Костер на снегу
Шрифт:
Я вновь подошла к тонкой грани удовольствия.
Тело требовало еще, а разум желал ЕГО капитуляции. Он вновь сдернул меня с кушетки, и больно впечатал в стену, на секунды вышибая дух и лишая ориентации в пространстве, а после, продолжил вбиваться в меня крепче и насыщеннее, насаживая так глубоко и часто, что я опять закричала, царапая его спину. Мгновением позже Тео присоединился ко мне, изливаясь.
Всё это время он держал меня, крепко, не вырваться, и даже теперь, как только я попыталась спустить ноги, до этого обвивающие его талию, он забавно сморщился и вновь прижал меня к стене, нанизав на себя, словно
Бурлящий бассейн с теплой водой, в котором я проводила столько времени после бесконечно изнурительных тренировок Кхаана открылся для меня в новом свете, он не просто освежал и расслаблял — булькающие сквозь толщу воды воздушные потоки приятно щекотали и соревновались с пальцами и губами Тео. Я не помню, как долго мы отмокали, нежась в объятиях друг друга без слов и резких движений, когда в спину мне уперлось доказательство желания.
Я, силясь не спугнуть, протянула к нему пальцы, обвивая крепкий, горячий ствол, наслаждаясь хриплым откликом. Пальцев не хватало… Как? Как эта штука могла во мне поместиться? Я начала двигать рукой, даря желанные ощущения и так увлеклась, что пропустила, когда же наступил финал. Конвульсивные движения, теплая влага, быстро смешавшаяся с бурлящей водой, и хрип, венчавшийся зубастым поцелуем в область шеи…
Узкий приступочек, на который любовник усадил меня, пускал пузырящуюся воду только до середины бедра, оставляя открытыми плечи и грудь, живот и выемку пупка, лобок и колени. Их то и развел Тео, с явным намереньем отплатить той же монетой.
Внезапно я застеснялась, а бросившаяся в лицо краска стыда разлилась и на венчающуюся твердыми бусинами грудь, и плечи, и даже бедра…Я попыталась сомкнуть ноги…куда там.
Не спеша, предвкушающе и пристально, смотря мне в глаза, Тео облизнулся, смущая еще сильнее, а затем приник к исходящим влагой чуствительным лепесткам. Я дернулась как от удара, часто-часто моргая и запутавшись пальцами в длинных темных волосах, застонала.
Его язык и губы то и дело подводили меня к грани. Я изнывала от неудовлетворенного желания и стремления получить долгожданную разрядку, но как только тело начинало мелко, конвульсивно подрагивать, стремясь отхватить своё, мой любовник (который достиг небывалого мастерства на неблагородной ниве сексуальных пыток) отступал…Его нежные поцелуи внутренней поверхности бедра сменялись откровенными ласками языка и зубов на нежнейшей из моих частей, он то бил языком по набухшей в возбуждении плоти, то втягивал её, то лизал, то покусывал.
А когда я взмолилась о пощаде, он проник в меня пальцами, продолжая творить губами и языком бесстыдный танец. Я финишировала, жадно вбирая, впитывая каждый всплеск удовольствия, которое Тео щедро дарил мне, наслаждаясь не меньше моего лишь откликом.
А затем мы оба проголодались и едва не спалили к демонам кухню… отвлекаясь…
После мы кажется добрались до моей комнаты и продолжили там…
И потом, меньше суток спустя, в допросной Имперской ВерсСлужбы безопасности я ни о чем не жалела, лишь о том, что не уступила своим тайным желаниям раньше.
Много раньше.
Глава 31
Самые яркие вспышки радости у нас обычно возникают от неожиданной искры.
По правде
Каждый из семи (а быть может восьми) дознавателей был похож на своего предшественника, словно их папаша был единственным мужчиной на всю округу. Те же близко посаженные, водянистые глазки со светлыми ресницами, высокие лбы, но узкие, по-лошадинному вытянутые лица, тонкие, бесцветные губы и бесконечные, повторяющиеся, как заезженные песенки на старом граммофоне, вопросы.
Вопросы, сумма которых сводилась лишь к одному знаменателю — удалось ли Альему нас завербовать. Его переиначивали на разный лад, пытаясь подловить меня на мелочи или несоответствии, но я, словно экзотическая птичка с планеты Терфино повторяла всё слово в слово, не меняя ни интонации, ни смысла.
Мой встречный вопрос о том, как же надо не любить Отчизну, чтобы за срок в три с хвостиком недели перевербоваться в шпионы, милостиво проигнорировали, продолжая чайной ложечкой выедать мой уставший мозг.
Проведенный в берлоге Кхаана обыск ОС, к сожалению, (без сомнения тех, кто его проводил) ничего не дал. От вещей мы избавились сразу, как покинули Сэлла. Даже пакет с лекарственным порошком, последним подарком Ваарки, пришлось прикопать в одной из мшистых пещер по дороге на базу трейнера, рискуя неприятными последствиями укуса нежити. Слава небу нога вообще никак не давала о себе знать, хотя в перевязке мне и отказали.
Еда (пока) была сносной, хотя о великолепных разносолах Академии я теперь вспоминала часто и с грустью. Говорить о том, что допросы мне даже нравятся я не стала. Вопреки тому, что человек я самодостаточный и цельный, навязанное одиночной камерой уединение успело надоесть. Но более всего я страдала от нехватки информации. До камеры, где я вынужденно коротала третью неделю, новости (всё равно какие, пусть даже самого что ни на есть жёлтого оттенка) не доходили, обтекая её словно разъяренного быка мечущееся людское море на Вавирьих играх[44].
Ко мне не пускали легата, на которого я имела полное право. Мне перестали оставлять канцелярские принадлежности после того, как я нарисовала несколько портретов и пейзаж, вместо исписанных листов признательных показаний. Мне перестали выключать свет. Ровный и не мигающий, он проникал в каждый уголок моей три на четыре шага камере, мешая спать и нарушая установившийся биоритм.
Но…я чувствовала Тео. И от этого мне было легче. Я знала наверняка, что он где-то рядом и в относительном порядке. Ближе, чем говорил очередной дознаватель, но дальше, чем хотелось бы мне.
— Лжешь, — в очередной раз подытожил мирн Зимурн. — Твой подельник вешает всё на тебя, дура. Твой единственный шанс обелиться — рассказать свою версию, и мы посмотрим, чья правда будет вкуснее.
Я грустно вздохнула, понимая, что терпение у них не каучуковое, и когда-нибудь наступит точка невозврата, за которой меня ждут реальные пытки, а не вот эта вот психологическая фигня, на которую я к их вящему сожалению никак не реагировала.
Я ощущала, что свои слова мирн подкрепляет ментальной атакой. От нее мне должно было стать жалко себя непутевую, но к его, да и моему удивлению все его потуги были тщетными. Я как заведенная твердила одно и то же, да и что по большому счету я могла сказать?