Кошмар на улице Зелёных драконов
Шрифт:
Угу, как вино хлебать на посту — они ни причем, а как я из—под стражи драпанул — так уже и демон?!
— Беда! Беда! — из—за деревьев вывалился оборванный и обожженный юноша, с волосами чадившими, обгорелыми до куцего обрубка. — За лесом на караван напал демон! Всех изжег!!!
Лица всех тотчас же развернулись ко мне.
Думаю, мое честное признание, что тамошние «торговцы» были вооружены до зубов и торговать хотели только моею головой, здесь никого бы не заинтересовало. Чуть один идиот прокричал «демон», так мозги окружающих обычно уже расплавились. А если я — исчадие ада, то ничего уж тут не поделаешь.
— Убить нечисть! — рявкнул евнух.
И воины ощетинились копьями и лезвиями мечей. Ну, кроме тех троих: жирного евнуха. Обгорелого выжившего да взмыленного, кажется, из приятелей его. Интересно, а их заказчика пепел остался на прожженной опушке среди других или эта дрянь еще раз вылезет, чтобы попортить мою кровь?
— Простите, люди! — громко объявил я.
Меня, разумеется, не хотели простить. Но напряглись, не двигаясь. Как будто хотели выслушать.
— А почтенный ли мой отец никакого письмеца мне не изволил прислать?
Евнух и избиваемый недоуменно переглянулись. Так, а чего ради евнух то из столицы самой приперся—то?
— А было же письмецо? — робко сказал один из воинов за спиною жирной насмешки над гордым словом «мужчина».
— Было ли, не было ли письмеца, что же теперь?! — возмутился посыльный. — Не видите, что принц Ян Лин не сидит, где ему императорским указом сидеть велели? Бродит в ночи! И, говорят, людей в окрестностях десятки или сотни убил.
Понятно, хотят прикончить на всякий случай.
Вздохнул. Евнухов еще с детства и с жизни придворной не любил за их вечные интриги и перебежки меж женами и благородными наложницами. Но вот убивать столько народу, да еще и устраивать огненное побоище второй раз за ночь не хотелось.
Но, увы, брошенный кинжал решил все за нас. За нас всех.
Я, в воздухе перевернувшись, от смерти, ко мне запущенной, уклонился. И с выхваченного лезвия метнул в дерзкого убийцу огненный шар. Его одежда и волосы вмиг вспыхнули, а прокатиться по земле не додумался. Так и застыл орущим факелом. Покуда мог орать. Потом упал обуглившейся тушей.
— Убейте его! — рявкнул евнух, забыв, что его прислали передать что—то сыну от отца.
О верности и о долге забыл, волнуясь за свою жирную шкуру!
Да и все эти люди, от которых пришлось оградиться огненной стеной, на которых я плеснул, заорав, расплавленным их оружием, мне стали внезапно противны до омерзения.
И еще мое логово перестало быть моим.
Покуда огненный шар на месте, где я только что стоял, еще горел, разбрызгивая во все стороны расплавленный и шипящий металл, я, опустив меч, пробежался по верхушкам бамбука, царапая ветки и срезая листья в стороне, внутри очерченного круга.
Мастер Хэ У сказал, что более помогать мне не будет. И у меня остались лишь крупицы сил. Нету места, где б отлежаться, попить отвара женьшеня или помедитировать, восстанавливая всю утраченную ци. Да, впрочем, в этом мире и в этом жестоком мире двора вообще нету места для сына рабыни.
Вслед за моей волей, из последних капель оставленных на стволах и листьев капель моей ци вспыхнула вокруг поместья и столпившихся слуг и воинов огненная стена.
Я, покуда люди орали и метались внутри, пробежал вокруг, почти завершив второй огненный круг.
И, обессилев, рухнул на землю.
To странное чувство, когда лес справа от тебя горит, орут люди, но даже лень уже с места сдвинуться, хоть на миг.
Я в темноту окунулся. Провалился в яму без дна.
Там мне привиделось, как черною паутиною затянулся тускло блестевший голубой комочек внутри меня…
Как будто уши ловили мелодию где—то рядом. Красивую мелодию. Как будто где— то ярдом журчала вода.
И все пропало.
И странный тот сон.
И та мелодия.
Пропало все.
Солнце вовсю уже светило над бамбуковым лесом. Шуршали на ветру листья молодых и старых побегов. Вот только сегодня у усадьбы, где я пребывал в заточении, не пели уже птицы. Да и я лежал не на деревянном крыльце, а на холодной земле. Воздух вздыхая смрадный.
Сел, оглянулся.
Там, где давно уже стояла крохотная усадьба — дворец мой и моя тюрьма, дарованная отцом — теперь уж не осталось ничего. Лишь выжженная ровным кругом земля. Да пепел. Много Пепла. Да несколько обуглившихся и не полностью сгорелых тел в самом центре жуткого круга.
Это… сделал я?
Голова раскалывалась. Тело мутило.
Пустой желудок от вони горелых трупов нашел что из себя вывернуть.
Поскальзываясь на блевотине и разводам пепла, принесенным решительным ветром, я поднялся на четвереньки. Поскользнулся, упал, размазался. Снова, сжав зубы, встал.
Стоять смог лишь опираясь на бамбук.
Таким усталым и обессилевшим я уже вечность себя не чувствовал.
Но выжженная земля показывала, куда ушли последние крохи моих сил.
Вздохнув, о ствол старого бамбука оперевшись — тот прогнулся под весом моим, но снова встал — я поднес к глазам правую руку.
Я почему—то не чувствовал ни состояния своей ауры, ни своей ци. Как будто девятнадцать лет назад. Измученный бессонницей и несколькими приступами юноша. Так же ужасно мне было, как тогда. Но тогда я опирался о стену дворца. Тогда мне просто чего—то подсыпали. А теперь… теперь я не ощущал своей ци! Да как же я дракона—то найти смогу без колдовства?!
Зажмурился, сильно выдохнул.
И мастер Хэ У сказал, что больше не будет мне помогать. Я запоздало это вспомнил.
Ужасно мерзко из мощного воина и колдуна снова становиться обычным человеком! И почти истекло время, пока еще хранится жизнь в заколдованном твоем теле, сестра!