостаток.
– Кэт! – он стиснул меня в объятиях с особым пылом, и я позволила себе тоже стать безумной на минутку – коснулась его щеки, подбородка, накрутила на палец русый локон…
– В последнее время я думала о вас не очень хорошо, - сказала я, продолжая поглаживать его волосы, - но теперь вы для меня – идеал благородства, любви и верности. И всё же, я не могу ответить на ваши чувства. Не спрашивайте, Ноэль. У меня тоже могут тайны, как и у вас.
– Вы тоже кого-то заперли в подвале? – грустно пошутил он, но уже отпустил меня.
– Нет, не заперла, - ответила я, и, оказавшись на расстоянии от него, обхватила себя за плечи, потому что внезапно мне стало холодно. – Мои тайны не такие ужасные, как ваши, но…
– Хорошо, я всё понимаю, - согласился он с видимым усилием. – Идите спать, Кэт. Эта ночь у всех отняла много сил.
– Спокойной ночи, месье. Добрых вам снов, - сказала я прежде, чем вышла из кабинета.
Глава 19. Жить, несмотря ни на что
После того, что я натворила (пусть и из добрых побуждений) было ясно, что жить по-прежнему больше не получится. Утром я встала с твёрдым намерением хотя бы частично исправить свои ошибки.
Труднее всего было объясниться с Марлен. Когда на следующее утро девочка открыла глаза, я уже сидела возле её постели, держа наготове горячий чайник, взбитые сливки, корицу и печенье с орешками.
– Марлен, нам надо побеседовать о том, что было ночью… - начала я, разливая чай по чашкам.
Стараясь говорить как можно проще и без подробностей, я рассказала девочке, что её мама была заколдована, и поэтому им пока нельзя быть вместе.
– Но она любит тебя, - закончила я свой рассказ. – Не её вина, что она ведёт себя так… Это будто болезнь. Человек не всегда может с этим справиться. Всё это очень печально, но зато теперь ты знаешь, что твоя мама жива, и что твой дядя ни в чём не виноват. Он хороший человек и заботится о вас. К тому же, мы обязательно что-нибудь придумаем. Мы попытаемся её вылечить. Ты мне веришь?
Молчавшая всё это время Марлен кивнула, а я перешла к самому главному.
– Но нам надо молчать, - сказала я, сжимая белую ручку девочки. – Никому нельзя рассказывать об этом. Понимаешь?
– Понимаю, - сказала она очень серьёзно.
Пока мы пили утренний чай, пока я причёсывала Марлен и одевала, она молчала, думая о чём-то, а потом вдруг оживилась и сказала:
– Надо сделать, как когда защищались от Большого Холода – взять голубую ленту, и мама сразу выздоровеет. Голубая лента разрушит любое колдовство. Так все говорят.
Она говорила с таким воодушевлением, с такой наивной надеждой, что я чуть не разревелась от жалости.
– Это… немного не тот случай, - сказала я, гладя девочку по голове. – Всё не так просто. Боюсь, голубая лента твоей маме не поможет.
Она сразу помрачнела, и мне пришлось постараться, чтобы на пунцовых губках опять заиграла улыбка. Всё-таки, дети не умеют долго горевать и печалиться. И верят, что всё наладится, и всё обязательно будет хорошо.
Потом я наведалась в аптеку – под благовидным предлогом покупки мятных леденцов, а на самом деле – попросить Ферета позабыть обо всём, что произошло в фамильном склепе Огрестов.
– Я очень ошибалась, месье, - покаялась я перед аптекарем, и мне, действительно, было ужасно стыдно и неловко. – Это урок мне на будущее, что нельзя судить, не разобравшись. Всё совсем не так, как я думала…
– Не так? – Ферет проницательно посмотрел на меня. – И на самом деле, леи Юджени и лорд Шарль утонули, а милорд Ноэль – безвинен, как рождественский ягнёнок?
– Насчёт первого – не совсем, - я не смогла солгать ему. – Насчёт второго – вы даже не представляете, как я ошибалась. И не представляете, сколько страданий пришлось пережить этому благородному человеку.
– Главное, чтобы сейчас вы не заблуждались, - тактично заметил он.
– Сейчас – нет. Могу поклясться, - я помолчала и спросила: - Говорят, прежний аптекарь разбирался в колдовстве… Вы что-нибудь знаете об этом?
– В колдовстве? – Ферет вскинул брови. – Впервые слышу. Кто вам сказал такое?
– Ну-у… - протянула я и улыбнулась, - не вы единственный распространяете непроверенную информацию.
Он расхохотался до слёз и погрозил мне пальцем:
– Туше! Вы меня прямо на лопатки положили! А если серьёзно… - он, и правда, стал серьёзен, - то мастер Гаспар был очень умным. Прочитал уймищу книг, и обо всём у него было своё мнение. Многие посчитали бы его знания колдовскими, но мы-то с вами знаем, что колдовство – такая штука, все о нём слышали, но никто не видел. Вот и я не видел. А я был знаком с мастером Гаспаром без малого три года. И сомневаюсь, что кто-то знал его лучше меня.