Кошмар на улице Зелёных драконов
Шрифт:
— Это тюрьма горит, — сказали тихо за спиной.
Обернулась. Вскрикнула. Попятилась.
Беловолосый дух присел на корточки передо мной. Спросил, хитрый, и отвлек:
— Твой дом в стороне от тюрьмы?
— Вообще с другого края города! — ответила я прежде, чем успела подумать.
— Ну и хорошо, — он вроде на шаг отступил, а уже стоит у шкафчика запыленного.
Нет. присел, предварительно откинув полу призрачной одежды, штанами на сидение из пыли опустился. Весь в белом, беловолосый и поверх трона белого. Посмотрел, голову медленно повернув, словно император. Призраков. Брр!
— Я тебе помешал, Ли Кин? Прости.
— О—откуда…
— Я все слышу, — грустно улыбнулся он. — Ты говорила сама с собой. Я же… —
— А… ты… это… — робко покосилась на снятые ножны, лежащие у стены.
— Где меч, там и я, — он нахмурился, упер локоть в ногу, подпер щеку кулаком. — Не знаю, чего ты так меня боишься? Я могу передвигаться только внутри этой железной тюрьмы и там, куда хозяин это оружие несет. Вот на что мне твоя смерть? Я тогда навечно замру на месте, — внезапно улыбнулся. — Или меня какой—нибудь разбойник унесет. Только и буду слышать. что чьи—то крики.
— А тебе разве не наплевать, кого тобою режут? — удивленно подалась к нему, вместе с грязной тряпкой.
— Нет, как—то… — он поморщился. — Не все равно.
— А если тебя на стену повесят в богатом доме? На почетном месте? Или на драгоценной подставке?
Его красноречиво перекосило от такой мысли. Значит, и правда привязан к этой штуке. И, надо же, больше всего дух меча хочет просто путешествовать!
— Погоди, а откуда ты узнал, что именно тюрьма горит? — вскочила.
— Я могу немного ходить, но поблизости от меча, — он вздохнул. — Но все равно меня почти никто не видит. Не с кем поговорить!
— Ты и поговорить любишь? — уставилась на этот диковинный меч.
To есть, на его духа. В сказках иногда говорилось, что у редких и могущественных мечей бывают духи, но я никогда не думала, что такой будет у меня! И где его только взял тот демон? Но, впрочем, этот юноша не спешил говорить о прежнем владельце, а я спрашивать не решилась. Все равно господин Хэй однажды за мной придет и долг потребует. А пока я свободна! Я могу жить привольно! Чего не скажешь вот об этом существе. Мне даже его стало жаль немного.
— Если тебе жаль, то, может, положишь меня с улицы, шагов на пять в стороне? Я тогда смогу залезть на крышу и сверху пожар увидеть! — он деловито вскочил, бодро, как мальчишка. — И через забор перемахнуть смогу! А если твой дом будет гореть… на какой, кстати, он улице?
— Улица Седых сомов, — робко сказала я, ступила к нему. — Да, пожалуйста, расскажи. Там… там мои родители.
— Обязательно предупрежу! — радостно заверил он.
И я просьбу его выполнила. Надо же, кому—то пять шагов в сторону — и уже открывается целый мир! И, если я могу хоть кого—то порадовать, просто выставив меч на улицу, за пять шагов от дома, то я непременно это сделаю. Тем более, я прекрасно понимаю его: грустно, когда ты так ограничен в возможностях.
Да и благодарна я ему была, что он обещал следить ради блага моих родителей. Но ведь хитрый какой! Дождался доброго хозяина и воспользовался! Хотя, вроде, сказал, сам никуда не убежит. Странный меч.
Но уборка хорошо прочищала мысли. Хорошо чувства мятущиеся успокаивала. Я уже примерно придумала. Как я завтра к господину Вэй Юану подойду. Старший господин вряд ли послушает. Он меня бесит почти так же, как и тот юноша из храма драконов Вэй. To, что этот гад тогда сказал… фу, нет! Хватит об этом думать, Ли Кин!
Во второй комнате уже — жуткая ночь еще не кончалась, хотя вопли в городе притихли, из чего я с радостью сделала вывод, что пожар остановился — я внесла светильник, ногою придвинула толстенную подушку из пыли, поставила светильник на пол. И, когда подняла взгляд, сердце замерло от знакомого силуэта.
Рванулась вперед, упала перед ним на колени — из—за пыли было не больно — протянула к нему дрожащие руки. Робко сдунула пыль. Не пошла. Пришлось бережно приподнимать пылевые плотные покрывала руками, осторожно разрывать, клочок за клочком, чтобы извлечь инструмент.
Хоть я поклялась больше никогда не играть, но искушение при виде прекрасного инструмента было так велико! Я осторожно столик от стены отодвинула — по полу протянулось две темных полосы — и поближе к светильнику. Сама села позади, лицом к дверям. Робко тронула струны. Надо чтоб тихо. А не то прибежит молодой господин. Главное их не разбудить. Но до чего же гуцинь хорош!
Глаза закрыла, робко тронула струны. Эта музыка наполняла меня силой. Как будто у меня от нее отрастали крылья. Даже медитация, которой меня зачем—то научил младший господин, и которую я немного поделала «для усиления ци» меня так не впечатлила. Не впечатлила совсем, ибо ноги жутко затекли и потом ужасно болели! Но эта дивная музыка…
Не знаю, я играла какую—то определенную пьесу или ото всех понемножку. Только я и божественное звучание музыки… только я и гуцинь… боги, до чего же хорошо! Душа моя поет, растворившись и танцуя между этими струнами!
Я. глаза прикрыв. словно снова видела горы. Какие на картинах художников. До того, как отец их продал. Словно вовсе и не продавал. Будто я стою на вершине. и легкий ветерок треплет полы моих одежд и мои распущенные волосы. Боги, до чего же хорошо! Я могу все забыть… журчание чистого, прохладного ручья… ручей я видела у друга отца, маленькою, покуда нас еще приглашали иногда в гости… горы я видела только на картинах… но они представлялись мне. большие, вечные… спокойные… душу наполнял, расширял и растопил небывалый покой… нежные переливы музыки, нежные переливы песни, которые рождали струны… о музыка! Ах, музыка! Как же я могла тебя забыть?.. Я никогда не смогу тебя забыть! Покуда ты существуешь, покуда существуют мои руки и мои уши, покуда в мире существуют хотя бы две струны, я никогда не смогу тебя забыть! Покуда я жива. я никогда не смогу забыть музыку… шум ветра в осенних листьях… листья тихо опадают… утром. когда мир покрывается инеем, когда земля покрывается инеем, листья падают, громко шурша… я однажды утром услышала и удивилась. что листья в инее так громко падают! Так опускаются… они будут также опадать и опускаться на деревьях в горах… свежесть и шум водопада будут бить мне в лицо… нежно касаясь… волосы мои будет развевать и ласкать ветер… меня никогда не ласкали руки мужчины, но я помню то ощущение. когда в детстве ласкал мои волосы ветер… ветер в горах… я его когда—нибудь увижу? Почувствую?..
Когда я открыла глаза, то невольно отпрянула. Беловолосый юноша сидел прямо передо мной! Прямо за столиком!
— Т—ты что?
— Слушаю, — безмятежно улыбнулся он, божественно умиротворенный и красивый.
Тьфу! Мне же вроде нравился господин Вэй Юан? Но дух меча тоже весьма красив. Тот — сильный воин, а у этого хрупкая красота, юношеская. Миловиднее лицо.
— Просто, музыка — эта одно из малочисленных доступных мне удовольствий, — он уныло провел какой—то узор по столу. Но, даже если б там не осталась пыль, я бы ничего не увидела. — Я могу только прикасаться к этому мечу и его ножнам. Ненадолго. Но когда—то давно… — грустно улыбнулся, глаза поднял грустные—грустные. — Когда—то я был живой и тоже очень любил музыку. Надо мной даже шутили, что я слепой и не вижу даже богинь. И, что я вообще не вижу ничего, стоит мне увидеть перед собою гуцинь. — вздохнул. — Но прежний мой… мой хозяин не любил музыку. У меня были самые сладкие воспоминания, связанные с ней. А у него — какие—то печальные. Так я томился. Испугался, что он меня кому—то вздумал подарить. Так трясся, думая, что ты будешь обычным! — улыбнулся. — Но сегодня я даже рад, что мы встретились именно с тобой: ты так же не можешь пройти мимо, увидев инструмент!