Кошки-мышки
Шрифт:
– Ты меня понимаешь? Здесь пока небезопасно. Сейчас мы все рискуем в любой момент пойти на корм ходячим, стоит им собраться чуть большей стаей, красавица! Сетка в нескольких местах вот-вот рухнет, а они только помидоры выращивают, - рассказывает он Минни, сидя напротив нее, беря ее тонкие белые ледяные ладони в свои руки и видя торопливые понимающие кивки.
– Блейк, конечно, тоже не идеал. Я знаю, детка. Но с ним мы выживем. Да и сама подумай, даже если бы я не согласился ему помочь, он все равно пришел бы сюда. Только жертв было бы больше. Сопротивляться они не способны, ты ведь сама видишь…
Ложь о том, что спустя три дня все обойдется без жертв,
– От тебя нужно только одно: спокойствие. Ладно, красавица? Подготовь там себе все, что нужно, возьми воду, еду, одеяло, фонарик с книжкой. Просто для того, чтобы случайно не попасться под горячую руку, понимаешь? Надеюсь, к рассвету все уже решится. Ты даже не заметишь ничего. Просто этот ваш… их Совет несколько поменяет свой состав. Тебя все равно все эти дела никогда не касались, правда? Ну, что такое?
Она часто моргает, встревоженная, кусает губы и тянется к блокноту. «С тобой ничего не случится?» Короткая записка, написанная дрожащим почерком, заставляет криво улыбнуться. Эта девочка – то, что надо. Ей плевать на всех, кроме него. Так и нужно.
– Все будет в порядке, красавица. Обещаю. Думаю, смена власти пройдет практически бескровно, я же уже все объяснил. И не волнуйся: еще целых три дня, успеешь подготовиться, ну же!
Мартинес смеется, видя, как она носится по камере, собирая воду и какое-то печенье в маленький рюкзак. Но его смех замирает, когда Минни вдруг настороженно оглядывается на дверь, на цыпочках приближается к ней и приоткрывает, выглядывая. Поворачивается и смотрит испуганно, прижав ладошку к губам.
– Кто там?
– напрягается он, приподнимаясь и снова облегченно опускаясь на койку, когда Минни крутит рукой в воздухе, подразумевая Дейзи.
– А… эта… забудь, если эта дура что и услышала, то не поняла ни слова. Я завтра поговорю с ней. А пока… иди сюда! Ну?
Он протягивает руки и уже через пару минут подминает ее под себя, еще более тихую и загадочную, чем обычно. Минни смотрит на него, не отрываясь, словно завороженная. Она не закрывает глаза ни на секунду, покрывая его лицо невесомыми поцелуями, крепко обнимая, жадно подаваясь навстречу каждому движению и довольно улыбаясь, когда Мартинес опускается рядом, обессилевший.
Вся его – и только. Доверяющая ему всё: себя, свою жизнь и чужую смерть.
***
Самое сложное – не растеряться, когда оказывается, что все пошло не по плану. Когда нужно что-то придумать, собирая в потемках вещи и бесшумно выскальзывая в холодную ночь. Необходимо всего лишь убедить самого себя в том, что ничего страшного не случилось. Потом можно начинать что-то делать: снова и снова, как всегда.
Ему сложно понять, что происходит, когда Минни появляется в камере позже обычного, залитая слезами, дрожащая и взволнованная. Когда она торопливо бросает в него своим же собранным рюкзаком, показывает на куртку и на дверь. Она нервничает и, кажется, не знает, что делать, видя ничего не понимающего и задающего слишком много вопросов Мартинеса. Закрывает ему рот ладонью, призывая молчать, и снова достает свой блокнот.
Еще ни разу она не писала так много. Сегодня впервые на чистом листе бумаги буква за буквой, слово за словом появляются целых несколько предложений. О том, что Дейзи, которую он так недооценивал, отложив разговор с ней на завтра, рассказала
Чертыхаясь сквозь зубы, он спешит к подготовленному им же выходу из этой ловушки под названием тюрьма. К выходу, который должен был стать входом и еще послужит им через три дня, или чуть позже. А если нет – они используют танк, ведь Митч успел обучить своего брата всему необходимому.
– Минни!
– оглядывается он на отстающую девушку и хмурится при виде того, как она, жалобно глядя на него снизу вверх, держится за щиколотку, подвернув, так не вовремя, ногу.
Она решительно сует ему в руки свой рюкзак и мотает головой, не слушая, что они как-нибудь справятся. Не справятся, бежать она не может, и Минни понимает это даже лучше Мартинеса, сжимая губы и демонстрируя ему свою готовность выдержать эти несколько дней здесь в положении жертвы, а не предательницы, проводя по своей белоснежной шее маленьким перочинным ножом. Он, не отрываясь, смотрит на тончайшую, кажущуюся черной в темноте, полосу на ее коже и кивает. Быстро сообщает, что скоро вернется к ней, касается ладонью ледяной щеки и выскальзывает в подготовленное отверстие.
Минни проворно скрепляет сетку проволокой, в последний раз сжимая его пальцы и глядя вслед. Остается лишь надеяться, что она успеет закончить до появления во дворе кого-нибудь, не нашедшего их в камере. Остается только верить, что она сумеет натурально сыграть жертву, которой он угрожал и которую он обманул. Остается вернуться через несколько дней обратно, делая эту тюрьму своей. Их общей.
Мартинес скрывается в лесу, стараясь не замечать пульсирующего в висках страха. Что его ждет впереди: погоня и казнь, пытки и смерть, победа и жизнь?
Он не знает.
========== Эпилог ==========
Длинный мягкий шарф скрывает тонкую царапину на ее шее, а волосы упрямо лезут в широко распахнутые глаза. Минни смаргивает с ресниц слезы и кусает губы – казненный только что у них на глазах Митч ей даже нравился. Он был веселым и решительным. Да вот только не пошло это ему на пользу. Как не пошла на пользу никому и эта глупая казнь. Зачем она? Для чего? Для кого? В назидание всем остальным? Или для поднятия боевого духа? Ведь впереди – бой.
Этот бой пройдет не здесь, в тюрьме, а там, в лагере Блейка, вся возможная информация о котором была получена сегодня ночью от Митча – его, конечно, никто не стал бы убивать, не узнав все возможное. Местные не такие уж и глупые. И они должны успеть сделать предупреждающий удар.
Непривычно угрюмый Рик проверяет оружие: мужчины собираются на войну. На войну за свой дом, за своих близких, за собственную жизнь. Еще несколько убийств чужими руками. Своими ведь Минни не может.
Она так ничего и не смогла. Не сумела, не получилось, не хватило духа. Это оказалось слишком сложно, даже тогда, в те ночи, когда Цезарь спал рядом, когда под ее подушкой был нож, когда она сотню, тысячу раз прокручивала в голове его смерть, его предсмертный вздох, его черную кровь на ее постели. Убить человека не так-то просто. И, наверное, неправильно.