Кошмар на улице Зелёных драконов
Шрифт:
Мучительно сжалось сердце. Меч дрогнул в моей руке.
А жена ударила меня между ног коленом, оттолкнула.
— Я всех убью! — проорала мне в лицо. резко рассмеялась. — Я убила Фан, я убила Тин! Я убью всех твоих шлюх, старый бездельник! Чтобы не порочил ты имя моей семьи!
Я хотел сказать ей… хотел воткнуть лезвие в эту холодную грудь. Я обо всем забыл… я хотел воткнуть… но адски болело сердце. дыхание оборвалось в груди.
Меч выпал из руки. Я ослабевший рухнул на колени.
Фан метнулся ко мне.
— Господин! — испуганно закричал. —
— И пусть подохнет! Давно пора дела все передать моему сыну! — прошипела госпожа сквозь зубы. — Ты! — рявкнула она — и сжался трусливый старик. — Скажешь кому—то, что припадок у господина случился из—за меня — я тебе все пальцы отрублю и заживо буду варить в кипятке!
Я хотел сказать… я хотел что—то сказать, но мир плыл… словно лезвие мне в сердце воткнули… лезвие давно мне воткнули в грудь.
— Госпожа! — разрыдался Фан, и слезы горячие упали на мою грудь и лицо. — Позвольте хоть лекаря позвать, госпожа!
Ведь она не могла никогда плакать из—за меня. Ведь она никогда не плакала из—за меня, даже когда я в ту зиму страшно заболел. Только Тин… она сказала, что Тин она тоже убила. Только Чун Тао…
— Чун… Тао… — сорвалось с губ.
Как будет жить моя малышка, если я умру?.. Я не должен умирать теперь!
— Я эту Чун Тао за врачом пошлю! — крикнула визгливо госпожа. — Скажу, что ты так велел! И ты, Фан, скажи, что слышал, что сам господин так велел. А если не добежит… — и жуткая, мучительная тишина. — Если Чун Тао до лекаря не добежит или он тебя не спасет… я ее заживо сварю в кипятке! — и, расхохотавшись, выскочила вон.
Я хотел что—то сказать… я не мог говорить…
Когда очнулся, свечи горели возле стола. Возле постели Фан на коленях сидел, опустив голову и плечи. Куда—то невидяще перед собою смотрел. Но, стоило мне шевельнуться, встрепенулся, голову поднял, глаза, блеснувшие с надеждой.
— Мой господин! Вы очнулись, мой господин!
— Она… — выдохнул я с трудом.
— Чун Тао в порядке, — шепнул он, склонившись ко мне. — Она за лекарем успела. И иглы его оказались полезны. Только младшая госпожа будто случайно просыпала рис во дворе. И теперь Чун Тао сидит и перебирает его от грязи. Младшая госпожа не велели ее кормить, покуда все из грязи не подберет.
И вторая жена туда же! Да что они все так привязались к ней?!
— Она вроде не хотела, — торопливо шепнул Фан, — но она боится старшей жены, а они незадолго до того шептались с ней в стороне.
С трудом сел. Кажется, поморщившись сильно, раз так заволновался старик.
— Она…
— В порядке, в порядке, говорю!
На улице было шумно. Пахло паленым, когда сменялся ветер.
— Лавка куриная днем сгорела. Хозяин разорился, — доложил сообразительный Фан.
— Работа… — дернулся я, запоздало вспомнив, что как раз собирался днем туда сходить, когда свиток доделаю и чаю выпью.
— На чиновничью управу сегодня было покушение.
— Что?! — резко к нему повернулся.
— Очень стражи бегали. Но вроде успели предотвратить. Но над воротами господина Сина кто—то повесил дохлую ощипанную курицу.
Устало голову растер. Волосы, из—под шпильки выбившиеся, упали на лицо, закрыли от меня мир. Черные, длинные волосы с нитями седины. Ну, вот и кончилось мое лето.
Но больше было жаль несчастного сына, погибшего из—за жадности и жестокости старшей жены. Где теперь его могила? Похоронят ли рыбаки его прогнившее тело, когда выловят из воды? Хоть они похоронят его по— человечески, если родной отец не сумел?..
Голову руками обхватил.
Родной отец… защитить не сумел… своего наследника… он же мой старший сын! Он!!! И почему я так боялся гнева госпожи и осуждения людей? Ну и что, что он был лишь рабом из борделя, сыном одной из шлюх? Он был мой сын! Мой сын… только уже поздно. Только бы я сумел спасти Чун Тао! Хотя б успел спасти ее… но как спасти ее? Как сохранить жизнь и счастье моей малышки?!
— Курицу подвесившего не нашли. Но из—за этих шутников много кто сегодня толком работал. Даже вроде б казнь перенесли.
— Казнь?! — я схватил его за руку в ужасе.
— Да не ее, не ее, успокойтесь, господин! Там двоих казнят. Которые допустили воровство в борделе. Или… а улик—то и нет никаких… или сами же и ограбили посетителей.
— Ну их! — ноги на пол, поморщившись, спустил. — Чун Тао…
— Я рассказал ей, — старик виновато опустил голову.
— Жене?! — я вскочил.
Он отчаянно сжал мои плечи, удержав.
— Вашей дочери.
— За… — я слюною заглотнулся. — Зачем?!
Не сразу сумел прокашляться. Резало изнутри и горло. В эту ночь смерть опять проходила близко от меня совсем. Но моя дочь… только я могу защитить ее в мире этом всем!
— Она все поняла, господин, — глухо сказал Фан, глаза виноватые пряча.
— Что?.. — снова дернулся я. — Что она поняла?!
— Почему вы забрали ее из борделя, господин. Она сказала, что совсем не злится. Что там она была рабой. И здесь. Только здесь теперь есть добрый господин, который о ней заботится. Хотя бы иногда. Она сказала, что не злится, что отец оттуда ее забрал.
— Молчи! — я зажал ему рот рукой. — Молчи!
Даже если он не соврал, чтобы успокоить меня, даже если эта маленькая невинная девочка что—то поняла и хотя бы попыталась простить своего жестокого отца, разве поймет это старшая госпожа? Она уже убила моего сына! Сына второй девушки из другого борделя она уже удушила, избив, и отправила рыб кормить!
Как—то шумно стало во дворе. Или на улице.
— Вы сидите, а я сам схожу! — потребовал верный старик.
И торопливо ушел.
Я сидел, замерев, на постели.
Страшно шумели. В колокол начали бить. Кажется, где—то начался пожар. Чун Тао… только б не ее…
Сильно ослабло тело. Болели ожоги. Шел с трудом, хватаясь за стены и предметы. Что—то упало и разбилось за мной. Да хоть ваза та драгоценная, подарок императора деду! Перед лицом смерти все равно. Власть не спасет меня… клан не спасет меня… богатство не спасет меня… но, хвала всем богам, я еще живой! Я защищу свою дочь!